Битвы за корону. Прекрасная полячка
Шрифт:
Начинать разговор гость не спешил, выжидающе глядя на меня. Мне торопиться тоже было некуда. Однако, соблюдая вежливость, я указал ему на лавку, сам присел напротив и осведомился:
— Медку, сбитня, кваску?
Лавицкий призадумался.
— Могу угостить кофе, — улыбнулся я.
Тот пристально посмотрел на меня и тоже улыбнулся в ответ.
«Либо он куда искуснее в мастерстве растягивать губы, либо и впрямь искренен», — сделал я вывод.
— Лучше кофе, — охотно закивал он. — Остальное я уже пробовал, а его не доводилось. Но я слыхал,
Выдавать свои связи с Барухом я не собирался и, неопределенно пожав плечами, туманно ответил:
— Мало ли от кого. Главное — желание, а при его наличии, можно добиться чего угодно.
— Да еще изобретательность в достижении своих целей, — подхватил он. — И тут князю остается лишь позавидовать. Одни его грандиозные победы в Эстляндии и Лифляндии свидетельствуют, что я имею ныне счастье общаться с человеком в высшей степени находчивым и необычайно, притом разносторонне талантливым. Достаточно вспомнить…
Хорошо у него получалось. Вроде бы человек попросту расточает мне комплименты, не более. Но если внимательно вслушаться, то становится ясна главная цель — показать знание всех подробностей моей стремительной карьеры на Руси, начиная с самых первых дней, то есть еще до моего появления в Москве. Ну тут понятно, откуда сведения — Арнольд Листелл собственной персоной. А вот про мои шаги в Первопрестольной… Тут ему пришлось здорово попыхтеть, собирая информацию и о моем проживании в Малой Бронной слободе, и о драке с боярскими детьми, после которой я угодил в острог, ну и так далее. Да и фамилия дяди Кости была ему известна: Монтеков. И, помянув ее, Андрей высказал легкое удивление, отчего отец появился на Руси под одной фамилией, а сын под другой.
— Но-но! — грозно сказал я. — Предупреждаю, что гнусные инсинуации насчет моей подлинной фамилии лучше бы оставить в покое. Еще покойный Борис Федорович в своей далекой молодости хорошо знавал моего отца именно как князя… Мак-Альпина. В память об отце, с которым усопший государь был в юности дружен, он и меня не колеблясь принял на должность учителя своего сына. А то, что моего батюшку прозвали Монтековым, лишний раз подтверждает, как могут на Руси коверкать иноземные фамилии, вот и все.
— Разумеется, — кивнул Лавицкий. — Кто бы спорил, кто, бы возражал. Непонятно одно: отчего во всей Италии не отыскалось ни одного князя из столь славного и древнего рода. Дело в том, что я недавно оттуда, но мне так и не удалось найти тех, кто хоть краем уха слышал бы о твоей фамилии.
— Не там спрашивал, — хмыкнул я. — И не у тех.
— Возможно, — уступчиво согласился он. — Хотя это весьма странно, учитывая, что мне помогали вести поиски, опросив множество людей во всех крупных городах, но… пусть будет по-твоему.
— Вот именно, — кивнул я. — Да и какая разница, нашли или нет моих родственников? Главное, что здесь, на Руси или, по крайней мере, в Москве, моя фамилия хорошо известна.
Гость молча кивнул и задумчиво огладил свою бороду, очевидно собираясь с мыслями. Я не торопил, прикидывая, зачем я понадобился Дружине Исуса. Можно было бы, конечно, попросту взять да и вытурить его, но, во-первых, мешали общие воспоминания по Путивлю. Помнится, именно он перекрестил меня, когда я отправлялся на дуэль с паном Станиславом Свинкой, симпатизируя явно мне, а не самодовольному шляхтичу, хотя тот был католиком.
Во-вторых, ничего плохого он мне не сделал, и будет просто невежливо, если я ни с того ни с сего выпровожу его, а в-третьих, вначале лучше узнать, зачем он заявился ко мне. Шантаж вроде не прошел, но расслабляться не стоит. К тому же, судя по легкости, с которой он от него отказался, это пробный шаг, не более, а самое интересное впереди. Явно имеется какое-то предложение, но какое? И как на него реагировать, когда я его выслушаю? Понятно, что придется отказать, но сделать это лучше поделикатнее, ибо, судя даже по тем обрывочным сведениям, которые я получил об этих ребятах еще в университете, иметь их во врагах весьма и весьма чревато.
Однако молчание стало надоедать, и я небрежно поинтересовался:
— Так что там у нас с рассказом о заокеанских землях? Пока я не услышал о них ни единого слова. Долго еще будем ходить вокруг да около, отец Андрей? Хотя, признаться, едва увидев тебя, я сразу усомнился в том, что мне удастся услышать о них — где Путивль и где Америка. Да и до того, как мне кажется, отец Лавицкий проживал в Речи Посполитой, а не в Бразилии и не в Мексике.
— Напрасно князь считает, что знания непременно связаны с личными путешествиями, — тихо откликнулся тот. — Есть книги, которые написали мои братья по ордену, успевшие там побывать, и мне хорошо известно многое из происходящего там.
— Тогда я слушаю.
— Но для начала я должен передать тебе благословение нашего святейшего отца римского папы Павла Пятого.
— Мне послышалось? — изумленно уставился я на него. — Кому ты должен передать благословение папы?
— Тебе, князь, тебе, — улыбнулся он и… перекрестил меня.
— Вообще-то я уважаю все веры в равной степени, — медленно произнес я, — но…
— И потому подготовил указ о равноправии всех религий на Руси, убедив в его необходимости ныне покойного императора Дмитрия Иоанновича, — подхватил Лавицкий. — Притом составил его столь хитро, что и Боярская дума согласилась с ним. Именно за это и благодарит тебя наместник Христа.
— Спасибо, конечно, — кивнул я, по-прежнему пребывая в легком ступоре. Всякое ожидал услышать, но такое?..
— Я ведь еще тогда в Путивле подметил, что ты, князь, весьма умен и умеешь мыслить широко, — продолжал он. — Что ж, с таким человеком и мне юлить ни к чему, а потому буду предельно откровенен. Речь пойдет об императрице Марине и… приданом твоей невесты. Полагаю, прежнего надела со столицей в Костроме, принадлежащего ранее престолоблюстителю, князю Мак-Альпину будет достаточно?