Бироновщина
Шрифт:
— Ну да, да… Dieu me damne! И врать-то, какъ слдуетъ, не умю…
Отъ горькой обиды y Самсонова навернулись на глазахъ слезы.
— Не думалъ я, сударь, что я для васъ гроша не стою!
— Напротивъ, голубчикъ, ты пошелъ въ цлыхъ четырехъ тысячахъ рубляхъ; только мн-то отъ нихъ ничего не перепало; по губамъ только по мазали. Ну, не сердись, прости!
И бывшій господинъ крпко обнялъ своего бывшаго слугу.
— Богъ вамъ судья… — прошепталъ Самсоновъ. — А когда жъ мн явиться къ г-ну Волынскому?
— Я общалъ ему прислать тебя еще нынче съ утра. Ты не слишкомъ вдь сердитъ на меня, а?
Самсоновъ махнулъ только рукой, какъ бы говоря:
"Что пользы сердиться на такого шелопая?"
X. Читатель знакомится ближе съ главою русской партіи
Не безъ сердечнаго трепета предсталъ Самсоновъ передъ Артеміемъ Петровичемъ Волынскимъ, первымъ, посл Бирона, вершителемъ судебъ русскаго народа.
— Смотришь ты всякому въ глаза прямо и смло: это мн любо, — промолвилъ Волынскій, оглядвъ благообразнаго и статнаго юношу строгимъ, но, вмст съ тмъ, и благосклоннымъ взглядомъ. — Только смлости, юной прыти этой y тебя не въ мру, кажись, много. Самъ я видлъ, какія штуки ты выдлывалъ въ манеж. Муштровать лошадей ты — мастеръ. Но и самому теб нужна еще муштровка. Ну, кубанецъ, — обернулся Артемій Петровичъ къ стоявшему тутъ же дворецкому, — возьми-ка его въ свои руки, да доложи мн потомъ, на что онъ всего больше годенъ. Можете оба итти.
Дворецкій, Василій Кубанецъ, продувной выкрестъ изъ татаръ, былъ вывезенъ Волынскимъ еще изъ Астрахани (гд Артемій Петровичъ былъ прежде губернаторомъ) и сумлъ вкрасться въ его полное довріе. Неудивительно, что въ званіи дворецкаго y перваго министра онъ сильно зазнался. Отъ зоркаго глаза его, однако, не ускользнуло, что Самсоновъ понравился его господину; а потому и самъ онъ отнесся къ нему довольно снисходительно.
— Наслышанъ я о теб, прыгунъ, наслышанъ, — сказалъ онъ. — Куда я тебя теперь суну? Настоящее мсто было бы теб на конюшн…
— У господъ Шуваловыхъ я былъ по камердинерской части, — заявилъ Самсоновъ. — Кабы твоя милость опредлила меня къ особ Артемія Петровича.
— Ишь, куда хватилъ! И впрямь прыти этой y тебя не въ мру много. Вдаетъ тою частью y насъ старый камердинъ Маркелъ Африканычъ; съ нимъ теб и поговорить-то за честь, а не то, чтобы… Да, можетъ, ты еще и изъ брыкливыхъ…
— Стану брыкаться, такъ отослать на конюшню всегда поспешь. А Маркелу Африканычу я былъ бы за сподручнаго. Старику все же было бы легче.
— Нтъ, любезный, передокладывать сейчасъ о теб Артемію Петровичу я не стану. Поработаешь y меня перво-на-перво и въ буфетной.
Вначал вся остальная прислуга въ дом относилась къ новому молодому товарищу съ извстнымъ предубжденіемъ, и самому Самсонову въ этомъ чужомъ кругу было не совсмъ по себ. Но его собственная обходительность и веселый нравъ, его расторопность и ловкость заслужили ему вскор общее расположеніе. А тутъ старикъ-камердинеръ крпко занедужилъ и слегъ.
— Ну, Григорій, — объявилъ Кубанецъ Самсонову, — докладывалъ я сейчасъ о теб: что малый ты, молъ, умлый и со смекалкой. Докол Африканычъ нашъ не встанетъ опять на ноги, ты заступишь его, якобы его сподручный. Смотри плошай!
И «малый» не «плошалъ», живо приноровился къ привычкамъ и требованіямъ своего новаго господина, такъ что когда недлю спустя Африканычъ, совсмъ уже расклеившись, сталъ слезно проситься на поправку въ деревню къ старух-жен и дтямъ, — просимый отпускъ былъ ему тотчасъ разршенъ, а Самсоновъ вступилъ, хотя и временно, но въ безконтрольное уже исполненіе обязанностей перваго и единственнаго камердинера.
Въ кабинет Артемія Петровича, надъ письменнымъ столомъ висло подъ стекломъ въ золотой рамк его "родословное древо" [2]
2
Это родословное дерево, расписанное для А. П. Волынскаго переводчикомъ Академіи Наукъ, небезъизвстнымъ въ свое время писателемъ Григоріемъ Николаевичемъ Тепловымъ (1720–1779), сохранилось и по настоящее время въ семь Селифонтовыхъ къ которымъ перешло изъ семьи Волынскихъ..
Въ отсутствіе хозяина, убирая его кабинетъ, Самсоновъ имлъ полный досугъ разсмотрть эту родословную. Родоначальникомъ Волынскихъ, какъ оказалось, былъ князь Димитрій Боброкъ-Волынецъ, современникъ великаго князя Димитрія Донского, женатый на его родной сестр, княжн Анн.
Когда Самсоновъ упомянулъ объ этомъ дворецкому Кубанцу, тотъ указалъ ему еще, среди развшаннаго на другой стн разнаго оружія, на старинную, поржавлую саблю, которою, по семейному преданію Волынскихъ, прародитель Артемія Петровича сражался въ рядахъ Димитрія Донского въ Мамаевомъ побоищ на Куликовомъ пол.
Отъ того же Кубанца, а также и отъ другихъ домочадцевъ, Самсоновъ постепенно узналъ про своего новаго господина всю вообще «подноготную».
Отца своего, который былъ воеводой въ Казани, Волынскій лишился еще въ раннемъ дтств. Не желая оставить мальчика на рукахъ мачехи, одинъ изъ родственниковъ, бояринъ Салтыковъ, взялъ его къ себ въ домъ. Подъ благотворнымъ вліяніемъ своего пріемнаго отца, человка для своего вка очень просвщеннаго, даровитый юноша настолько выдавался среди своихъ сверстниковъ, что обратилъ на себя вниманіе царя Петра. Двадцати шести лтъ отъ роду онъ былъ уже царскимъ посланникомъ въ Персіи, а три года спустя — губернаторомъ во вновь учрежденной Астраханской губерніи. При Екатерин I онъ былъ переведенъ изъ Астрахани губернаторомъ же въ Казань. Съ воцареніемъ Анны Іоанновны онъ былъ назначенъ воинскимъ инспекторомъ въ Петербургъ, затмъ оберъ-егермейстеромъ и, наконецъ, въ апрл 1738 г., первымъ кабинетъ-министромъ.
Что касается семейной жизни, то Волынскій былъ женатъ дважды: сперва на двоюродной сестр Петра I, Нарышкиной, потомъ на не мене родовитой Еропкиной. Овдоввъ вторично, онъ воспитаніе своихъ трехъ малолтнихъ дтей отъ второго брака: двухъ двочекъ и мальчика, предоставилъ нянямъ, чтобы всецло отдаться своей государственной дятельности. Ходили, правда, слухи, что онъ, ради своихъ малолтокъ, собирался жениться еще въ третій разъ, и намтилъ уже будто бы себ невсту въ дочери графа Михаила Гавриловича Головкина, но, за длами, такъ и не привелъ своего намренія въ исполненіе.
Пока Биронъ способствовалъ его возвышенію Волынскій для виду дружилъ съ нимъ; достигнувъ же поста перваго министра, онъ сбросилъ маску открыто выступилъ главою русской партіи и нажилъ себ такимъ образомъ во временщик, глав нмцевъ, непримиримаго врага. Такъ какъ сотоварищи его по кабинету; Остерманъ и Черкасскій, склонялись оба скоре въ сторону Бирона, то Артемій Петровичъ озаботился окружить себя единомышленниками изъ образованныхъ «фамильныхъ» русскихъ людей. Ближе всхъ къ нему были: гофъ-интендантъ Петръ Михайловичъ Еропкинъ, оберстеръ-кригскоммисаръ едоръ Ивановичъ Соймоновъ, президентъ коммерцъ-коллегіи графъ Платонъ Ивановичъ Мусинъ-Пушкинъ, совтникъ бергъ-коллегіи Андрей едоровичъ Хрущовъ и инженеръ (впослдствіи извстный историкъ) Василій Никитичъ Татищевъ. Въ этотъ же патріотическій кружокъ имли доступъ еще нкоторые сочувствовавшіе его цлямъ сановники, два архіерея, два врача (въ томъ числ Лестокъ), нсколько офицеровъ и, наконецъ, извстный поэтъ-сатирикъ князь Антіохъ Кантемиръ, русскій посолъ сперва въ Лондон, а потомъ въ Париж.