Безнадежные войны
Шрифт:
Когда я через неделю вернулся в Москву, советские работники посольства, хитро улыбаясь, сказали, что видели меня и Шрагу в газетах и телевизионных новостях. По их взглядам и намекам я понял, что у них свое представление о том, как обычные дипломаты, вроде нас со Шрагой, проходящие службу в Москве, могли оказаться участниками таких событий. Я никак не отреагировал на это, только улыбнулся.
Однако из этой истории я сделал несколько оперативных выводов по поводу того, как все решалось в Израиле. Не были определены рамки операции и полномочий и общая ответственность за всю операцию. Армия отвечала только в том случае, если бы возникла необходимость действовать против террористов и захватить их. По прошествии многих лет я услышал от одной из центральных фигур операции (не от Барака) об идеях военного командования, которые до сих пор беспокоят меня. Несколько высших офицеров обратились к министру обороны Ицхаку Рабину и рекомендовали сбить самолет. Они считали и настаивали, что речь идет о советской провокации, сразу после посадки из самолета выскочит спецназ и начнет захват аэропорта Бен-Гурион. Я был поражен масштабами творческого идиотизма и безответственности этих офицеров. Их ничему не научила трагедия со сбитым ливийским самолетом. К счастью, Рабин категорически отверг их предложения.
Командир экипажа угнанного самолета рассказал мне, что только чудом не произошла катастрофа. Чтобы остановить самолет, на летной полосе установили грузовик с цистерной, но не учли минимальный посадочный пробег, необходимый для советского грузового самолета Ил-76. Пилоту чудом удалось остановить самолет в нескольких метрах от грузовика.
Армия тут же удалилась, как только выяснилось, что дело уголовное и к национальной безопасности не имеет никакого отношения. Полиция занималась только преступниками, Министерство иностранных дел только дипломатической стороной дела. Другими словами, не было общей ответственности и руководства. Руководство и координация происходили спонтанно. В конце концов все как-то уладилось, как это у нас нередко случается.
31
В результате истории с захватом самолета мы смогли переехать в здание посольства Израиля. Мне было интересно, замурован ли подземный ход под зданием. Это была известная история. В 1964 году посольство Израиля в Москве переехало в новое здание. Вскоре после переезда Давид Бартов, который тогда был вторым человеком в посольстве и возглавлял делегацию «Натива», обнаружил под кабинетом посла подземный ход, ведущий в соседнее здание. Туннель был достаточной высоты, чтобы по нему можно было пройти согнувшись. Я знал эту историю во всех подробностях из отчетов «Натива» и слышал о ней от самого Бартова. Когда советским властям стало ясно, что туннель обнаружен, они вломились в посольство в один прекрасный день, заявив, что якобы под землей прорвало трубы. Применив физическую силу, они не дали работникам посольства остановить их. Советские «сантехники» залили туннель бетоном и замуровали его. По «дипломатическим» каналам посла предупредили, что, если эта история будет обнародована, власти отомстят евреям СССР, и выезд в Израиль пострадает. Это было главной причиной, по которой Израиль долгое время скрывал эту историю, и она была обнародована только через много лет. Мы предполагали, что за те годы, когда посольство пустовало и там находились только советские охранники, у них была возможность установить в здании все, что они захотят.
С переездом в новое здание намного улучшились условия нашей работы с евреями, туристами и выезжающими на постоянное жительство, количество которых постоянно росло. Не говоря уже о символическом значении этого: шел быстрый процесс восстановления дипломатических отношений между нашими странами. Сотруднику посольства Нидерландов был выделен нами отдельный кабинет, поскольку формально голландцы продолжали подписывать и ставить свои печати на каждом документе и каждой визе, выданных израильской дипломатической группой в СССР.
Вскоре после истории с угоном самолета произошло землетрясение в Армении, приведшее к огромным разрушениям. Десятки тысяч людей оказались погребены под развалинами. Израиль тут же организовал делегацию для помощи пострадавшим. Она состояла из подразделения спасателей Армии Израиля и нескольких врачей. Перед вылетом делегации мне позвонил Давид Бартов и сообщил, что по распоряжению премьер-министра, Ицхака Шамира, я должен вылететь вместе с делегацией. Я взял военную форму, дипломатический паспорт и выехал в аэропорт. Там я встретил главу советской делегации в Израиле Мартиросова и присоединился к работам по организации и погрузке оборудования на транспортные военные самолеты Израиля, которые должны были доставить оборудование и людей в Армению. Погрузка продолжалась около трех часов, и, когда мы уже собирались на посадку в самолеты, Мартиросов подошел ко мне. Отводя взгляд, он сказал, что только что получил распоряжение из Москвы: обладатели израильских дипломатических паспортов не могут прибыть с делегацией. Он тут же добавил, что не надо видеть в этом что-то направленное против меня лично, а общее указание. Я не стал спорить. Дождавшись, когда самолеты взлетят, я вернулся домой. Я понимал, что в Советском Союзе еще действуют силы, которые пытаются любой ценой воспрепятствовать сближению между нашими странами. Они не хотели продемонстрировать, что государство Израиль принимает участие в спасательных работах в Советской Армении.
Однако на этом катастрофы в Советском Союзе не окончились, не кончилась и помощь в их ликвидации со стороны Израиля. В районе Урала взорвался газопровод, было много раненых с ожогами. Глава делегации Арье Левин (в ту пору дипломатические отношения еще не были установлены) сказал мне, что из Израиля прибывает группа военных врачей для помощи пострадавшим и он просит меня встретить их и заняться ими, затем отправить на место назначения, вероятно, на Урал. Он сообщил мне номер рейса кипрской авиакомпании и предположительное время посадки. У него не было списка членов группы. В аэропорту я договорился с майором пограничных войск, и он обещал ускорить паспортный контроль, но спросил, как мы найдем людей, не зная их имен. Я попросил дать мне в сопровождение двух солдат. Я укажу им на наших людей, и они отведут их в сторону. Майор удивился и спросил, как я их узнаю. Я сказал, чтобы он не беспокоился об этом. Когда появились пассажиры, я указал, кого надо отвести в сторону, и вскоре вся группа была в сборе. Майор был в изумлении. Я представился прибывшим и попросил их паспорта. После этого мы перешли в ВИП-зал, чтобы дождаться там завершения всех проверок. Кстати, самолет, на котором они прилетели, прибыл из Триполи, из Ливии, и, взяв пассажиров на Кипре, направился в Москву. Большинство пассажиров были ливийцами.
Вдруг глава израильской делегации спросил меня: «Ты Яша?» Я кивнул. Он улыбнулся и сказал: «Не узнаешь меня? Я Шуки. Я был вашим батальонным врачом во время войны». И тогда я вспомнил его. Врач нашего батальона погиб в первом бою, и после окончания боев нам прислали нового врача – Шуки Шемера. С тех пор прошло более пятнадцати лет. Мы обнялись. Члены делегации были очень взволнованы самим фактом приезда в Москву. Через несколько минут я спросил их, привезли ли они военную форму. Они ответили, что да. И тогда я сказал им, что у них есть пять минут, чтобы переодеться в военную форму. Они удивились. А разве можно? Что скажут советские власти? Я сказал им, что они представляют Армию обороны Израиля и тот, кто представляет армию, носит военную форму. А реакция советских властей – это моя проблема. Через пять минут в зале сидела группа офицеров Армии Израиля в военной форме. Среди них была женщина, главная медсестра армии, подполковник, которая начинала службу в воздушно-десантных войсках и была в форме ВДВ. Так мы выехали из аэропорта и направились в гостиницу. Когда Арье Левин увидел их в военной форме, он чуть не упал в обморок. Я его успокоил и сказал, что они будут носить форму только в свободное время, а в больницах будут работать в гражданской одежде. В последний момент советские власти испугались, что израильские военные приедут на Урал, и сказали, что делегация останется в Москве и будет помогать в больницах, которые занимаются ранеными.
Я сопровождал группу в течение нескольких дней. Мы посещали больницы и помогали местным врачам. Снабдили их медикаментами, принимали участие в процедурах и операциях. Тогда наши врачи были одними из лучших в мире специалистов по лечению ожогов. У них были передовые методики, неизвестные в России. Но и на израильских врачей произвел впечатление уровень советских врачей. Особенно учитывая нищету, убогость и ужасающее качество оборудования и лекарств. Однажды произошел эпизод, грустный, раздражающий, унизительный, особенно для меня. Ведь мы представляли в какой-то мере западный мир. В одной из больниц советские врачи показали нам мази, которые они получили из США в качестве помощи после трагедии. Наши врачи были в замешательстве. Они сказали мне, что эти препараты времен Вьетнамской войны и несколько лет назад их запретили к использованию в США. Я сказал, что они должны сообщить об этом своим начальникам, поскольку врачебная этика важнее, чем уважение к какому-то американскому прохвосту. Местный врач, который руководил отделением, вздохнул и сказал: «У нас нет таких мазей. Лучше уж воспользоваться американской помощью, чем остаться ни с чем. Возможно, так нам все-таки удастся помочь раненым».
В то время Шуки Шемер был заместителем начальника медицинской службы Армии обороны Израиля, и мы организовали ему встречу с руководством медицинской службы Советской армии. Один из членов нашей делегации, майор, приехал в Израиль из Ленинграда и был выпускником Ленинградского медицинского вуза. Я также использовал эту возможность для организации заранее подготовленных встреч с евреями. Многие евреи, полные волнения, собрались в Московской синагоге. Излишне говорить, как взволновались все собравшиеся, когда вошла группа офицеров армии Израиля в военной форме. В нескольких больницах мы устроили встречи с врачами, и каждый раз собирались десятки врачей, большинство из них евреи. Для многих из них с этих встреч начался их путь в Израиль. Очень волнующим был визит на Красную площадь и в Кремль. Офицеры израильской армии в военной форме в Кремле были невообразимым зрелищем. Солдат из караула спросил меня на входе, из какой армии прибыли гости – не кубинской ли? Когда я ответил, что это офицеры израильской армии, он раскрыл рот от удивления. Вместе с тем, в принципе, советское руководство было недовольно приездом израильской делегации. Хотя они не воспрепятствовали приезду, но сделали все, чтобы максимально ограничить ее деятельность и предотвратить любые сообщения об израильской помощи, а уж тем более от медицинской службы Армии обороны Израиля.
32
Тем временем мы распространили нашу деятельность на весь Советский Союз, завязывая отношения со всеми государственными структурами, с евреями и неевреями, с советскими чиновниками. Мы создали эффективную структуру и более качественную, чем другие израильские, и не только израильские, структуры. Благодаря этому мы были в состоянии делать анализ и оценку ситуации, как по евреям, так и по общим и национальным вопросам. Мы воздерживались и категорически запрещали любые действия, которые могли вызвать даже намек на подозрение, что нас интересует информация в области безопасности или обороны Советского Союза. Это нас не интересовало и было за пределами нашей деятельности. Но мы смогли давать прогнозы по ожидаемому количеству приезжающих в Израиль в 1990 году и позже.