Битва в пути
Шрифт:
Анна кончила резать каравай и в первый раз полюбопытствовала:
— Вы откуда представитель?
— Я не представитель. Я теперь здешний,
— Кем же вы будете? — Она посмотрела внимательно. Очевидно, представителей было много, они никак не влияли на ее трудную судьбу, поэтому не имели для нее значения и не занимали ее. Местный же человек мог иметь какое-то касательство к ее жизни.
— Секретарь райкома я, Курганов, — с трудом ответил он.
Знакомясь с людьми, он произносил слова «секретарь райкома» с достоинством и удовлетворением, даже большим, чем во время войны слова «командир батальона» или после войны слова «заведующий кафедрой». Но сегодня, называя себя этой обветренной, угрюмой женщине, он внутренне сжался. Вдруг она скажет: «А, хозяин района! Так ты и есть главный виновник!»
Но она посмотрела с неожиданным для него доброжелательным интересом.
— Это новый, что ли? Который прогнал Васильчикова?
— Действительно прогнал.
— Это мы слыхали! — радостно сказал старик. — Это вы правильно. Всех обошел, паразит, всех улестил. Колхозникам на него управы не было! А вы на другой же день враз и насквозь!
— Облегчили людей, — сказала Анна. — Откушайте с нами хлеб-соль…
Оттого ли, что она одобряла его за поступок с ненавистным ей Васильчиковым, оттого ли, что просто разморило ее в тепле после долгой дороги, но она обмякла.
— Как это вы с ним в один срок разобрались? — продолжал любопытствовать дед.
— Люди помогли. Сообща, дедушка, все можно. Слыхал, в «Октябре» как все сообща взялись за дело, так и подняли колхоз в один год!
Он говорил и сам стыдился избитости своих слов. Но для Анны его простые слова имели убедительность факта: колхоз «Октябрь» был рядом.
— Верно, — сказала она. — В «Октябре» нынче выдавали и зерном, и деньгами, и овощью. Это правда!
— В этом и есть самая главная правда, Анна. Нет вреда больше, чем ее не видеть.
— Видим. Как не видеть!
Они ели с той сосредоточенностью и уважением к хлебу, с которым едят в крестьянских семьях. Он старался подражать им. Ему вспомнились дипломатические обеды, на которых ему приходилось бывать во время командировок за границу. Там он тоже следил за обычаями, боясь попасть впросак. Вспоминая, он про себя усмехнулся: «Нет, для лордов я так не старался!»
Анна почувствовала и оценила его уважительное отношение к ее хлебу-соли. Он стал не случайным «уговорщиком», он стал ее гостем, и женщина, хозяйка дома, проснулась в ней. Она сняла полушалок и озабоченным женственным движением небольшой руки поправила волосы. Что-то от прежней Анны было в этом жесте.
— И «Октябрь» и, чего лучше, «Крепость социализма»— все рядом! — вздохнула она. Щеки ее порозовели от еды и тепла. Голос звучал мягче. — В этом правда, верно ты говоришь. Да ведь вот беда наша: и земля у нас та же, и правда наша та же, да счастье не такое. Нам, видно, счастье на роду не написано…
— Зачем так безнадежно, Анна?
— Безнадежно? — она положила ложку и всем телом повернулась к нему. — Или мы не видали и «Октября» и «Крепости», своих добрых годов не держим в памяти? «Безнадежно»! А ты вот по справедливости, по праву спросил бы, через что мы работаем? Сперва было дело, через трудодни работали… Потом трудодней давать не стали, только обещали… Еще обещальщикам верили, через веру работали. А теперь веру потеряли… Изверились… Однако все ходим, все работаем!.. Двести трудодней вот наработала. А через что? Вера навылет ушла, а надежда… еще осталась! Она и водит на ферму да на поле… В жару ли, в стужу ли, ходим… гнем хребет… Не через зерно, не через копейку — через нее одну… через надежду…
Такая сила духа и стойкость прозвучали в словах этой воровавшей колхозное сено женщины, что Курганов поднялся в волнении. За угрюмым взглядом, за обветренной кожей мелькнуло кровное, от сердца шедшее к сердцу. Свой человек сидел здесь, человек с другой судьбой и характером, но с тем же складом заповедных чувств.
Он понял, что она также любила эти холмы да ложбины, поля да перелески и такое же жило в ней неистребимое стремление к правде.
— Надеяться мало, Анна, — сдерживая волнение, сказал он. — Помогать надо…
— Было б кому!
— Мне, — негромко сказал он. — Тебя от дома сосенки не пускают. И меня, видишь, притянули сюда… сосны да березы. Нам здесь жить, Анна. Так ведь жизнь надо устраивать…
Курганов собирался уходить, когда в комнату вошла маленькая кругленькая женщина с крупными темными, как вишни, глазами на остреньком лице.
— Постоялка наша, Гапа, — сказала Анна. — Тракториста Медведева жена…
«Того самого Медведева, «вредного тракториста»!» — подумал Курганов и с интересом посмотрел на женщину.
— Не бачили, чи не приходив ще мой-то? — спросила она быстрым говорком, мешая русские слова с украинскими, и с ходу поправила салфетку на комоде, подтянула сбившийся половик.
— С Украины?
— С Полтавщины.
— Как же это чухтырский тракторист завладел украинкой?
— Та не вин мной завладел, а я им завладела… Квартирувала у нас ихняя часть. Я й кажу дивчатам: «Я ростом наименьшая, нехай мий чоловик буде наибильший. Як вони выстроились, он и был першим правофланговым. Подружка моя тут мени й каже: «Дывысь, твий наибильший».
Веселый говорок не мешал Гапе ловко и споро убирать комнату.
— Так сразу и сдался ваш правофланговый?
— Та де там! Я круг него вьюном изовьюсь, а вин тилькы сидит да молчит. Я уж и отступилась от него, та гляжу — стронулся! А як уже он стронулся, удержу нет! Приступился — поедем да поедем!.. Привез вот!
— Ихний медведевский дом через улицу, — сказал старик. — Семьища большая, тесно. Нам, колхозникам, чем теснее, тем теплее. А они механизаторы!
— А як же? — сказала Гапа. — Михайло на машинах працюе!.. Вин культурно жить должен. Весной себе хату срубим… Идеть! — она тревожно прильнула к окну. — Бичева якась к нему причепилась!
Она бросилась навстречу мужу. В дверях показался тот самый тракторист в новом полушубке, которого Курганов видел в МТС. Гапа, не доходившая ему до подмышки, командовала:
— Вытырай ноги… И чого це до тебе всяка дрянь чипляется?.. Та вытырай чище! Це пакля причепилась, це що? Не отстала! А ну-ка, пиднимай ногу!
Парень покорно поднял ногу. Гапа присела на корточки, отцепила от сапога кусок веревки, тщательно вытерла сапог и скомандовала:
— А ну, давай другу ногу!
Тракторист безропотно поднял другую ногу и терпеливо стоял на одной, напоминая Курганову коня в кузнице. Курганов невольно улыбнулся: «Крепко подковала эта Гапа своего правофлангового…»