Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом
Шрифт:
– Не так громко, вдруг услышит!
– Вот еще! Au contraire [2] , как выражаются у нас в прекрасном Париже. Нарочно постараюсь, чтобы услышал! Будь так добр, выбрось из головы, что я боюсь какого-то Гобла. Захочу, выскажу ему все, что думаю. Тоже мне лев рыкающий! Оттаскаю за гриву в его собственном логове – будь у него грива – а то и обкорнаю… Но – тс-с! Кто тут у нас? Скажи, ты видишь то же, что и я?
Музыкальный директор плелся
2
«Наоборот» – (фр.)
– Ну что? – живо спросил ассистент.
– Ах, дет-ти… они и слушать меня не захотели, – вздохнул Зальцбург. – Чем больше я говорил, тем меньше хотели. – Он поморщился от болезненного воспоминания. – Мисс Тревор стащила мою дирижерскую палочку, они выстроились в ряд и запели «Звездное знамя»!
– Неужто со словами? – поразился Мейсон. – Не говорите мне, что они знают американский гимн!
– Мистер Миллер еще там, спорит с ними… но что толку. Что же нам делать? – беспомощно простонал Зальцбург. – Мы должны были начать еще полчаса назад! Как же быть? Как?
– Надо образумить Гобла! Уладить дело, и поскорее. Когда я был в зале, публика уже била копытом, вот-вот повалят к выходу. Гобл крепкий орешек, так что пошли вместе!
Продюсер, перехваченный в тот миг, когда готов был пуститься в новую пробежку, окинул делегацию мрачным взором и задал тот же вопрос, каким ассистент встретил Зальцбурга:
– Ну что?
Уолли сразу взял быка за рога:
– Тебе придется уступить девушкам – или выйти к публике с речью на предмет того, что деньги за билеты можно получить обратно в кассе. Эти Жанны д’Арк крепко взяли тебя за жабры.
– Я решения не поменяю! – рыкнул Гобл.
– Тогда поменяешь билеты на деньги, если так больше нравится. Давай, скажи им, что каждому возместят по четыре с половиной доллара.
Гобл пожевал сигару.
– Я уже пятнадцать лет в шоу-бизнесе…
– Знаю-знаю – и ничего подобного с тобой прежде не бывало. Все когда-нибудь случается впервые.
Глаза продюсера сверкнули, сигара свирепо нацелилась на Уолли. Что-то подсказывало Гоблу, что симпатии сценариста не на его стороне.
– Они не смеют такое вытворять со мной! – прорычал он.
– Однако же вытворяют… и с кем, как не с тобой?
– Так и подмывает уволить всех разом!
– Блестящая мысль! Ни единого изъяна не вижу, разве что премьера задержится еще на месяц с лишним, а ты потеряешь все контракты и арендную плату за театр. Да еще придется шить костюмы заново и искать новых актеров на место сбежавших, в том числе на главные роли. Такие вот мелочи, а в остальном идея гениальная.
– Много болтаешь, – проворчал Гобл, глянув на него с неприязнью.
– Ну давай, скажи сам! Выдай что-нибудь разумное.
– Ситуация очень серьезная… – встрял ассистент режиссера.
–
– Я не могу еще раз играть увертюру! – воскликнул Зальцбург. – Так нельзя!
На сцене появился Миллер и просиял, увидев Гобла. Танцмейстеру не терпелось поделиться новостями.
– Девушки забастовали! – возвестил он. – Не хотят выходить!
Осознав все бессилие слов, мистер Гобл в отчаянии махнул рукой и бросился рысцой в свою любимую пробежку вдоль сцены. Мейсон вынул из кармана часы.
– Шесть секунд с хвостиком, – одобрительно заметил он, когда продюсер вернулся. – Результат совсем неплохой. Интересно, во сколько ты уложился бы в спортивном костюме?
Тем не менее, за этот краткий промежуток времени Гобл успел принять решение.
– Передай хористкам, – повернулся он к ассистенту, – что та дура д’Арси может играть. Пора поднимать занавес!
– Слушаюсь, мистер Гобл! – просиял тот и галопом умчался.
– Возвращайтесь на свое место, – повернулся Гобл к музыкальному директору, – и сыграйте увертюру заново!
– Опять!
– А вдруг публика первые два раза не расслышала? – ввернул Мейсон.
Проводив взглядом уходящего музыканта, Гобл повернулся к Уолли.
– А все эта проклятущая Маринер, все затеяла она! Сама мне призналась! Ну, с ней я разберусь – завтра же уволю!
– Минуточку! – остановил его Уолли. – Минуточку… Идея снова блестящая, но она не пройдет!
– А ты тут при чем?
– При том, что в этом случае я возьму свой прекрасный сценарий и раздеру на тысячу клочков… или хотя бы на девятьсот. Короче, разорву. Либо мисс Маринер выступает в нью-йоркской премьере, либо я ухожу!
Зеленые глазки продюсера сверкнули.
– А, втюрился в нее? – ухмыльнулся он. – Тогда ясно!
– Послушай, дорогой! – Уолли взял Гобла за плечо. – Кажется, ты готов перейти на личности в нашей маленькой приятной беседе. Сдержи свой пыл! Не лучше ли твоему позвоночнику остаться на месте и не проткнуть шляпу? Не уклоняйся от главной темы: будет мисс Маринер выступать в Нью-Йорке или нет?
Повисла напряженная тишина. Продюсер подверг ситуацию краткой оценке. Ему хотелось многое проделать с Мейсоном, для начала указав на дверь, но осмотрительность взяла верх. Вклад Уолли в постановку был необходим, а бизнес есть бизнес. В театральном мире интересы дела всегда выше личных чувств.
– Ладно, будет, – нехотя буркнул Гобл.
– Ну вот, слово дано, – кивнул Уолли, – а я прослежу, чтобы ты его сдержал. – Он оглянулся через плечо на сцену, которая уже пестрела яркими платьями. Мятежницы вернулись к своим обязанностям. – Ну, мне пора бежать… Жаль, что мы договорились не переходить на личности, а то бы я добавил, что на шоу скунсов ты бы выиграл первый приз даже в Мэдисон-сквер-гарден. Однако уговор есть уговор, и губы мои запечатаны, не могу даже намекнуть. Итак, до скорого свидания, я полагаю?