Бироновщина
Шрифт:
На вечернемъ балу главный интересъ, по крайней мр, прекрасной половины человчества сосредоточился, прежде всего, на дамскихъ туалетахъ, отличавшихся, какъ всегда, большимъ разнообразіемъ и великолпіемъ. Особенную зависть y многихъ возбуждала герцогиня Биронъ, увсившая себя, ради семейнаго торжества, всми фамильными брилліантами и другими драгоцнными каменьями; но сама она, видимо, всего боле гордилась своимъ головнымъ уборомъ и, какъ китайскій болванчикъ, качала головой, чтобы сидвшая на ея напудренномъ парик съ буклями райская птица съ длиннйшимъ разноцвтнымъ, металлическаго блеска, хвостомъ
— Сегодня, герцогиня, вы превзошли себя! Васъ можно сравнить разв съ павлиномъ, распустившимъ колесомъ свой пышный хвостъ.
Этотъ сомнительный комплиментъ недалекая герцогиня приняла за чистую монету и подарила льстеца «очаровательной» улыбкой.
И вдругъ y нея явилась соперница въ лиц молодой иностранки, графини Рагузинской. Все платье красавицы-венеціанки было усыпано крупными жемчужинами, изъ которыхъ каждая стоила сотни, если не тысячи рублей. Мало того, что вс гости такъ и «пялили» теперь на нее глаза, но даже сама государыня, слдившая за танцами въ открытыя настежь двери сосдней гостиной, замтила герцогин:
— А знаешь ли, Бенигна: эта Рагузинская, какъ всегда, опять царица бала.
Бенигна позеленла отъ досады.
— Спору нтъ, что танцуетъ она хорошо, собой недурна…
— И одта богаче меня и тебя.
— А ваше величество врите, что вс эти жемчужины на ней настоящія?
— Ты какъ скажешь, Буженинова? — отнеслась Анна Іоанновна черезъ плечо къ стоявшей позади ея карлиц-калмычк, которая одна лишь изъ всего шутовскаго персонала допускалась на придворные балы для ближайшихъ послугъ своей царственной госпожи. — Ты знаешь вдь немножко толкъ въ жемчужинахъ: ходила со мной не разъ въ мастерскую этого Граверо; вонъ на Рагузинской жемчужины, по твоему, поддльныя али нтъ?
— Не знаю, матушка, — отвчала шутиха: — чего не знаю, того не скажу; не знаю. А вызнать теб, изволь, могу.
— Да какъ же ты вызнаешь?
Карлица съ комической ужимкой лукаво усмхнулась.
— Это ужъ мой секретъ! Только ты, матушка, исполни потомъ мою малую просьбицу.
— А въ чемъ твоя просьба?
— Насидлась я, вишь, въ двкахъ: выдай ты меня замужъ за добраго молодца!
— Помяни, Господи, царя Соломона и всю премудрость его! Кто тебя, дуру, возьметъ-то?
— Родимая! кормилица! — взмолилась Буженинова жеманно и плаксиво. — Молодой квасъ — и тотъ играетъ.
Шутиха даже всхлипнула.
— Ну, разрюмилась! — сказала Анна Іоанновна. — Ладно. Для такой пригожицы жениха какъ не найти; только кличъ кликнуть. Но напередъ дознайся все же на счетъ жемчужинъ.
— Сейчасъ дознаюсь.
— Да ты куда, дура, куда? — крикнула государыня, когда карлица мимо нея юркнула вдругъ въ танцовальный залъ.
Но та ея уже не слышала или не хотла слышать. Въ танцахъ наступила только-что пауза, и Рагузинскую тотчасъ же окружило нсколько поклонниковъ. Обмахиваясь веромъ, она съ снисходительной улыбкой выслушивала расточаемыя ей любезности.
— Дай-ка-сь, сударушка, и мн насмотрться на твои галантереи. Фу ты, ну ты! И сама-то жемчужина, и вся-то въ жемчужинахъ! А он y тебя настоящія?
Не успла та отстраниться, какъ нахалка наклонилась къ ея платью и впилась зубами въ одну изъ крупнйшихъ жемчужинъ. Но венеціанка пришла уже въ себя и хватила ее на отмашь такъ хлестко по щек, что она съ визгомъ отшатнулась.
— Да за что же это, за что?.. Я пожалуюсь самой матушк-государын…
— Ступай, жалуйся, — отвчала Рагузинская съ спокойнымъ достоинствомъ. — Ежели ты сдлала это по ея приказу, то можешь доложить, что благородныя венеціанки не носятъ поддльныхъ драгоцнностей. Если жъ приказа ея не было, то будь довольна, что проучена, и своей жалобой не безпокой ея величество по-пустому.
Какъ прибитая собаченка, поплелась карлица обратно къ императриц, къ которой между тмъ подошли Биронъ и нсколько придворныхъ и были такимъ образомъ также очевидцами описанной сейчасъ сцены.
— Ну, что, Буженинова? — спросила съ улыбкой государыня. — Отъхала не солоно хлбавши?
— Задави ее козелъ! Ручки-ножки еще трясутся… Никакого политеса…
— А что же жемчужины настоящія?
— Настоящія, матушка, охъ, самыя настоящія!
— И плюхи тоже самыя настоящія? — съ грубымъ смхомъ замтилъ герцогъ.
— Первый сортъ, батюшка, какъ и твои ледяныя статуи, — огрызнулась калмычка.
Биронъ весь побагровлъ и не нашелся даже, что сказать.
— А вы ее не слушайте, — герцогъ, вступилась Анна Іоанновна. — Что взять съ глупой ефелы? Но дабы впредь она вела себя благопристойнй, мы ее, непутную, окрутимъ съ добрымъ человкомъ.
— Этакую-то монстру?
— Для кого монстра, а для кого картинка! — обидлась Буженинова. — На вкусъ и цвтъ товарища нтъ. Царица общалась выдать меня за мужъ и отъ царскаго слова своего не отступится. Только силкомъ за немилаго, матушка, не выдавай!
— А ты кого-нибудь себ уже, небось, намтила?
— Намтила, матушка, что грха таить. На него глядя, индо слюна бжитъ.
— Кто же этотъ королевичъ твой?
— А князь Квасникъ.
— Эко слово брякнула! Онъ какъ-никакъ все же благороднаго корени отрасль; а ты что? Ты и вся-то мизиннаго его перстика не стоишь.
— Онъ — князь, а я — первая твоя затйница и забавница: два сапога — пара. И стану я сіятельной княгиней, и урядишь ты, матушка, мн княжескую свадьбу…
— Дура ты, да не совсмъ! — улыбнулась Анна Іоанновна. — Вотъ герцогъ подаритъ на свадьбу твоему муженьку шелковую плетку.
— А мн домъ хрустальный… съ ледяными статуями.
— Такъ лучше жъ и весь домъ ледяной, — подхватилъ одинъ камергеръ: — тамъ и свадьбу сыграли бъ.
По губамъ Бирона пробжала недобрая усмшка.
— Das ware hicht so libel! (Это было бы недурно!)
— Ну, чтожъ, коли быть Ледяному дому, такъ пускай и будетъ, — ршила царица. — А кто же, герцогъ, его построитъ?
— Построитъ его нашъ первый государственный строитель, г-нъ Волынскій. Попросите-ка сюда г-на Волынскаго! — отнесся онъ къ подавшему счастливую мысль камергеру.