Бироновщина. Два регентства
Шрифт:
На широкомъ пространств отъ Синяго моста до Исаакіевскаго былъ для скачущаго полный просторъ. Такъ какъ, однако, Исаакіевскій мостъ былъ построенъ недавно — въ 1727 году, — то для возмщенія произведенныхъ на него расходовъ существовалъ еще такъ–называемый «мостовый сборъ», и вс перезжающіе или переходящіе черезъ мостъ должны были вносить мостовому сборщику установленную лепту, становясь для этого въ очередь. Самсоновъ дожидаться, понятно, не сталъ и не въ очередь прорвался на мостъ. Сборщикъ кричалъ вслдъ ему что–то; но онъ летлъ впередъ безъ оглядки, безъ устали
Недалеко отъ конца моста встртилось новое препятствіе: навстрчу хали, обгоняя другъ друга, два лихача–извозчика, а на островъ, очевидно — на биржевую таможню, тянулся обозъ нагруженныхъ ломовыхъ подводъ. Произошла нкоторая заминка.
— Задержите его, ребята! — вопилъ ломовикамъ жандармъ.
— Эвона! Такъ для тебя и задержимъ! — былъ ему отвтъ. — Скачи, малый, улепетывай!
Сейчасъ вотъ и конецъ мосту; но на углу — будка, а передъ будкой — будочникъ съ алебардой. Завидвъ скачущихъ другъ за другомъ Самсонова и жандарма, онъ выбжалъ впередъ и протянулъ передъ первымъ свою алебарду въ видъ рогатки.
— Стой!
Самсоновъ стегнулъ свою измученную уже лошадь со всего маху и гикнулъ. Какъ окрыленная, она всми четырьмя ногами взвилась на воздухъ. Но будочникъ еще выше поднялъ алебарду. Лошадь задла за нее задними копытами, перекувырнулась, да такъ и осталась лежать, придавивъ собой одну ногу всадника.
«Пропалъ! — ршилъ про себя Самсоновъ. — Притвориться разв мертвымъ?»
— Эй, ты, долголь еще лежать–то будешь? — окликнулъ его жандармъ.
— Знать, шибко убился, до обумертвія, — подалъ голосъ будочникъ. — Да и лошадь, вишь, на него навалилась.
— Такъ подыми ее, за хвостъ–то.
Сталъ будочникъ тащить ее за хвостъ.
— Ну, ну, вставай, что ли!
Лошадь сдлала попытку приподняться, но опять повалилась.
— Да ты бы въ бокъ ее лебардой! — командовалъ жандармъ.
Алебарда подйствовала: посл новаго усилія лошадь поднялась на ноги, но дрожала еще всми членами.
— Эхъ, эхъ! и колна–то себ какъ отшибла! — замтилъ будочникъ. — А бгунокъ твой все еще безъ памяти.
— Такъ растолкай его!
Сталъ будочникъ расталкивать «бгунка», но тотъ по–прежнему не подавалъ и признаковъ жизни.
— Нтъ, какъ есть мертвое тло!
— Эка служба каторжная! — пробурчалъ жандармъ, нехотя слзая наземь.
Но едва только онъ подошелъ къ «мертвому тлу», какъ тло ожило, схватило его за об ноги, и самъ онъ растянулся на земл. Въ тотъ же мигъ Самсоновъ вскочилъ на ноги и — на собственную лошадь жандарма.
— Вотъ такъ такъ! Ай, молодца! Ха, ха! — раскатисто загрохотали ломовики, свидтели всей этой сцены. — Ну–ка, лови его теперь, лови!
Пока ошеломленный жандармъ пришелъ въ себя да собрался нагонять бглеца на оставленной ему чужой лошади, съ трудомъ передвигавшей свои разбитыя ноги, — того и слдъ простылъ.
VIII. Фельдмаршалъ графъ Минихъ
.
Во второй половин апрля солнце заходить въ Петербург довольно поздно — около 8–ми часовъ вечера. Когда описанная сейчасъ скачка
Проскакавъ внизъ по Кадетской линіи до большого проспекта, Самсоновъ завернулъ по проспекту налво, а когда миновалъ нсколько линій, то взялъ опять направо и мчался такъ все впередъ, пока не достигъ Малаго проспекта.
Здсь въ т времена была еще почти сплошная дичь и глушь: кое–гд лишь убогій домишко, а то заборы, огороды или по–просту пустыри, поросшіе кустарникомъ.
Весь Малый проспектъ, и вверхъ и внизъ, точно вымеръ; свидтелей, значить, не было. Сойдя съ лошади, Самсоновъ потрепалъ ее сперва въ благодарность по ше; потомъ сорвалъ съ куста добрый хлыстъ (плетку во время паденія онъ потерялъ), повернулъ лошадь головой въ сторону большой Невы и вытянулъ ее хлыстомъ. Неприготовленная къ такому обращенію посл испытанной только–что ласки, она сдлала воздушный прыжокъ и ускакала вонъ.
Теперь только Самсоновъ оглядлъ свое платье: сверху до низу оно было забрызгано, замазано уличною грязью. Онъ взялся за голову: и картуза на немъ уже не было! Ну, какъ въ такомъ видъ предстать передъ фельдмаршаломъ?
На помощь ему пришла сама природа. Съ Ладожскаго озера нагнало дождевую тучу, закрапалъ дождь и вдругъ полилъ какъ изъ ведра.
Подставляя подъ ливень, какъ подъ душъ, то лицо и грудь, то бока, то спину, Самсоновъ смылъ съ себя вс слды улицы, а затмъ, въ виду сгустившихся уже сумерекъ, ршился двинуться къ конечной своей цли. Четверть часа спустя онъ входилъ подъ колоннаду крыльца фельдмаршалскаго дома. У входа горли два масляныхъ фонаря, а потому стоявшій за стеклянною дверью швейцаръ могъ хорошо разглядть всю неприглядную фигуру юноши, съ непокрытой головы и всей одежды котораго вода бжала ручьями. Поэтому же онъ встртилъ входящаго далеко нелюбезно:
— Чего лзешь параднымъ ходомъ! Еще наслдишь тутъ y меня…
— Ужъ не взыщи, почтеннйшій, — съ скромною развязностью извинился Самсоновъ, хотя сердце подъ камзоломъ y него сильно стучало. — Я къ его сіятельству фельдмаршалу по самонужнйшему длу. Ну, ужъ погодка!
— А картузъ твой гд?
— Картузъ?.. Да на мосту, вишь, втромъ съ головы сорвало и въ Неву снесло.
— Гмъ… — промычалъ съ нкоторою какъ бы недоврчивостью швейцаръ. — Да какъ я пущу тебя къ его сіятельству въ такомъ обличь? Тебя кто послалъ–то?
«Кого ему назвать? Назову–ка сына фельдмаршалскаго; вдь, онъ каждый день, почитай, дежуритъ въ Зимнемъ дворц.»
— Послалъ меня къ своему родителю молодой графъ; государыня его нынче дольше задержала…
— Почто же ты о томъ сряду не сказалъ? Ты малый, не финтишь ли?
Въ это время къ крыльцу подкатила карета.
— Да вотъ и самъ молодой графъ! воскликнулъ швейцаръ и выбжалъ на улицу.
Сквозь стеклянную дверь Самсонову было видно, какъ швейцаръ, открывъ карету и высадивъ своего молодого господина, началъ что–то наскоро ему докладывать.