Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом
Шрифт:
Продюсера, с успехом изображавшего живую статую, вывел из ступора Миллер, тронув за плечо. Злосчастный недуг не дал танцмейстеру проникнуть в суть беседы.
– Что он сказал? Я не расслышал, что он сказал!
Гобл предпочел оставить его в неведении.
Глава 17. Расходы и размолвки
Спустя два часа после совещания, которое последовало за генеральной репетицией, Отис Пилкингтон отбыл из Атлантик-Сити с твердым намерением не иметь больше ничего общего с «Американской розой». Он был оскорблен
Лишь одно помешало ему бросить вызов менеджеру, запретить трогать свой сценарий и отнять пьесу. Дело было в том, что расходы на постановку составили на день генеральной репетиции ужасающую сумму в тридцать две тысячи восемьсот пятьдесят девять долларов и шестьдесят восемь центов, каковую Пилкингтон должен был уплатить из собственного кармана.
Выставленный счет в виде аккуратно напечатанной колонки цифр, которая растянулась на два больших листа бумаги, ошеломил Отиса. Он и представить себе не мог, что музыкальные комедии могут обходиться так дорого. Одни лишь костюмы встали в десять тысяч шестьсот шестьдесят три доллара и пятьдесят центов, и эти несчастные центы почему-то раздражали чуть ли не сильнее всего остального в списке.
Черное подозрение, что Гобл, взявший на себя всю административную сторону постановки, заключил тайную прибыльную сделку с костюмером, усугубляло меланхолию. Нет, в самом деле – на эти десять тысяч с гаком можно одеть все женское население штата Нью-Йорк, да еще и на Коннектикут останется!
Так размышлял Пилкингтон, просматривая в поезде неприятные цифры. Едва он перестал возмущаться чудовищной стоимостью костюмов, как в следующей строке глаза резанули четыреста девяносто восемь долларов с пометкой «Одежда».
Одежда! А костюмы что же, не одежда?! Почему он должен платить дважды за одно и то же?
Негодование еще не улеглось, когда взгляд вдруг упал на строку еще ниже: «Одежда – 187 долларов 45 центов».
Не выдержав, Пилкингтон испустил сдавленный крик, полный такой боли, что пожилая дама на соседнем месте, попивавшая молоко, выронила его и оказалась в долгу перед железнодорожной компанией на тридцать пять центов за разбитый стакан. До самого конца поездки дама опасливо косилась на соседа, с трепетом ожидая новых сюрпризов.
Происшествие заставило его притихнуть, но не успокоило. Покраснев от смущения, он вернулся к изучению списка расходов, почти каждый пункт которого становился новым источником ярости и недоумения.
«Обувь – 213,50» – ну ладно, это еще понятно, но что значит, черт возьми, «Академ. репет. – 105,50»? А «Выкр. – 15»? Что за «Каркасы» такие, во имя всего святого?! На этот неведомый предмет роскоши он щедро отпустил, судя по списку, целых девяносто четыре доллара пятьдесят центов!
«Реквизит» и «Бутафория» встречались в колонке не менее семнадцати раз. А «Опоры»? Какое бы ни было ему уготовано будущее, опоры в преклонные годы он не лишится до конца дней.
Он уныло глянул на пейзаж, мелькавший за окнами поезда. Ага, вот и в списке – «Пейзажные декорации»… Ну конечно, оплата дважды: «Сэмюэл Фридман – 3711 долларов» и «Юнитт и Викс» – 2120 долларов»!
Тридцать две тысячи восемьсот пятьдесят девять долларов и шестьдесят восемь центов! Это при том, что он позавчера еще и выдал десять тысяч чеком дядюшке Крису на раскручивание карьеры Джилл в кино. Просто кошмар! Перед непостижимыми цифрами пасовал разум.
Впрочем, разум скоро воспрянул, найдя себе другое занятие. Вспомнив заверения Тревиса, что ни одна музыкальная постановка, кроме разве что замысловатых кордебалетов в сотню хористок, никак не встанет дороже пятнадцати тысяч, Отис Пилкингтон задумался о Тревисе и думал до тех пор, пока поезд не прибыл на вокзал Пенсильвания.
Добрую неделю после возвращения удрученный финансист сидел затворником у себя дома в окружении японских гравюр, дымя сигаретами и стараясь выбросить из головы все эти «Выкр.» и «Академ. репет.». Однако свойственное всем начинающим драматургам почти материнское желание еще хоть разок взглянуть на детище своего гения все росло и росло, пока не сделалось непреодолимым.
Велев японскому камердинеру упаковать самое необходимое в саквояж, он доехал на такси до Центрального вокзала и отправился дневным поездом в Рочестер, который, как подсказывала память, был очередным пунктом гастрольного маршрута «Американской розы». По дороге Пилкингтон заглянул в свой клуб, чтобы обналичить чек, и первым делом наткнулся на Фредди Рука.
– Боже милостивый! – воскликнул Отис – А ты-то как здесь очутился?
Отвлекшись от чтения, тот поднял тоскливый взгляд. Внезапный крах профессиональной карьеры – можно сказать, дела всей жизни – оставил начинающую звезду театра в подвешенном состоянии. Мир стал казаться тусклым и серым, а все его соблазны – настолько пустыми, что Фредди предпочел коротать время с журналом «Нэшнл Географик».
– Привет! – откликнулся страдалец. – А почему бы и не здесь, какая теперь разница?
– Ты же должен быть на сцене!
– Меня уволили – переписали мою роль для шотландца. Ну, то есть, не могу же я играть дурацкого шотландца!
Пилкингтон застонал в душе. Лордом Финчли он гордился больше всех персонажей своей музыкальной фантазии. А теперь его любимца задушили, похоронили, вымарали, и для чего? Чтобы освободить место для какого-то шотландца!
– Теперь его зовут Макхвастл из рода Макхвастлов, – хмуро продолжал Фредди. Убийственная новость едва не заставила Пилкингтона отказаться от поездки. Макхвастл, во имя всего святого! – Он выходит в первом акте одетым в килт!
– В килт! На вечеринке у миссис Стайвесант ван Дайк на Лонг-Айленде?!
– Миссис Стайвесант ван Дайк больше нет, ее переделали в супругу короля маринадов.
– Короля маринадов?!
– Да. Сказали, роль будет комическая.
Не ухватись Пилкингтон за спинку стула, чтобы удержаться на ногах, он заломил бы руки.
– Да она же и есть комическая! – завопил он. – Тончайшая, изощреннейшая сатира на светское общество! В Ньюпорте все были в восторге. Нет, это уж чересчур! Я заявлю решительный протест, добьюсь, чтобы эти роли оставили в прежнем виде… Пора ехать, не то опоздаю на поезд. – Он задержался в дверях. – Как приняли пьесу в Балтиморе?