Битвы за корону. Прекрасная полячка
Шрифт:
Получалось, надо торопиться. Но вначале воодушевить. С этим я управился быстро, отправив гонца обратно в Юрьев, и не одного, а в сопровождении своих людей. Дал ему, правда, немного, всего два десятка пушкарей. Зря, что ли, я прихватил с собой помимо своей особой сотни чуть ли не половину московских, включая возглавлявшего их Исайку, точнее, Исая Исаевича. Пусть наладит там стрельбу по-новому, изготовив дальномеры. Но проинструктировал, что до поры до времени им надлежит тренироваться на иной стороне, обращенной к реке. Заодно и выставленные гетманом караулы разгонят.
Срок на все установил жесткий, трое суток. На четвертые все пушки должны иметь дальномеры и стоять на крепостных стенах напротив польского лагеря, дабы при необходимости устроить ляхам хорошую встречу. Но коль штурма не случится, палить строго воспрещаю.
Написал я Засецкому и грамотку, в которой предупредил, чтоб о нас помалкивал, а заодно дал совет, как лучше забивать внутреннее пространство перед воротами, в которые Ходкевич станет ломиться. Разумеется, Темир и сам все хорошо знает, но я предложил ему кое-какое дополнение, своего рода ноу-хау. Дескать, за день до начала штурма надо каждую баррикаду густо обмазать сверху донизу… дерьмом, выпотрошив все городские нужники. С учетом польского гонора, думается, боевой азарт у них изрядно поубавится.
Но на эту работу следует поднапрячь местных жителей. А чтобы они поактивнее трудились, надлежит им сообщить, что именно воинство гетмана учинило с тремя городами, которые и без того переданы ранее полякам. Тут я ориентировался на Мариенгаузен, прикинув, что и с остальными бравые польские гусары вкупе с казаками поступили точно так же. Думается, после такого известия горожане навряд ли станут филонить, не говоря о том, чтобы тайно, под покровом ночи, открыть ворота и впустить ляхов в город.
А вот в Колывань к Марии Владимировне отправлять никого не стал. Причина все та же — соблюдение секретности. Узнав, что рати Сапеги и Ходкевича разделились, у меня появилась некая дерзкая идея, не дожидаясь подхода Годунова, самому разобраться с обоими. Людей маловато? Не спорю. Но если действовать неожиданно и ночью, то… Словом, пусть королева немного понервничает, не страшно. Шведы лезть на Колывань не собираются, предпочитая решить дела миром, а польские рати — вот они. Посему промолчим.
Зомме и стрелецким головам предстояло выбрать стоянку для лагеря. Разумеется, где-нибудь в лесной глухомани и не очень далеко от Оденпе и Юрьева. В идеале где-то посредине между ними, но на русской территории, куда Ходкевич соваться не станет.
Но больше всего задач пришлось на долю Вяхи Засада. Его спецназовцам надлежало выяснить, держится ли еще Оденпе с его деревянными стенами, сколько там осаждающих, и по возможности пробраться в город, передав им еще одну мою грамотку, схожую текстом с посланием Засецкому. Ну а коль Оденпе обложен плохо, то надлежит взять у Жеребцова две-три стрелецкие сотни и незаметно провести их в город.
Другой части спецназа следовало сосчитать количество воинов у самого Ходкевича и узнать, где пушки гетмана. Если еще в пути — отбить, но коль сопровождающих окажется слишком много, несколько сотен, лучше не дергаться — соблюдение тайны нашего появления в этих местах дороже. Да и людей, посланных Сапегой и гетманом по ближайшим деревням в зажитье, то бишь за продовольствием, тоже не трогать — никто не должен знать, что мы здесь, у них под боком.
Более того, решив максимально успокоить гетмана, я поручил пятерке тайных спецназовцев немедленно отправиться на поиски людей Ратмана Дурова. Надлежало известить стрелецкого голову, чтобы он прекратил наскоки на воинство Ходкевича. Ну и передать, чтобы он либо приехал сам, либо прислал в наш лагерь пару сотников посмышленее для согласования всех дальнейших действий.
Прикинув, что волхв Световид со своими людьми навряд ли успел переселиться на новые земли, еще зимой выбранные для проживания, я все-таки решил послать туда пару десятков гвардейцев. Мало ли, вон как все вокруг зазеленело, да и тепло по-летнему, вполне могли перебраться из своего болота. От волхва мысль плавно перетекла к нашему недавнему проводнику эстонцу Хеллику, чья деревня располагалась рядом с землями Световида. Эстонца я поручил немедленно доставить в лагерь. Лучше, чем этот парень, навряд ли кто сможет подсказать, откуда незаметнее всего подобраться к Сапеге и Ходкевичу. Или к обоим разом, но я надеялся, что они не успеют соединиться.
Разумеется, Зомме, едва встав лагерем, должен незамедлительно послать гонцов во Псков, чтобы я знал, где мне разыскивать свои полки. Услыхав о Пскове, Христиер Мартынович недоуменно уставился на меня.
— Князь отправляется туда? — спросил он. — А как же…
— Ненадолго, — ответил я. — От силы на пару дней. Сам посуди — подкрепление-то нам нужно, верно? А где его взять? Туда же, насколько мне известно, еще покойный государь посылал воевод для сбора ратников. Сколько набрали — не знаю, но нам и тысяча ой как пригодится. Кроме того, есть у меня одна задумка, а чтоб ее воплотить в жизнь, опять-таки без Пскова не обойтись.
Можно было бы отправиться по реке Великой, сама бы доставила, но я торопился, да и коней девать некуда, и пришлось отправляться со своими двумя сотнями гвардейцев посуху. Ближе к вечеру показались могучие башни Пскова, а в сумерках я уже сидел у воеводы в Довмонтовом городе, [64] в старом Застенье.
И тут меня ждала первая неожиданность, причем не совсем приятная. Оказывается, правил в городе мой давний, но недобрый знакомый, боярин Шереметев. Двое сыновей погибли у него. Один, Борис, от рук моих гвардейцев, а второго, Ивана, притом его первенца, положил я сам. И Петр Никитич это знал. Не всех же атакующих мы тогда положили на волжском берегу, и уцелевшие, хорошо видевшие происходящее, позже донесли боярину в Москве, как происходило дело. И как Иван кинулся на меня с саблей, и как я его полоснул ножом по бедру, вспоров артерию. Да, был честный бой, но попробуй втолковать это отцу погибшего.
64
Название происходит от предания, будто эту часть города огораживал стеной знаменитый князь Довмонт, бежавший в XIII в. из Литвы, осевший в Пскове и служивший городу верой и правдой много лет, доблестно защищая его от немецких крестоносцев и набегов дикой Литвы. Было самой древней частью Пскова, где помимо церквей, включая главную псковскую святыню — собор Святой Троицы, размещались преимущественно правительственные учреждения.
Прочитав грамоту, он кисло сморщился, но деваться некуда. Сказано-то яснее некуда, да и сама печать дорогого стоила — красная государева. Пока он ее разглядывал, лицо его, злющее-презлющее, еще сильнее исказилось от досады. Ну да, близок локоток, сам в гости пожаловал, а поди укуси.
Но помогать он мне не собирался. Вообще. Мои слова о союзном долге он пропустил мимо ушей, упершись на своем. Дескать, Юрьеву ничем не поможешь, а случись что, с него, как с воеводы, спросят именно за Псков, который я своими распоряжениями собираюсь оголить.