Беззвёздная дорога
Шрифт:
Им потребовалось много времени, чтобы таким образом дойти до ворот — но они дошли. Фингон боялся, что увидит здесь пауков, которые ждут их в своей паутине, но никого не было. Только зияли чёрные проходы, которые они сделали в покрытом заклёпками железе. С этой стороны всё не казалось таким ужасным — может быть, потому, что на сей раз это был выход. Фингон толкнул Маэдроса к самому широкому отверстию. Висевшие в нём паутины выглядели более тяжёлыми и липкими, чем раньше. Но всё-таки это был выход.
— Пойдём! — сказал он.
Если нежелание Маэдроса хоть как-то помочь самому себе выводило его из себя на протяжении всего пути через туннель, у ворот оно стало просто невыносимым. Они были так близки к спасению! Но всё-таки он так и не хотел ничего делать, и было гораздо труднее тащить и толкать его, когда здесь было так мало места, чтобы повернуться, а кругом висела паутина. Фингон едва не заплакал от отчаяния. Но всё-таки он не сдавался, хотя не раз осознавал, что занимается бесполезными уговорами, и он потратил столько времени, снимая с Маэдроса паутину, что совсем уже перестал беспокоиться о себе, а один раз почти безнадёжно запутался.
У них ушло много времени, чтобы одолеть ворота. Но у них получилось, и теперь они оказались на другой стороне — они, наконец, выбрались из Ангбанда, и оказались на открытом месте в тени пиков Тангородрима. Маэдрос немедленно соскользнул на землю, спиной к воротам. Фингон сел рядом с ним. Серая дорога снова началась там, перед ними. Фингон с радостью бы пошёл прямо по ней, если бы только у него были силы, но он был измучен, весь покрыт паутиной и ему снова пришлось бы тащить Маэдроса за собой. Минутный перерыв. Затем — дорога и пропасть. Он откинул голову назад и несколько раз глубоко вздохнул.
— Ты просто невозможен, — сказал он. — Я не знаю, почему я люблю тебя.
Затем он замолчал потому, что в голову ему пришли сразу две вещи.
Первое — это воспоминание; воспоминание, которое недавно ожило в нём: вечер в Химринге во время Долгого мира, старые подначки и старое счастье, Я не знаю, почему я тебя люблю — и Маэдрос, который, смеясь, раскрывает ему объятия. Другое было настоящим откровением — он испытал удивление, ликование, облегчение: это был ответ на вопрос близнецов там, на дороге. «Ты его всё ещё любишь?». Фингон осмелился проникнуть в Ангбанд, вошёл в тронный зал, встретился лицом к лицу с тем пауком — всё ради жалости. Но нечто большее, чем жалость, заставило его протащить Маэдроса всю дорогу вверх по туннелю и через врата.
Он был так рад, что понял это, что ему было просто необходимо сказать это вслух.
— Но я тебя люблю, — сказал он. — Люблю!
— Фингон, — сказал Маэдрос.
Фингон посмотрел на него. Его глаза были открыты. Он сел. Выражение его лица было очень печально — но по крайней мере, на его лице было выражение.
— Ну вот ты наконец, — сказал Фингон.
— Это действительно ты, — сказал Маэдрос несчастным голосом. — Зачем ты пришёл?
— Чтобы отвести тебя домой, — сказал Фингон и добавил, — потому что я тебя люблю.
Маэдрос сказал:
— Не надо было тебе этого делать.
— Но я всё равно это сделал.
— Когда же я заслуживал твоей любви?
Фингон подумал о давней дружбе в светлой стране, о минутах радости в очень тёмные времена. Но он сказал:
— Мне кажется, что дело совсем не в этом, правда.
— Фингон, — сказал Маэдрос. Он склонил голову. Тихим, яростным голосом он проговорил: — Я предпочёл бы вынести любое, ещё более жестокое наказание, которое только может придумать Пустота, чем увидеть тебя тут. Не надо было тебе приходить. Обратной дороги нет! Неужели ты должен оказаться здесь в ловушке ради меня! Фингон, обратного пути не существует.
— Путь есть! — сказал Фингон. — Если ты о пропасти, то я посоветовался со знатоком и принёс с собой верёвку; она оказалась очень полезна. Давай я попробую, Маэдрос! Я пришёл, чтобы отвести тебя домой, и я всё ещё хочу это сделать. Мы зашли так далеко, и ты не облегчил мой путь. Ты ведь пойдёшь дальше? Признаюсь, я был бы тебе благодарен — хотя я буду тебя тащить всю дорогу, если придётся.
Маэдрос молча взглянул на него. Фингону показалось, что в его затянутых тенью глазах он увидел искру старого огня.
— Я пойду, — наконец, ответил он. — Но пути назад нет.
Фингон встал, и Маэдрос с усилием встал на ноги. Он не взял предложенную ему руку Фингона. Правая его рука кончалась покрытым шрамами обрубком — точно так, же как было в их мире, хотя здесь они и не были в мире, и Фингон не думал, что кто-то из них находится здесь во плоти. В конце концов, он ведь знал, что стало с телом Маэдроса. Хотя он отчаянно пытался не думать об этом всё время, он вспоминал запах горелого мяса, который исходил от факелов в пустой крепости, что осталась у них за спиной. Но у Маэдроса всё равно были все его шрамы: не хватало руки, на щеках — белая полоса после Альквалондэ, следы плети на боку и отпечатки пальцев балрога на предплечье — и то, и другое было видно через покрытые паутиной тряпки, в которые он был одет. Казалось, его дух был привязан к ним. И свою здоровую руку он держал сжатой в кулак, как будто защищая её. Внезапно Фингон понял, что в руке он что-то держит.
Сильмарилл? Нет, не Сильмарилл: Маэдрос ведь вошёл в огонь, держа Сильмарилл в руке, но он не мог принести его сюда — не мог ведь? Нет! Фингон смог бы увидеть его. Даже гораздо более скудного света звёздного фиала в его руке было достаточно, чтобы тонкая кожа на его собственных пальцах стала прозрачной: как же Сильмарилл мог бы не озарить тьму тронного зала? Это было что-то другое, но что — он понять не мог. Он поднял глаза и увидел, что Маэдрос мрачно смотрит ему в лицо.
— Что такое? — сказал Фингон.
Маэдрос потряс головой.
Фингон хотел бы взять его за руку, но было ясно — Маэдрос ему не позволит. То, что он держал, было для него важно. Они шли рядом по серой дороге, не касаясь друг друга. Никто ничего не говорил. Догадка Фингона оказалась верна: теперь гордость Маэдроса снова пробудилась, и он решил идти сам. Он был ещё слаб, и часто останавливался. Фингон замедлил шаг, чтобы они могли идти рядом, и ждал, пока Маэдрос остановится и отдышится. Когда Маэдрос увидел это, он стал мрачен и заставил себя идти быстрее; но из-за этого он стал только запинаться, а потом, когда упал, не смог остановить падение — со своей обрубленной рукой и сжатым кулаком. Он закричал от боли и затем отстранился, когда Фингон попытался помочь ему встать.