Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий
Шрифт:
К вопросу о психическом заболевании
[Первые признаки психического заболевания стали отмечаться за несколько лет до его резкого проявления. Уже с молодого возраста] «…к головной и глазной боли часто присоединялись… некоторое нервное расстройство и бессонница». (Дружинин. 1918, с. 52.)
[П.А. Федотов страдал также] «…приливами крови к мозгу, частыми головными болями. Друзья тревожились, замечая перемену в наружности и в самом характере художника, старевшего не по летам и становившегося более задумчивым… Впрочем, до весны 1852 г. в натуре Федотова не проявлялось ничего такого, что предвещало бы скорый, печальный конец… Его характер и поведение всегда отличались оригинальностью, а потому несколько новых странностей в его суждениях и поступках не могли внушить никому подозрения, что этот светлый ум готов помрачиться… Мало-помалу из общительного, разговорчивого человека Павел Андреевич превращался в молчаливого мрачного меланхолика. На него стала находить безотчетная, томительная тоска, прежде совсем незнакомая этой бодрой натуре». (Сомов, 1878, с. 16.)
[Первый приступ болезни художника описан биографами довольно подробно] «Весной 1852 г. о Федотове между близкими его знакомыми стали ходить слухи, что он не совсем нормален. Затем мне сообщили, что Федотов пропал из города, забрав деньги, которые заработал, что он сорит деньгами, покупая всякий вздор, и щедро раздавал их направо и налево… Между прочим, он заказал себе гроб и примерял его, ложась в него». (Жемчужников, 1971, с. 112. 114.)
[1852 г.] «В мае его посетил Лебедев’7' и был поражен его худобой и задумчивостью, но в особенности его поразила басня “Слон и Попугай”, которую Федотов прочитал ему. Эта басня отличалась, по словам Лебедева, необыкновенной странностью основной мысли и беспорядком в сочетании идей». (Дитерихс, 1995, с. 134.)
[Другой биограф дополняет] «В середине лета недуг Павла Андреевича развился вполне и его ясный наблюдательный ум помрачился. Несколько дней ходил он по петербургским улицам и окрестностям, покупал в разных магазинах драгоценные вещи для какой-то воображаемой свадьбы, загадочно говорил о каком-то своем счастии». (Толбин, 1854, с. 60.)
«Безумие давно уже исподволь подступало к нему, и если бы не обычная федотовская скрытность, это бы заметили гораздо ранее нюня 1852 года… Он делался раздражителен, малейший пустяк мог взорвать его или довести до слез. Он не понимал, что с ним происходит, винил во всем переутомление, но сократить работу был не в состоянии — она его уже не отпускала <…> В конце мая и начале июня появились недвусмысленные симптомы страшной болезни. Прогрессивный паралич… Всегдашняя замкнутость оставила его, он сделался говорлив до навязчивости. Маниакальная идея собственного величия и своей высокой миссии в мире то и дело прорывалась в его лихорадочных речах». (Кузнецов, 1990, с. 298, 300.)
«II. А. Федотов был помещен в “частное заведение для страждущих душевными болезнями” венского профессора психиатрии Лейдесдорфа, расположенное близ Таврического сада, и находился там два месяца. К этому времени относится известное посещение художника его друзьями Л.М. Жемчужниковым и А.Е. Бейдеманом, которые оставили не только воспоминания об этой встрече, но и несколько зарисовок больного П. А. Федотова. Судя по их описаниям, художник испытывал не “тихие и отрадные иллюзии”, а устрашающие галлюцинации, видел “чудо-витцные сцены и образы… Иногда Федотов воображал себя богачом, скликал вокруг себя любимых особ, говорил о том, что нужно превратить Васильевский остров в древние Афины, столицу художеств и веселия, наполненную мраморными дворцами, садами, статуями, храмами, пантеонами”». (Дружинин, 1918, с. 59.)
«Когда состояние больного еще больше ухудшилось, он в сентябре этого же года был переведен в больницу “Всех скорбящих” на Петергофской дороге. При очередном посещении его друзьями их не пустили к Федотову, сказав, что “он в бешенстве кричит и буйствует, носится с мыслями в небесном пространстве с планетами и находится в положении безнадежном”». (Жемчужников, 1971, с. 120.)
«Учитывая свидетельства очевидцев, можно сделать вывод, что клиническая картина болезни у П.А. Федотова определялась грезоподобным фантастическим бредом с обильными конфабуляци-ями. Говоря современным языком, речь могла идти об ориентированном оней-роиде, включавшем в себя элементы “шизофренического реквизита” — бред особого значения, галлюцинации, ощущение зависимости от внешних сил… Важной составной частью онейроидно-го состояния являются кататонические расстройства, которые проявлялись у П.А. Федотова приступами возбуждения с импульсивностью и самоагресси-ей. Острый чувственный бред редко протекает непрерывным длительным процессом, более характерна прерывистость течения, когда больные становятся ориентированными и доступными. В такие светлые промежутки болезни П.А. Федотов радушно беседовал с друзьями, охотно рисовал… Если попытаться вместить приведенную клиническую картину в какие-то нозологические рамки, то можно предположить, что П.А. Федотов болел приступообразной шизофренией с синдромом острого чувственного бреда с онейроидно-ката-тоническими включениями… Все случаи заочной диагностики могут считать лишь весьма условными. Так, существовало предположение ленинградского психиатра И. Ермакова о заболевании П.А. Федотова прогрессивным параличом. И некоторые преморбид-ные данные (“головные и глазные боли”), и первый приступ болезни могут говорить в пользу экспансивной или маниакальной (классической) формы прогрессивного паралича. Однако отсутствие данных о специфической неврологической симптоматике оставляет этот вопрос открытым». (Шувалов, 1995, с. 58–59.)
[За несколько дней до смерти П.А. Федотов окончательно пришел в сознание, послал сторожа за товарищами, чтобы проститься с ними] «…пожелал приобщиться Святых тайн, прочитал письмо, полученное незадолго от отца, обнял своего верного денщика Коршунова… и долго, долго плакал». (Толбин, 1854, с. 61–62.)
«О возможностях предсмертной ремиссии при шизофрении с появлением живых аффективных переживаний писал немецкий психиатр Вильгельм Майер-Гросс. Следует подчеркнуть, что такие улучшения наступали при наличии крайнего физического истощения, обусловленного чаще всего туберкулезом. Пять месяцев, проведенные в психиатрических лечебницах при плохом уходе, привели к тому, что художник заболел плевритом (вероятно, туберкулезной этиологии), который и послужил непосредственной причиной смерти». (Шувалов, 1995, с. 59.)
Особенности творчества
«Даже в сумасшедшем доме, находясь фактически по ту сторону жизни, он механическим движением карандаша лихорадочно чертил на попавшемся под руку лоскутке бумаги ордена — кресты, звезды, еще кресты: стыдное, потаенное вырывалось наружу… Смерть была уже недалека, и он жил так, словно знал это. Энергия его удесятерилась, и он все успевал, болезнь, сидевшая в нем глубоко и постепенно обострявшаяся, подгоняла его, и сама фантастическая продуктивность Федотова, увы, была одним из признаков этой страшной болезни… Поистине удивительные, ни на что не похожие рисунки, свидетельства той необъятной творческой свободы, которую обрел художник в последние месяцы своей жизни. Ничего хотя бы приближающегося к ним не знало русское искусство ни до Федотова, ни еще долгое время после него <…> Безумие… подчас бывало способно снять или ослабить предрассудки, сдерживающие самовыражение художника». (Кузнецов, 1990, с. 166, 260, 284.)
Психическое заболевание в какой-то степени позволило художнику выйти на новый уровень творческого самовыражения… Все основные живописные полотна П.А. Федотова не несут каких-либо следов психического расстройства, т. к. были созданы до манифестации психотической симптоматики. Но в рисунках, которые он делал в последние месяцы жизни в психиатрической лечебнице, ясно видны его бредовые переживания. Если бы интеркуррентное соматическое заболевание не привело к летальному исходу, то вполне вероятно, что после установления стойкой ремиссии художник попытался бы выразить и на большом полотне свой вновь приобретенный — пусть и болезненный! — опыт нового восприятия мира. Картина «Игроки» подтверждает такое предположение.
ФЕЙЕРБАХ (Feuerbach) АНСЕЛЬМ (1775–1833), немецкий криминалист, один из основоположников классического уголовного права.
К вопросу о психическом заболевании
«Помимо быстрых смен настроения в молодости, он в 23–24 года пережил ипохондрический приступ, в 26 лет — гйпоманиакальный подъем, затем спад, а в 1806 году в 30 лет у него был новый приступ гипоманиакальности, сменившийся в 1807 году ипохондрией. Затем — вновь подъем, и на высоте гипо-маниакального состояния ему удается в ходе аудиенции завоевать доверие и поддержку баварского короля. Но в начале 1811 г. наступает период двухлетней депрессии, доходящей до публичной попытки заколоться ножницами. В конце 1813 г. его охватывает гипоманиа-кальное возбуждение, и он вдохновляет германскую молодежь на борьбу против Наполеона, к большому неудовольствию баварского короля. Затем наступает период депрессии, в ноябре 1815 г. — переход в гипоманиакальное состояние, он совершает множество нелепостей. С января 1818 г. отдается на Iри года необычайно энергичной борьбе по поводу конкордата. В 1819 г. он доходит до зрительных галлюцинаций. Осенью 1820 г. начинается депрессия с идеями преследования, затем снова наступает гипоманиакальность, длящаяся до конца 1823 г., после чего с начала 1824 г. — депрессия с заторможенностью, страхами и меланхолией. Депрессия в 1825 г. подтверждается июньскими письмами. Она длится до весны 1828 г., и только летом 1828 г. наступает временный подъем. В марте 1829 г. Ансельм Фейербах вспыхивает энергией и начинает в самом приподнятом настроении почти маниакально бессмысленное путешествие… После этого последнего взрыва энергии в 53-летнем возрасте наступает спад с глубокой меланхолией, длящейся до самой смерти». (Эфроим-сон. 1998, с. 242.)
Особенности творчества
«В двадцать лет он публикует свою первую юридическую работу… и затем выпускает так же ежегодно по новой книге… Хотя его литературная деятельность прерывается не только в периоды депрессий, но иногда и в периоды мании, но всегда творчество идет циклично. Его литературная деятельность, хотя и волнообразно, но продолжается почти до самой смерти и завершается в последние годы книгами о человеческих страстях, о преступных типах и об истории Каспара Гаузера». (Там же, с. 243.)