Бетагемот

Уоттс Питер

— Ты веришь в меня куда больше, чем я сам, Элис. Не знаю, насколько это оправданно.

— Они украли у тебя свободу выбора. Я просто ее вернула.

— Ты украла у меня совесть. Как мне теперь выби­рать?

— Умом, Кайфолом. Блестящим, прекрасным разу­мом. Не какими-то инстинктивными примитивными эмоциями, от которых в последнюю пару миллионов лет больше вреда, чем добра.

Дежарден опустился на диван, в животе у него вне­запно засосало.

— Я надеялся, что это побочный эффект, — тихо ска­зал он.

Она присела рядом.

— Ты

о чем?

— Сама знаешь. — Дежарден покачал головой. — Люди никогда ничего не продумывают до конца. Я вроде как надеялся, что вы с дружками просто... не предусмот­рели этого осложнения, понимаешь? Что вы просто хоте­ли отключить Трип, а все эти дела с совестью... ошибка. Непредвиденная. Но как видно — нет.

Она тронула его за колено.

— Почему ты на это надеялся?

— Сам точно не знаю. — Его смешок был похож на лай. — Наверное, я рассуждал так: если вы не знали — то есть сделали что-то случайно, то это одно, а вот если сознательно взялись изготовить свору психопатов...

— Мы не психопатов делаем, Ахилл. Мы освобождаем людей от совести.

— Какая разница?

— У тебя по-прежнему есть чувства. Миндалевидное тело работает. Уровень серотонина и дофамина в норме. Ты способен к долгосрочному планированию. Ты не раб своих импульсов. Спартак ничего этого не изменил.

— Это ты так думаешь.

— Ты правда считаешь, что все гады на свете — пси­хически больные?

— Может быть, и нет. Но готов поспорить, что все психи на свете — гады.

— Ты — нет, — сказала она.

И уставилась на него серьезными темными глазами. Он вдыхал ее запах и не мог остановиться. Он хотел ее обнять. Хотел выпотрошить ее, как рыбу, и насадить го­лову на палочку.

Он скрипнул зубами и промолчал.

— Слышал когда-нибудь о парадоксе стрелки? — по­молчав, спросила Элис.

Дежарден покачал головой.

— Шесть человек в неуправляемом вагоне несутся к обрыву. Единственный способ их спасти — перевести поезд на другой путь. Только вот на другом пути кто-то стоит и не успеет отскочить, поезд его задавит. Переве­дешь ли ты стрелку?

— Конечно.

Это был простейший пример общего блага.

— А теперь предположим, ты не можешь перевести стрелку, но можешь остановить поезд, столкнув кого-ни­будь на пути. Столкнешь?

— Конечно, — немедленно ответил он.

— Вот что я для тебя сделала, — объявила Элис.

— Что?

— Для большинства людей это не одно и то же. Они считают, что перевести стрелку — правильно, а столк­нуть кого-то на рельсы — нет. Хотя это в точности та же самая смерть против того же количества спасенных жизней.

Он хмыкнул.

— Совесть не рациональна, Ахилл. Знаешь, какие ча­сти мозга включаются, когда ты делаешь моральный вы­бор? Я тебе скажу: медиальная лобная извилина, задняя часть поясной, угловая извилина. Все это...

— Центры эмоций, — вставил Дежарден.

— Именно так. Лобные доли вообще не искрят. Даже тем, кто признает логическое равенство

этих сценариев, приходится приложить усилие. Просто толкнуть кого-то на смерть ощущается как нечто неправильное, даже если на весах те же жизни. Мозгу приходиться бороться с глу­пым, беспричинным чувством вины. Для перехода к дей­ствию требуется больше времени, больше времени нужно для принятия решения, и в конечном счете вероятность правильного решения ниже. Вот что такое совесть, Кай­фолом. Она подобна насилию, жадности, родственному отбору — была полезна миллион лет, но стала вредить с тех пор, как мы перестали просто выживать в естествен­ной среде и стали над ней доминировать.

«Ты эту речь отрепетировала», — подумал Дежарден.

И позволил себе легкую улыбку.

— Человек — это немножко больше, чем вина и ра­зум, моя дорогая. А ты не подумала, что, возможно, вина не просто стреноживает разум? Может, она сдерживает и еще кое-что?

— Например?

— Ну, просто ради примера... — Он выдержал паузу, притворяясь, будто ищет вдохновение. — Откуда тебе знать, что я не какой-нибудь чокнутый маньяк-убийца? Откуда знать, что я не психопат, не суицидник, ну или садист, допустим?

— Я бы знала, — просто сказала Элис.

— Думаешь, у маньяков это на лбу написано?

Она сжала ему колено.

— Я думаю, что знаю тебя очень давно, а безупречно притворяться невозможно. Тот, кого переполняет нена­висть, рано или поздно сорвется. А ты... ну, никогда не слышала о монстрах, уважающих женщин до такой сте­пени, что отказываются их иметь. И, кстати, не хочешь ли пересмотреть последний пункт? Просто поразмысли.

Дежарден покачал головой.

— Так ты, значит, во всем разобралась?

— Вполне. И терпения мне не занимать.

— Это хорошо. Сейчас оно тебе понадобится. — Он встал и улыбнулся ей сверху. — Я на минутку в ванную. Чувствуй себя как дома.

Она улыбнулась в ответ.

— Обязательно. Можешь не спешить.

Он запер дверь, облокотился на раковину и присталь­но уставился в зеркало. Отражение ответило свирепым взглядом.

«Она предала тебя. Превратила тебя в это».

Она ему нравилась. Он ее любил. Элис Джовелланос много лет была ему верным другом. Дежарден сложил все это на чашу весов.

«Она сделала это нарочно».

Нет, нарочно это сделали они.

Потому что Элис действовала не сама по себе. Она дьявольски умна, но Спартака создала не в одиночку. У нее были друзья. Она сама призналась. «Мы вроде как политические, правда, с организацией беда» — сказала она, сообщив ему о его «освобождении».

Он чувствовал, как ржавеют и рассыпаются связи у него в голове. Как его ущербность, ухмыляясь, дергает эти разъеденные ржавчиной проводки. Он поискал в себе намек на сожаление, которое испытал несколько минут назад: когда задел чувства Элис, причинил ей боль. Он и сейчас мог бы ощутить раскаяние или что-то похожее, если бы постарался.