Безнадежные войны
Шрифт:
Одной из основных частей моего плана была программа НААЛЕ. Я исходил из того, что в возрасте от пятнадцати до восемнадцати лет формируется мировоззрение и закладываются основные нравственные ценности, поэтому этот период в жизни многих молодых людей является критическим и решающим. В пятнадцать лет израильский подросток начинает обучение в тихоне – старших классах школы. Я считал, что имеет смысл привезти как можно больше еврейских детей, чтобы они последние школьные годы обучались в Израиле. В то время система образования Израиля была намного лучше почти развалившихся систем образования государств постсоветского пространства. Я посоветовался с психологами, которые объяснили мне, что нежелательно отрывать от семьи подростков моложе пятнадцати лет, поскольку большинство из них не выдержит разрыва с семьей и привычным окружением. Так был определен минимальный возраст кандидатов. Так родилась идея привозить детей на обучение в Израиль после того, как проверка психологов подтвердит, что они смогут психологически и душевно выдержать расставание с домом и близкими. Программа должна была действовать в рамках соглашений между Министерствами образования, в которые заблаговременно были введены пункты, позволяющие обмен учениками между странами. Согласно международным законам дети не имеют права эмигрировать без родителей до 18 лет даже с согласия родителей. Поэтому я определил, что до достижения 18 лет участники программы не будут получать статус репатриантов, а смогут сделать это в дальнейшем. Я исходил из того, что подросток, окончивший израильскую школу и привыкший к израильскому обществу, не захочет оставить Израиль и навсегда свяжет с ним свою судьбу. Я не представлял себе, что Израиль и израильская система образования деградируют за последующие годы до их сегодняшнего уровня.
Еврейское Агентство вело настоящую непрекращающуюся войну против программы НААЛЕ, направляя ничем не обоснованные обвинения против программы во все государственные инстанции и средства информации. Чиновники Агентства кричали, что «Натив» осуществляет «антисионистскую программу для туризма». До самого предела низости это дошло на одном из обсуждений программы у генерального директора Министерства главы правительства Шимона Шевеса: председатель Правления Еврейского Агентства кричал: «Программа НААЛЕ – это Яшина программа по привозу еврейских поселенцев на оккупированные территории в Иудее и Самарии!» Шевес смущенно улыбнулся и подал мне знак не реагировать на сказанное. К нашему счастью, когда я представил программу НААЛЕ главе правительства Ицхаку Рабину, тот пришел от нее в восторг и дал указание немедленно приступить к ее выполнению.
Успех программы превзошел все ожидания, но она могла бы быть еще более успешной при достаточном финансировании. Я выставил условие, чтобы подростки, которые приедут в рамках программы, были способны сдать экзамены на израильский аттестат зрелости. В Советском Союзе почти не было еврейских детей без аттестата зрелости, и редкий еврейский ребенок не получал высшего образования. Я дал распоряжение не принимать в программу подростков, в способности которых получить полный израильский аттестат зрелости были сомнения. Я не считал, что мы вправе уродовать дальнейшую жизнь этих молодых людей, оставив их без аттестата зрелости. Это не могло бы быть принятым еврейскими родителями, воспитанными в Советском Союзе. Мы разработали систему тестов, которая позволяла определить степень психологической зрелости подростка и способность выдерживать психологическое давление, ведь он должен был находиться в отрыве от семьи и близких. Мы также проверяли, позволят ли знания и способности этих детей получить им израильский аттестат зрелости. И опять посыпались обвинения и сообщения в средства информации от руководителей Еврейского Агентства, что мы проводим селекцию среди еврейских детей и это программа только для элиты. Наш подход, однако, оправдал себя. Управление НААЛЕ и люди, осуществившие программу, работали великолепно. Первый набор можно оценить как безусловный успех. Когда израильские психологи проверили приехавших подростков уже в израильских школах, оказалось, что треть из них являются особо одаренными по израильским стандартам.
Мы заботились о том, чтобы подростки попали в школы, соответствующие их уровню. Мы забраковали те школы, уровень которых был недостаточно высоким, исходя из того, что уровень образования приезжающей молодежи вполне высок. Они ехали в Израиль не для того, чтобы понизить свой уровень, а, наоборот, чтобы подняться во всех отношениях и максимально развить свои способности.
С 1992 года, с момента назначения меня руководителем «Натива», начался период строительства и расширения инфраструктур «Натива» по всей территории постсоветского пространства. Благодаря Роберту Зингеру, который стоял во главе образовательных программ и управления Израильскими культурными центрами, возникали все время новые инициативы, и деятельность постоянно расширялась. Была создана система курсов по изучению иврита. В этой области мы взаимодействовали с Министерством абсорбции. Я видел для этого простую и вескую причину. В Израиле преподавание иврита велось Министерством абсорбции на десятках курсов по всей стране. Я считал, что будет логично, если одна и та же организация будет заниматься преподаванием иврита и до приезда евреев в Израиль. Так достигалась непрерывность и последовательность в обучении, и новоприбывшие, прошедшие часть программы обучения ивриту до приезда в Израиль, продолжали бы обучение с той же точки, по той же программе и с преподавателями, работающими по той же системе.
В беседах с министром абсорбции и его работниками я настаивал на том, что абсорбция должна начинаться за год до выезда, в процессе подготовки к переезду в Израиль, включая профессиональную подготовку. Вместе с Министерством труда мы организовали курсы профессиональной подготовки и переквалификации, чтобы специалисты могли продолжить занятия в Израиле с той же точки, на которой закончили обучение до выезда. Пройдя значительную часть материала до приезда в Израиль, они уже были знакомы с профессиональными требованиями в Израиле, так как под руководством профессиональных израильских инструкторов успели пройти значительную часть программ. Тем самым сокращался период профессиональной абсорбции, и сама абсорбция проходила значительно легче. Мы также проводили научные семинары, на которые собирались еврейские ученые со всего постсоветского пространства. На семинарах они встречались с учеными и представителями научных центров Израиля, что позволяло им узнать и понять, что происходит в Израиле в их научной области и какие возможности откроются перед ними в случае приезда в страну. На этих семинарах они могли устанавливать профессиональные связи и спланировать свой приезд в Израиль более эффективно. Многие научные работники интересовались возможностью эмиграции и были готовы уехать в Израиль, ведь в то время вся система научных исследований на постсоветском пространстве пребывала в катастрофическом состоянии. У Израиля же появилась возможность получить представителей научной элиты мировой державы и в таком количестве, о котором ни одна страна мира не могла и мечтать. Если бы мы смогли эффективно воспользоваться предоставленным нам шансом и принять этих ученых, то сегодня Израиль был бы намного более богатой и передовой страной. Но из-за ограниченности израильской бюрократии и чинуш Министерства финансов это так и не стало реальностью.
Все эти культурные и образовательные проекты развивал и великолепно руководил ими Роберт Зингер, во многом благодаря сложившимся у него хорошим связям и добрым отношениям, с одной стороны, в России и других постсоветских государствах, а с другой стороны, в Израиле. Все больше и больше израильских структур и учреждений начинали взаимодействовать с нами, и все больше и больше евреев, так или иначе, знакомились с работой наших структур и принимали в ней участие. Это, конечно, крайне раздражало руководство Еврейского Агентства. Агентство требовало запретить израильским министерствам проводить какую-либо работу среди евреев. Оно считало, что это – наследственное право Еврейского Агентства вести единолично работу среди евреев диаспоры, и опасалось, что израильские министерства, воодушевленные нашим совместным успехом, начнут самостоятельно работать с евреями и в других странах и тем самым поставят под угрозу существование бюрократического монстра, именуемого Еврейским Агентством. На каком основании чиновники Агентства будут клянчить пожертвования в сотни миллионов долларов в год для поддержания своего существования и огромного аппарата? Ведь основным для деятелей Еврейского Агентства стало их собственное существование и сбор пожертвований для его поддержания, а евреям и их репатриации в Израиль придавалось мизерное значение. Еврейское Агентство вело постоянную войну с «Нативом» всеми дозволенными, а большей частью недозволенными средствами. Это не особенно мешало нам, просто отнимало время и внимание на бесконечные споры и объяснения, не всегда на серьезном уровне.
Но основное, к чему я стремился, – это расширение нашего присутствия во всех государствах постсоветского пространства при дипломатических представительствах, не дожидаясь официального открытия посольств. Темп работы израильского Министерства иностранных дел был ужасающе медленным. Можно было сто раз околеть, пока они зашевелятся и отберут кандидатов, о профессиональных качествах некоторых из них и соответствии занимаемой должности я уже не говорю. Правда, среди посланных Министерством иностранных дел работников были и замечательные люди, и отличные, высокопрофессиональные дипломаты, но это бывало чисто случайно. Практически всюду мы начинали нашу работу намного раньше их, завязывая связи, снимая помещения, в которых потом на первых порах размещались и работники нашего МИДа. Все наработанное мы с удовольствием предоставляли в их распоряжение. Мы вводили наших дипломатов во все местные структуры власти, помогая им во всем. В благодарность за это, как правило, наши работники получали со стороны мидовских представителей презрительное, унижающее отношение и постоянные попытки помешать нашей работе.
Несмотря на это, преимущество наших сотрудников в работе на постсоветском пространстве было неоспоримым. Ведь «Натив» все годы постоянно и профессионально занимался Советским Союзом во всех аспектах, так или иначе касающихся евреев. Министерство иностранных дел не было готово для работы с Советским Союзом и на советской территории. Большинство, занимавшихся СССР, не знали русского языка, не были знакомы ни с историей, ни с культурой страны, разве что из документов западных «спецов», написанных по-английски. Часть представителей МИДа, посланных на территорию СССР, до этого занимались Ирландией, до Ирландии – Южной Америкой, а до этого Африкой. А теперь им было поручено на два, три года заняться Советским Союзом! Да и в других профессиональных государственных структурах почти не было знающих русский язык, особенно современный. Не раз я видел пенсионеров и ветеранов «Натива», приехавших в Израиль из Польши в пятидесятых годах и незнакомых с современным русским языком, делающих для них переводы с русского на иврит. У нас же работали люди, отлично владеющие русским языком, знакомые с материалами о Советском Союзе и с опытом работы и в Советском Союзе, и в израильских структурах по советской тематике. Пришедшие к нам офицеры израильской армии, говорящие по-русски, приехали в Израиль из Советского Союза, большинство – после Шестидневной войны. Все они отшлифовали и углубили свои знания за годы работы в «Нативе». Мы были единственными в Израиле, кто мог полагаться на свои источники, а не на исключительно иностранные благодаря тесному контакту с населением и со странами, в которых мы работали. И, как всегда, особенно в Израиле, все, что успешно, вызывает зависть и сопротивление, особенно в бюрократической системе.
Работники Министерства иностранных дел видели в каждом нашем действии попытку нанесения ущерба их статусу. Нередко мы слышали от местных работников нелестные для мидовцев сравнения с работниками «Натива», касающиеся их профессионального уровня и соответствия занимаемой должности. Но не «Натив» же ввел в МИДе извращенную и порочную систему работы. Когда посол дерется с ответственным за безопасность посольства, это не добавляет уважения к государству. Когда на дипломатические должности назначают людей с нервными расстройствами, без соответствующей проверки, их поведение не производит благоприятного впечатления ни на принимающие государства, ни на их граждан, особенно евреев. Посол, берущий под «опеку» местную работницу посольства и дающий ей «править бал» в посольстве, не добавляет уважения к Израилю. Большинство этих послов, не знавших русского языка, не говоря уже о языках других постсоветских государств, не понимали ни стран, в которых работали, ни ментальности народов, населяющих эти страны. Положение усугублялось тем, что способность МИДа подготовить тогда специалистов для работы в Советском Союзе была очень слабой.
Стоит отметить, что советскому направлению в израильском МИДе не уделялось должного внимания и все, связанное с ним, было в течение многих лет практически заброшено. Как можно говорить о серьезном отношении к России или Украине, когда эти страны оставались без послов Израиля по году и по полтора. Я помню, как во время одного из посещений Государственного департамента в Вашингтоне один из молодых работников отдела, занимавшегося СССР (я обычно встречался с работниками этого отдела два раза в год), сообщил мне: «Я должен попрощаться, я ухожу…» Я спросил, куда он уходит, и он сказал, что назначен послом в Латвию. На мой вопрос, когда он вступит в должность, он ответил, что в следующем году. Увидев мое удивление, он пояснил, что в течение года он будет изучать язык, культуру и все, что связано с Латвией. У нас же не думали, что дипломатические кадры, направляемые в Россию или бывшие советские республики, нужно специально обучать и готовить.