Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом
Шрифт:
Едва не свалившись со скамейки, Джилл поморгала, отгоняя коварно подкравшийся сон. Она уже собиралась с силами, чтобы отправиться в долгий утомительный поход домой, когда совсем рядом послышалось:
– Доброе утро!
Джилл обернулась.
– А, это ты, Уолли!
– Не ожидала?
– Да нет, Милли Тревор говорила, что видела тебя ночью на репетиции.
Уолли обошел скамейку и присел рядом. Глаза у него были уставшие, подбородок зарос темной щетиной.
– Уже завтракала?
– Да, спасибо. А ты?
– Не успел еще. Как ты себя чувствуешь?
– Устала.
– Странно, что жива. Я видел много генеральных
– Сил не было идти… сейчас двинусь потихоньку, пора.
Джилл приподнялась со скамейки, но рухнула обратно. Блеск воды завораживал, и она снова прикрыла глаза. Уолли продолжал что-то говорить, потом голос его стал слабее и будто бы отдалился, а бороться с желанным сном стало вовсе невмоготу…
Очнувшись как от толчка, она открыла глаза и тут же зажмурилась. Солнце уже палило вовсю. Стоял один из тех преждевременно теплых дней ранней весны, когда зной наваливается, будто в разгар лета. Вновь открыв глаза, Джилл почувствовала себя на удивление свежей, а также обнаружила, что голова ее покоится на плече Уолли.
– Я что, спала?
Уолли рассмеялся.
– Так, немного вздремнула. – Он энергично помассировал свою левую руку. – Ну, как, легче теперь?
– Боже мой, я совсем отдавила тебе плечо! Зачем же ты столько терпел?
– Боялся, что упадешь. Ты просто вдруг закрыла глаза и завалилась набок.
– А который час?
Уолли глянул на часы.
– Начало десятого.
– Десятого! – пришла в ужас Джилл. – Значит, я на целых три часа приковала тебя к месту!
– Ничего страшного. Кажется, я и сам вздремнул. Были с тобой как детишки в лесу в той сказке, разве что птички не прилетели и не засыпали нас листвой.
– Но ты же так и не позавтракал! Наверное, умираешь с голоду!
– Да уж, проплывай мимо яичница, я бы ее охотно подцепил. Ладно, времени для завтрака еще навалом. Многие врачи уверяют, что завтракать вообще вредно, а индийские факиры обходятся без еды по несколько дней кряду, чтобы возвысить душу. Давай-ка я провожу тебя домой. Надо выспаться как следует, в постели.
– Даже не думай провожать! Лучше иди поешь.
– Еда подождет! Прежде надо убедиться, что ты дома в целости и сохранности.
Джилл снова почувствовала, как хорошо ей с Уолли. Такого чувства до сих пор у нее не вызывал никто. Она вдруг ощутила укол вины, как будто обманным путем получала нечто ценное.
– Уолли!
– Что?
– Тебе… не обязательно быть таким добрым ко мне.
– Да ну, глупости! Меня не убудет, если протяну руку другу в беде… вернее, плечо подставлю.
– Ты же понимаешь, о чем я. Я пока не могу… то есть, я не…
– Он улыбнулся добродушно и немного устало.
– Если ты хочешь сказать то, что я думаю, не трудись! Мы поговорили две недели назад, и я все понял, не волнуйся. – Он взял Джилл под руку, и они свернули с набережной. – Мы правильно идем? Показывай дорогу. Я отлично понимаю твои чувства. Мы старые друзья и ничего больше. Тем не менее, как старый друг, я настаиваю на своем праве поступать как старый друг. Если старый друг не может поступать как старый друг, как же ему
– О нет!
– Тогда должен сообщить, что с юным Пилкингтоном все кончено…
– Что?!
– Нет-нет, только в переносном смысле. Человек-жираф еще дышит и, судя по той скорости, с какой он рванул в отель, еще не встал из-за стола. Однако сердце его разбито. После генеральной репетиции прошло совещание, где наш приятель Гобл, не выбирая выражений – такой прямоты я не припомню даже у него, – сообщил Пилкингтону, что отдает его гнилую заумную белиберду – так и сказал! – на переделку в чужие руки. Вот они, эти руки – правая чужая справа, левая чужая слева. Да-да, орудием убийства творческих дерзаний юного гения избрали не кого иного, как меня! Более того, первый акт и большую часть второго я уже переписал. Гобл предвидел такой поворот и велел мне приниматься за дело еще две недели назад, с тех пор я и тружусь в поте лица. Новую версию начнем репетировать уже завтра, а в следующий понедельник покажем в Балтиморе, считай, новую пьесу. Это будет конфетка, прости мою скромность. Композиторы тоже не сидели сложа руки эти две недели, работали посменно и музыка теперь почти вся другая, гораздо лучше. Так что и тебе, боюсь, прибавится труда – все номера придется ставить заново.
– Ничего, я работу люблю, – заверила Джилл, – только Пилкингтона жалко.
– Переживет твой Пилкингтон – ему принадлежат семьдесят процентов шоу! Еще, глядишь, и состояние наживет, а уж кругленькую сумму получит точно… если сдержит обиду и не продаст сгоряча своей доли. Сейчас готов продать первому встречному, судя по его настроению в конце совещания. Во всяком случае, он заявил, что умывает руки и сегодня вечером уезжает в Нью-Йорк, не останется даже на гастрольную премьеру… Нет, конечно, мне тоже его жаль, но как можно было настолько запороть блестящую идею!.. О, кстати!
– Да?
– Еще одна трагедия! Страшная, хоть и неизбежная. Беднягу Фредди тоже выкинули!
– О нет!
– О да! – твердо заверил Уолли.
– Разве он плохо вчера играл?
– Играл он ужасно, но причина в другом. Гобл захотел переписать лорда под шотландца, чтобы пригласить на роль Макэндрю, который наделал шума в прошлом сезоне. В мюзиклах такое сплошь и рядом – подгоняют роли под модных актеров, если те подвернутся под руку. У меня сердце кровью обливается за Фредди, но никуда не денешься. Ему еще не так скверно пришлось, как актеру в одном моем шоу. Во втором акте тот должен был играть психа, который сбежал из сумасшедшего дома, и режиссер для пущего реализма велел ему выбрить голову… а на другой день узнал, что освободился комик получше, и уволил. В шоу-бизнесе жалости не знают.
– Девушки говорят, что одну из хористок тоже уволят.
– Ну, это маловероятно.
– Очень надеюсь.
– Я тоже. Почему мы стоим?
Джилл остановилась перед неказистым строением из тех, что вырастают за одну ночь на морских курортах и начинают ветшать, едва отойдут строители.
– Я тут живу.
– Как? – Уолли в ужасе взглянул на нее. – Но…
– Трудящимся девушкам, – улыбнулась Джилл, – приходится экономить. Да и вообще, здесь довольно удобно – на неделю гастролей сойдет. – Она зевнула. – Кажется, я снова засыпаю, скорее бы в постель. До свидания, милый Уолли, и спасибо! Не забудь как следует позавтракать.