Битва в пути
Шрифт:
Раздевшись, Медведев прошел в горницу, безмятежно, без всякого удивления, поздоровался с Кургановым и прочно сел на лавку. Лицо его было красивым, в очертаниях губ и ноздрей чувствовалась даже какая-то тонкость, но выражение было тупо-добродушное. Ленивый взгляд то и дело застревал на окружающих предметах. Казалось, взгляд этот случайно цеплялся то за одно, то за другое, и хозяину лень было оторвать его. «Крынка — так крынка… Чем она хуже чего другого? — казалось, говорили глаза. — Можно поглядеть и на крынку. Чего там
И Медведев смотрел на крынку с тем же безразлично-безмятежным выражением, с каким смотрел на Курганова, на Анну, на деда. Гапа вилась вокруг мужа, обчищала, одергивала, осыпала вопросами. Любопытный дед допытывался о делах в МТС, парень молчал и только поеживался.
— Та чого ж це ты, Михайло, мовчишь, як пень?!
— А что говорить? — нехотя, низким, ровным голосом ответил Михайло, не отрывая безоблачно-голубых глаз от крынки.
— Та расскажи хоть, що там в МТС?
— Бегают… — неодобрительно сказал парень— Все бегом да бегом…
— Що воны тоби казалы? — допытывалась Гапа.
— Оставайся, говорят, на ремонт.
Медведев умолк, и Гапа опять принялась его раскачивать с привычной энергией:
— А ты им що? Та говори ж, що ты им казав?
— Я, говорю, свое отработал… Теперь вы мне трактора ремонтируйте. Я, говорю, весной мок, летом парился. Еще теперь мне зимой морозиться в вашей эмтээсе…
После длинной тирады Медведев решил передохнуть и замолк прочно.
— А воны тоби як? Та Михайло ж! Та що ж ты замовк?
— Они мне говорят: «Ты, говорят, бригадир. Ты, говорят, кадр».
— А ты им що?
— Что ж, говорю, мне теперь подыхать, если я кадр?
— Ось це дила! — всплеснула руками Гапа. — Люди добри, та вин же не соглашався бригадирствувать! Яка ему корысть?
— Им бы только воткнуть… воткнут, а потом почнут жевать!
— Кто начнет жевать? — заинтересовался Курганов.
— Агроном почнет жевать, председатель почнет жевать, МТС почнет жевать… Они сжуют.
— Сжуешь тебя такого… — сказала Анна. — С утра прибегали, просили на увале встречать с трактором, машины вызволять из сугробов…
— Встренешь, а у них на увалах трактора стреляют…
— Как это стреляют?
— А кто их знает!
— Вы все говорите «они» и «их», — вступил в разговор Курганов. — Вот я интересуюсь: кто это «они»?
— МТС.
— Добре. Они — МТС. А вы кто?
— Мы-то? Мы трактористы. Мы здешние… колхозные.
— Вы считаете себя колхозником?
Пока Медведев собирался ответить, Гапа уже посыпала говорком:
— А то як же? В МТС механики есть, хай воны и ремонтируют. А Михайло в колхозе работает, от колхоза плату получает…
— В эмтээсе он колхозный, а в колхозе он эмтээсовский, — вмешалась Анна. — Намедни надо было колхозникам помочь на лесосеке, так он сразу перевернулся на эмтээсовского! У всех у них такое заведение. В колхозе они эмтээсовские, а в эмтээсе колхозные… Одно слово — промежуточные.
— Ну и промежуточные! — сказала Гапа. — Яка радисть! Оплата им от колхоза, а команда от MТС. Повертись-ка меж директором и председателем!
— Это он-то вертится! Да твоего Михаилу тремя тракторами не повернешь… — Анна вышла, не взглянув на квартирантов.
Курганов, простившись, пошел за ней. Тот подъем, который захватил ее на минуту, схлынул, прежнее подавленное состояние овладело ею, но прежней отчужденности уже не было.
Она вышла на улицу проводить Курганова. Сумерки загустели. Наискось падали густые снежные хлопья на черные бревна изб, на черный платок Анны.
Свинцовый свет гаснущего дня ложился на холмы, на чернь далекого леса.
— Так договорились, Анна? Жить здесь и жизнь налаживать?
— Что ж, — ответила она вяло. Глубже натянула платок на голову и молча следила, как подъехала машина, как садился в нее Курганов. Только тогда, когда он уже из машины протянул ей руку, прощаясь, она не спросила, а печально подумала вслух:
— А может, и ты тоже… из варягов? С водой пришел, с водой и уйдешь…
Вечером Курганов добрался до Ухабина и зашел в райком.
Запах масляной краски, дорожки в коридоре, вечерняя полупустота — все было привычно. Кое-где в тиши и безлюдье отделов еще виднелись склоненные над столами фигуры.
— Аппарат у нас дисциплинированный! — в первые же дни работы сказал Курганову второй секретарь Вострухов. Он любил слово «аппарат» и то и дело говорил: «у нас в аппарате», «мобилизовать аппарат», «дать задание аппарату», — и это почему-то раздражало Курганова.
Работники райкома были, как правило, людьми пожилыми и работали в райкоме многие годы. Единственным молодым по возрасту и стажу был Вострухов. Три года назад он работал секретарем соседнего райкома. Сперва его там хвалили, а потом сняли как несправившегося и послали в Ухабино заведовать отделом. За три года он превратился во второго секретаря. Кое-кто настаивал на том, чтобы сделать его первым. Своего невольного соперника Курганова он встретил дружелюбно, О своей работе первым секретарем рассказал коротко и с горечью:
— Мечтал поднять район… И, кажется, даже начинал поднимать! Но знаете, как у нас бывает. Не дотянешь — бьют… Перетянешь — тоже бьют…
Работал он много и горячо. Курганову претило то, что на совещаниях Вострухов часто повторял: «Теперь под руководством Трофима Демидовича», «Трофим Демидович правильно решил вопрос».
«Что он взялся поминать меня? — досадовал Курганов. — Или боится, чтоб не заподозрили в соперничестве, и перебарщивает со страху?»
Проходя мимо его кабинета, Курганов увидел свет и подумал: «И это каждый день… Может, и перебарщивает со страху, но работает не за страх, а за совесть!».