Берег и море

nastiel

Чем больше слов слетает с губ Коры, тем грубее становится её голос, а лицо жёстче. Это как смотреть на солнечное небо, в секунду покрывающееся тучами перед первым и самым мощным раскатом грома.

— Мама, прошу тебя, — отзывается Реджина. — Останови это, пока не поздно.

— Это? — Кора разводит руками. — Это? — Повторяет ещё громче, будто Реджина задела её гордость. — Я помогаю тебе, Реджина. Помогаю нам. Вы - всё, что у меня осталось… Мои девочки. Всё это — только ради вашего благополучия. Реджина, милая, — Кора заводит ногу, будто собирается подойти к дочери, но всё же остаётся на месте. — Генри наконец будет твоим, когда

Эмма перестанет стоять на пути. — Луиза… — Теперь Кора смотрит на меня. — Ты сможешь мне доверять, если я научу тебя такой магии, о которой сам Тёмный мне поведать не захотел? У тебя в руках будет весь мир.

— Если только она выживет, — доносится до нас голос Киллиана.

Ну что за глупый человек! Кто будет болтать попусту, когда в грудь нацелена стрела, которая никогда не промахивается?

Но Кора пропускает его слова мимо ушей, в отличие от Реджины, которая ещё мгновение назад выглядела так, будто вот-вот согласится принять правду матери. Теперь её вытянувшееся лицо больше напоминает угрозу, нежели смирение.

— О чём он говорит? — её голос выдаёт появившееся напряжение.

Я отворачиваюсь от неё и снова смотрю на Киллиана. Забавно, как Голд, будто безмолвная тень, просто стоит всё это время и удерживает мою стрелу лишь по приказу Коры из-за её обладания магическим кинжалом.

— Вы же наверняка читали об этом заклинании в твоей книге, Реджина, — говорит Кора, и вдруг повисает такая тишина, что на какое-то мгновение мне кажется, будто всё вокруг умерло. — Переходник должен быть очень сильным, а иначе либо заклинание не сработает, либо он…

— Погибнет, — заканчивает Киллиан.

На него, как на надоедливую жужжащую под ухом мушку, никто не обращает внимание. Никто, кроме меня. Я качаю головой, потому что, по правде говоря, моя судьба меня уже не волнует. После всего, что случилось — хорошего и плохого, — и после всего, что я увидела и узнала, мне сложно думать о том, что жизнь, даже если всё кончится хорошо, пойдёт своим чередом.

Все, кто когда-нибудь помогал мне или относился ко мне хорошо, за последние две недели либо страдали, либо и вовсе умерли.

— Только власть и могущество вечны, и то лишь благодаря несоизмеримой цене, которую необходимо заплатить. К тому же, я верю в то, что Луиза достаточно сильная колдунья.

Я смотрю на Кору и понимаю, что не хочу кончить как она: не хочу быть озлобленной на весь мир, не хочу заставлять близких людей страдать или играть по правилам, которые я сама и выдумала. А ведь так и будет, если я сдамся и продолжу винить себя во всех смертных грехах; рано или поздно они поглотят меня, если я не остановлюсь, и превратят в монстра со страниц сказок Генри. Я буду мстить миру за то, что когда-то сама выбрала неправильный путь, и в конце люди будут помнить меня лишь как ту, кого победил кто-то добрее и смелее.

Я не должна этого допустить. И я прощаю себя.

Прощаю за то, что полжизни провела в страхе перед чужими мне людьми и так и не смогла просто уйти, а так же за то, что, когда всё-таки ушла, потом вернулась и отомстила. Прощаю за то, что была слишком эгоистична, когда покинула Таран и Айлонви, и за то, что так злилась на первого, когда он последовал за мной. Прощаю себе каждое грубое слово и каждый злой умысел, который когда-либо рождался в голове.

Прижимаю одну руку к животу, нащупывая под тонкой тканью блузки выпуклые полосы шрамов и ощущаю, как на душе становится легче.

Кора плохая,

потому что она ненавидит весь мир, включая себя. Ей нужна чужая сила, чтобы искоренить собственную слабость и трусость.

А я прощаю себе трясущиеся руки и подгибающиеся колени, потому что я просто человек, и я имею право бояться.

Я не дочь Злой Королевы — я дочь Реджины Миллс. Той, которая когда-то, я уверена, тоже смогла себя простить. Той, которая сегодня спасла жизнь Дэвида.

И именно поэтому я делаю то, что должна: перенаправляю собственную стрелу против самой себя. Голд, кажется, пока даже не думает дёрнуть рукой, а я уже взмахиваю своей. Стрела исчезает в белом — почему белом, а не фиолетовом и почти чёрном, как раньше? — дыме, и в это же мгновение я успеваю сделать последний вдох полной грудью, прежде чем чувствую острую, разрывающую грудную клетку со спины, боль. Колени подкашиваются, но я умудряюсь устоять. Опускаю взгляд и вижу торчащий наконечник стрелы, прошедшей насквозь.

Сила, с которой я мечтала убить Кору, была удивительной; именно она и стала моим наказанием. Я осторожно хватаю наконечник. Хочу вытащить стрелу, но пальцы скользят по свежей крови, а в нос ударяет сильная металлическая вонь, и я заваливаюсь куда-то в сторону.

Мир вокруг вдруг превращается в одну сплошную карусель с мелькающими невпопад лицами и пейзажами.

А затем вдруг всё наоборот проигрывается будто в замедленной съёмке: непонятно откуда взявшийся ослепительно белый поток чистой энергии ударяет Коре в грудь, и Киллиан бросается в его сторону, на миг исчезая вместе с женщиной. Как только магия рассеивается, я вижу, как он прижимает Кору к земле весом собственного тела. Затем мой взгляд цепляется за что-то блестящее на земле, но оно практически сразу же само взлетает в воздух и оказывается в руках мужчины.

Кинжал Голда теперь у Киллиана. Наконец он сможет отомстить ему, если, конечно, успеет к тому моменту, как Кора не окажется на ногах. Но происходит странное, от чего я на миг думаю, что уже умерла, и это лишь игра ещё живого мозга после остановки сердца — Киллиан протягивает кинжал Голду.

У него в руках то, о чём он так давно мечтал — возможность отомстить — и он так просто с ней расстаётся?

Мне хочется узнать, что же будет дальше, но я не успеваю — щека наконец касается холодной и влажной лесной земли, и я закрываю глаза, потому что очень хочется спать.

Странно, но спину больше не разрывают тысячи петард, как это было в тот момент, когда наконечник позволил стреле застрять у меня в рёбрах. Теперь я совершенно ничего не чувствую: ни ног, ни боли, ни даже того, что поднимаю грудную клетку для того, чтобы сделать новый вдох.

И вообще, поднимаю ли?

— Луиза! — голос Реджины заставляет меня приоткрыть глаза.

Не вижу ничего, кроме чьих-то ног и тела, лежащего навзничь. На теле красный брючный костюм, похожий на тот, что идеально сидит на Коре.

Чужие руки переворачивают меня на спину, и вот тут боль, которая, как я думала, ушла навсегда, возвращается. С губ срывается не то стон, не то крик о помощи, но всё, о чём я могу думать: добейте меня, кто-нибудь, умоляю.

И выключите гул, звенящий в ушах!

— Луиза, родная, что же ты натворила? — знакомая мягкая ладонь гладит меня по щекам.

Я шире открываю глаза. Это стоит мне ещё одного острого приступа, от которого боль из спины перетекает в лёгкие и заполняет их раскалённым железом.