Бироновщина. Два регентства
Шрифт:
— Гд же ты этому научилась?
— У кузины моей въ Лифляндіи: y нея такой же крошка–сыночекъ, и я всегда укладывала его спать.
— Ну, посмотримъ, какъ–то ты сладишь съ нашимъ крикуномъ. Отдай–ка ей его назадъ, Бенигна.
Принявъ «крикуна» отъ герцогини, Лилли тотчасъ удостоврилась въ главной причин его неудовольствія.
— Да его надо перепеленать!
И точно: какъ только она перемнила пеленки, маленькій принцъ пересталъ кричать и задремалъ. Тогда она опустила его въ его нарядную колыбельку и прикрыла не мене наряднымъ одяльцемъ.
— Ну, что, Бенигна, что ты теперь скажешь? — обратилась императрица къ герцогин.
Та бросила на Лилли далеко не дружелюбный взглядъ и замтила, что «его высочеству наскучило наконецъ плакать».
— Ну, конечно, — улыбнулась государыня. — Во всякомъ раз обходиться съ нимъ она уметъ, и ты ей напредки уже не препятствуй.
На шестой день посл рожденія новаго наслдника престола состоялись его крестины. Происходило таинство не въ дворцовой церкви, а въ собственной опочивальн ея величества, въ присутствіи цесаревны Елисаветы, кабинетъ–министровъ, иностранныхъ пословъ и придворныхъ особъ обоего дола, изъ которыхъ, впрочемъ, многія, за тснотою помщенія, должны были оставаться на смежной галлере. Будучи единственной воспріемницей своего внучатнаго племянника, Анна Іоанновна, несмотря на свое тяжкое недомоганье, первую половину обряда держала его на рукахъ, не садясь въ поставленное за нею кресло. Въ двухъ шагахъ позади ея стояли герцогиня Бенигна во всемъ блеск своихъ брилліантовъ и чухонка–кормилица въ своемъ безвкусномъ національномъ наряд.
Царственный младенецъ, передъ тмъ накормленный, велъ себя вполн благоприлично, изрдка лишь въ полусн издавая неопредленные звуки. Но вотъ главный придворный священникъ взялъ его изъ рукъ августйшей воспріемницы, чтобы троекратно погрузить въ купель, — и комната огласилась такимъ раздирательнымъ крикомъ, что государыня, принявъ его обратно отъ священника, поспшила передать его герцогин, кормилиц.
Но бдный ребенокъ не хотлъ угомониться. Анна Іоанновна, въ изнеможеніи опустившаяся уже въ свое кресло, растерянно оглянулась. Увидвъ тутъ въ дверяхъ дтской, среди десятка женскихъ лицъ, и Лилли, она сдлала ей знакъ.
Можно себ представить общее удивленіе, когда робкими шагами, съ густымъ румянцемъ смущенія на миловидномъ личик, приблизилась молоденькая камеръ–юнгфера принцессы и отобрала вопящаго младенца въ свою очередь y кормилицы. Какъ и прежде, на рукахъ y нея онъ почти тотчасъ присмирлъ.
По окончаніи священнаго обряда, государыню обступили сановные поздравители, чтобы наперерывъ одинъ передъ другимъ принести ей наилучшія пожеланія. Двоихъ изъ поздравителей: Бестужева–Рюмина и Миниха–сына, Анна Іоанновна съ своей стороны поздравила: Бестужева — вторымъ кабинетъ–министромъ и Миниха — камергеромъ при наслдномъ принц Іоанн Антонович.
Лилли воспользовалась общей сутолокой, что бы, сбывъ новоокрещеннаго кормилиц, самой стушеваться. Но ее удержала за руку безотлучная спутница цесаревны, Аннетъ Скавронская.
— Постой же, милочка! И поздороваться не хочешь? Если–бъ ты знала, какъ ты была мила! Старики — и т даже спрашивали: «Кто эта прелесть?»
— Перестань, Аннетъ, говорить вздоръ…
— Вовсе не вздоръ. Ты распустилась, право, какъ цвтокъ…
— Ну, прошу тебя, Аннетъ! Лучше скажи–ка: какъ ты провела лто?
— Да какъ его проводить въ город? Хорошо еще, что окна нашего дворца выходить на Царицынъ Лугъ, гд все лто стоять лагеремъ войска. На зеленой мурав раскинуты ихъ блыя палатки и происходить всякія экзерсиціи, кампаменты военные; на солнц такъ и сверкаютъ ружья и сабли…
— Такъ что ты, пожалуй, и думать забыла про своего Воронцова?
— Т–с–с–с! Вдь никто здсь ничего еще и не подозрваетъ…
— А онъ все еще въ своемъ линейномъ полку въ провинціи?
Скавронская глубоко вздохнула.
— Ужъ и не говори! И когда–то еще оттуда выберется! А я вотъ сохни тутъ и сокрушайся… Иной разъ, знаешь, просто отчаянность находить. А что, Лилли, твой Самсоновъ?
Лилли не то смутилась, не то разсердилась.
— Какой онъ «мой»! Отвратилась отъ него душа моя…
— Что такъ?
— Да такъ. Съ самаго дня свадьбы карликовъ я ничего объ немъ не знаю… Да и знать не хочу!
Въ это время сквозь окружающій многоголосый гулъ чутки слухъ ея разслышалъ за сосднею дверью дтскій плачъ.
— Прости: маленькій плачетъ!
И она скрылась въ дтской.
XI. Катастрофа надвигается
Въ какой зависимости тлесное здравіе находится отъ расположенія духа — особенно наглядно можно было видть на императриц Анн Іоанновн: со дня рожденія принца Іоанна, обезпечивавшаго престолонаслдіе, y нея проявился необычайный подъемъ духа, отразившійся тотчасъ на аппетит, а затмъ и на всемъ организм. Она не только стала ежедневно вызжать въ открытой коляск, но предалась снова и своей до страсти любимой потх — охот.
До апрля 1740 г. придворными охотами, въ качеств оберъ–егермейстера, завдывалъ Волынскій. Посл его казни, «командующимъ надъ охотами» былъ назначенъ одинъ изъ любимцевъ Бирона, полковникъ второго Московскаго полка фонъ–Трескау. Давно страдая одышкой отъ ожирнія сердца и всего вообще тла, онъ разсчитывалъ, должно–быть, что, при болзненности государыни, новая должность будетъ для него синекурой. Осмотръ петербургскихъ звринцевъ: Малаго и Екатерингофскаго, трехъ дворовъ для содержанія зврей придворной охоты: Зврового, Слоноваго и Ауроксовъ (зубровъ), а также садковъ въ дворцовыхъ садахъ, онъ отложилъ до возвращенія государыни осенью въ Петербургъ и жилъ въ свое удовольствіе на казенной дач, отведенной ему при петергофскомъ звринц. Какъ вдругъ, громомъ изъ яснаго неба, послдовалъ высочайшій приказъ — къ завтрашнему же дню приготовить «гоньбу» оленей. Господи Ты Боже мой, что сталось съ бднымъ фонъ–Трескау! Почтенный толстякъ заметался, какъ угорлый: въ петергофскомъ звринц не оказалось потребнаго числа оленей, а въ цломъ Петергоф необходимаго количества полотна для огражденія той части Нижняго сада, гд должна была происходить гоньба. Полковникъ поскакалъ въ Петербургъ и за оленями, и за полотномъ. Вернулся онъ оттуда уже подъ утро; но къ опредленному часу все было готово для гоньбы. Нижній садъ огласился звуками охотничьяго рога, лаемъ гончихъ и ружейной пальбой.
Не усплъ фонъ–Трескау перевести духъ посл гоньбы оленей, какъ ему было предписано устроить «парфорсную» охоту на лосей, кабановъ, дикихъ козъ и зайцевъ. И такъ изо дня въ день.
Не описывая боле подробно этихъ облавъ и травлей, укажемъ лишь на краснорчивыя цифры, сохранившіяся въ «С. — Петербургскихъ Вдомостяхъ» 1740 г.: по 26–е августа императрицей самолично было застрлено 9 оленей, 16 дикихъ козъ, 4 кабана, 1 волкъ, 374 зайца, 68 дикихъ утокъ и 16 большихъ морскихъ птицъ.
Въ конц августа погода рзко перемнилась: пошли непрерывные дожди; ни о прогулкахъ, ни объ охот не могло быть уже и рчи. Душевное настроеніе, а съ тмъ вмст и здоровье государыни разомъ опять ухудшилось. Она не покидала уже опочивальни, никого не желала видть, кром своей камерфрау Юшковой да герцогини Биронъ. По совту врачей, было ршено переселиться опять въ Петербургъ, — на первое время еще въ Лтній дворецъ. Но перебраться затмъ въ Зимній Анн Іоанновн такъ и не было уже суждено. Къ участившимся подагрическимъ припадкамъ и болямъ въ почкахъ прибавилась безсонница, а затмъ и кровохарканье. Первый лейбъ–медикъ Фишеръ глядлъ очень мрачно; другой придворный врачъ, португалецъ Санхецъ, успокаивалъ окружающихъ, что нмецъ смотритъ на все сквозь черныя очки, что пока никакой опасности нтъ.