Бироновщина
Шрифт:
Въ качеств камердинера Артемія Петровича, Самсоновъ зналъ въ лицо всхъ участниковъ патріотическаго кружка, чаще же другихъ видлъ, конечно, пятерыхъ выше названныхъ «конфидентовъ» хозяина и трехъ его секретарей: Яковлева, Эйхлера и де-ла-Суда.
Весь день y Волынскаго былъ распредленъ по часамъ: начинался онъ съ пріема просителей и съ докладовъ подчиненныхъ; затмъ слдовали совщанія съ сотоварищами по кабинету, засданія въ сенат и разныхъ коммиссіяхъ. Доклады y императрицы происходили вн очереди, такъ какъ Анна Іоанновна, какъ уже знаютъ читатели, принимала такіе доклады крайне неохотно и только въ самыхъ неизбжныхъ случаяхъ. Вечера же, свободные отъ обязательныхъ выздовъ во дворецъ и къ другимъ сановникамъ, Артемій Петровичъ проводилъ до глубокой ночи y себя въ кабинет за чтеніемъ и подписываніемъ служебныхъ бумагъ или же въ откровенныхъ бесдахъ со своими «конфидентами».
Прислуживая бесдующимъ, Самсоновъ невольно и вольно перехватывалъ на-лету обрывки этихъ бесдъ, и все боле знакомился такимъ образомъ съ личными воззрніями и характеромъ своего господина.
XI. Макіавелли и Іуда-предатель
— Дивлюсь я теб, Артемій, — замтилъ однажды Еропкинъ, который, какъ братъ второй жены Волынскаго, былъ съ нимъ на «ты»: — какъ это ты, скажи, досел еще не перегрызся съ Бирономъ и Остерманомъ и словно даже ладишь съ ними…
Артемій Петровичъ пожалъ плечами.
— Либо съ волками выть, либо съдену быть, сказалъ онъ. — Что станется съ нашей матушкой Россіей, если я перегрызусь съ ними? Россію они съдятъ, а мною закусятъ. По-невол обращаешься къ метод Макіавелли, и длаешься, когда нужно, глухъ и нмъ.
— Но оба: и Биронъ, и Остерманъ не упускаютъ случая клеветать на тебя.
— Клевету любятъ, клеветниковъ презираютъ. На дняхъ еще я такъ и сказалъ государын: "оправдываться, ваше величество, я считаю для себя унизительнымъ, да и напраснымъ: правда говоритъ y васъ здсь, во дворц, такимъ тихимъ и робкимъ голосомъ, что до вашихъ ушей слова ея, все равно, не доходятъ".
— Однако, Артемій Петровичъ, это уже вовсе не похоже на Макіавелли! — воскликнулъ одинъ изъ собесдниковъ.
— О, кабы я былъ Макіавелли! большая часть людей вдь недалеки и упрямы, а упрямаго человка, все равно, не переупрямишь, не переубдишь. Упрямство — шестой органъ чувствъ y тхъ, y кого слабы остальныя чувства. Лзетъ этакій упрямецъ правой рукой въ лвый рукавъ кафтана, — ну, и пускай. Самъ бы потомъ ужъ замтилъ, опомнился. А я вотъ, нтъ-нтъ, да и ляпну: "куда, дуракъ, лзешь!" Ну, онъ изъ амбиціи на зло еще ползетъ дальше и оборветъ всю подкладку, а то и самый рукавъ. Да, будь я Макіавелли!..
"Макіавелли… Макіавелли…" — повторялъ про себя Самсоновъ, тщетно отыскивая въ своей памяти это незнакомое ему имя. А на другой день, улучивъ минуту, когда старшій изъ секретарей Артемія Петровича, Яковлевъ, былъ одинъ въ кабинет, онъ спросилъ его: кто такой — господинъ Макіавелли?
Яковлевъ на него и глаза выпучилъ.
— Да ты, братецъ, отъ кого слышалъ его имя?
— Вечоръ Артемій Петровичъ съ пріятелями поминали объ немъ, словно бы о великомъ хитроумц.
— Да, такого другого хитроумца поискать!
— А что онъ, здшній или москвичъ?
Яковлевъ расхохотался.
— Не здшній онъ и не москвичъ, а разумникъ всесвтный, родомъ же итальянецъ и жилъ слишкомъ двсти лтъ до насъ. Столь мудраго государственнаго мужа еще не бывало, да врядъ ли когда и будетъ.
— Такъ не его ли поученія наши господа вмст по вечерамъ и читаютъ?
— Весьма возможно. Ну, да все это, братецъ, не твоего лакейскаго ума дло! — спохватился тутъ секретарь. — Ступай.
Догадка Самсонова была совершенно врна. Волынскій и его сообщники сообща изучали и обсуждали политическія сочиненія Макіавелли (1469–1527), особенно его знаменитое "Il principe" ("Правитель"), а также сочиненія голландца Липсія (1547–1606) и нкоторыхъ мене извстныхъ политиковъ Западной Европы. Одни сочиненія читались въ русскомъ перевод (какъ напр. "Политическія ученія" Липсія въ перевод или, точне, въ передлк іеромонаха Кохановскаго), другія — въ оригинал; причемъ, за недостаточнымъ знаніемъ Волынскимъ иностранныхъ языковъ, его шуринъ Еропкинъ переводилъ прочитанное тутъ же по-русски. Татищевъ въ свою очередь знакомилъ пріятелей съ своей рукописной еще тогда "Исторіей Россійской", которая, указывая на "поврежденіе нравовъ" русскаго народа, давала возможность проводить параллель между русскимъ государствомъ и иностранными.
Слыша эти чтенія и разсужденія по ихъ поводу только мимолетно и урывками, Самсоновъ, при своемъ научномъ невжеств, не могъ, конечно, вынести изъ слышаннаго сколько-нибудь ясное представленіе о томъ, что такъ занимаетъ собесдниковъ. Но, обладая наблюдательностью и природною сметкой, онъ догадывался, что эти горячія пренія происходятъ не-спроста.
— Вотъ какъ польскіе сенаторы живутъ, замтилъ однажды Волынскій: — ни на что не смотрятъ, все-то имъ можно. Самъ круль ихъ не сметъ ни чего сдлать польскому шляхтичу; а y насъ что? Всего бойся, даже за доброе дло берись съ опаской да съ оглядкой, а врне вовсе за него не приступай. Отчего все наше неустройство? — Отъ того, что сильные міра сего не знаютъ узды своему произволу. Дворъ и барство безмрно роскошествуютъ, тратятъ не свои только, но и казенные доходы безотчетно, какъ воду. А купечество притсняется, раззоряется; крестьяне изнываютъ подъ непосильными работами и незаконными поборами; законы наши противорчатъ одинъ другому. Не даромъ y народа сложилась пословица: "законъ — что паутина: муха завязнетъ, а шмель проскочетъ". Судьи наши крючкотворствуютъ въ пользу того, отъ кого имъ больше посуловъ. Охъ ужъ эти посулы!
— Грхъ сладокъ, а человкъ падокъ, — отозвался одинъ изъ пріятелей. — Однакожъ и этакій гршникъ охотно поможетъ ближнему въ бд. Душа y русскаго человка все же еще не совсмъ заглохла.
— Душа, а не совсть. Совсть y большинства — что палка: когда нужно, онъ на нее упирается, а когда ея не нужно, онъ ставитъ ее въ уголъ. Испортились мы теперь, русскіе люди: мы другъ друга димъ и сыты бываемъ!
— Все отъ нашего великаго невжества и скудоумія.
— Отъ невжества — да, но не отъ скудоумія. Русскій человкъ отъ натуры ни мало не скудоуменъ. Оттого-то y меня сердце такъ и сосетъ обида. Перве всего намъ должно просвтить себя отъ темноты: для воеводъ и прочихъ гражданскихъ чиновъ нужна высшая школа — университетъ; для духовенства — духовная академія; для разночинцевъ — низшія школы; для крестьянъ — школы грамотности.
— Но вдь вы, Артемій Петровичъ, еще года четыре назадъ подали въ генеральное собраніе кабинета министровъ свои препозиціи объ экономическихъ нуждахъ Россіи?
Волынскій глубоко вздохнулъ и поднялъ глаза кверху.
— Подалъ, — и все какъ въ воду кануло: самовластью куда повадне въ мутной вод рыбу ловить. Такъ вотъ, господа, дабы обуздать самовластье, мною составленъ нын генеральный прожектъ на иной фасонъ. Шляхетство должно быть тоже допущено къ участію въ управленіи государствомъ по свободному изъ своего корпуса выбору. Въ верхнюю палату — сенатъ — выбирались бы люди фамильные, родословные; въ нижнюю палату — отъ шляхетства средняго и низшаго… [3]
3
Кром своего генеральнаго проекта о новомъ государственномъ стро, Волынскимъ было написано еще нсколько разсужденій: "О гражданств", "О дружб человческой", "Какимъ образомъ судъ и милость государямъ имть надобно" и другія.
— Прости, мой другъ, — прервалъ Артемія Петровича Еропкинъ. — Надумано все это прекрасно; но не есть ли то нкій обманчивый фантомъ? Гд мы возьмемъ сейчасъ учителей для твоихъ высшихъ и низшихъ школъ? Гд мы наберемъ теперь же просвщенныхъ людей хоть бы на высшія должности?
— На первое время мы будемъ посылать для сего недорослей изъ знатныхъ фамилій въ заграничныя школы, гд бы они подготовлялись къ поприщу государственности и къ подвигамъ отчизнолюбія, какъ длывалъ уже то незабвенной памяти царь Петръ Алексевичъ.