БЛАТНОЙ
Шрифт:
— Детей, в конце концов, можно поделить…
— Можно, конечно, - сказала она медленно.
– Все можно сделать! Но ведь мы, бабы, не любим уходить наугад, в пустоту. Если бы нашелся кто-нибудь, взял бы меня такую, какая есть, - я бы сразу ушла! Не глядя… Я бы век была благодарной. Ноги бы мыла ему и воду пила.
Голос ее сорвался вдруг. Она заплакала, уткнувшись в ковровую подушку. И я долго гладил ее по теплой, вздрагивающей спине… Гладил и молчал.
Что я мог ей сказать? Что я не гожусь для нее - что я вор, отщепенец, бездомный бродяга? Что я убил человека и теперь скрываюсь от властей?
Я молчал. Потом попробовал все же заговорить… Но она оборвала меня, перебила, провела ладонью по моей щеке и усмехнулась сквозь слезы:
— Не надо. Молчи. Давай-ка лучше выпьем еще!
Так вот я провел три дня, наслаждаясь уютом и женским теплом.
Я получил ее - после всех моих бед и мытарств - как некую награду, как утешение… А что, в конечном счете, может быть выше такой награды?
Часть третья
КОРОЛЕВА МАРГО И ДРУГИЕ
28
Новая полоса
В моей жизни неожиданно началась новая полоса: мне вдруг стало везти на женщин.
Раньше я как-то не общался с ними, не сталкивался вплотную, да и не особенно стремился к этому. Женщины казались мне (вероятно, по аналогии с матерью) существами странными, лукавыми, абсолютно чуждыми мне во всем. Теперь же все изменилось. Я словно бы открыл для себя новый мир! И мир этот оказался вовсе неплох…
Может быть, в этом сказалась особая благосклонность судьбы? А может, я стал по-настоящему взрослым, стал мужчиной?
Расставшись с Клавой, я некоторое время еще скитался в окрестных песках - вблизи железной дороги. Затем как-то ночью на полустанке подкараулил экспресс, идущий на север. Вскочил на подножку, повис, уцепившись за поручни. Дождался, покуда в окнах поезда погаснут огни, и осторожно, с помощью отмычки, проник в спящий вагон.
Я ехал без хлопот, даже с удобствами! Меня сразу же приютила, приветила проводница вагона - разбитная рыжая бабенка, уже немолодая, но вполне еще свежая. В ее каморке (в служебном отделении) я и отлеживался всю дорогу, вплоть до самого Баку.
В Баку я встретил многих старых своих приятелей. Оказался среди них и Кинто (тот паренек в клетчатой кепочке, с которым я познакомился, впервые приехав в Ростов).
Он был здесь один. Старого его партнера, Хуторянина, арестовали еще летом, во время облавы. Попал в облаву и Кинто, но сумел как-то выпутаться, бежал, перебрался в Закавказье и теперь промышлял на бакинском «Зеленом» базаре.
Все это он рассказал мне, сидя в базарной закусочной - в шумном подвале и уныло потягивая кислое местное молодое вино.
— Да-а-а, - вздохнул он затем.
– Как-то все тухло, браток. И корешей надежных не осталось. И вообще… Жаль мне Ростов - веселый город! А здесь маята. Не люблю Баку. Не лежит душа. Давно бы уехал, если б не родня.
— Где ж твоя родня живет?
– поинтересовался я.
— Да тут, за городом,- сказал он, - в Баладжарах. На электричке - двадцать минут.
— Счастливый человек, - пробормотал я с завистью.
– Родня! Это, брат, много значит. В любой момент забредешь, отведешь душу…
Он допил вино, утер губы ладонью. Затем сказал, отставляя стакан:
— Хочешь со мной? Я сегодня как раз собираюсь туда. Должен был еще неделю назад заглянуть, но не смог, забыл, завертелся. А родители у меня обидчивые, строгие. Особенно пахан. О-о-о, это старик с характером!
— Он, вообще-то, кто?
– спросил я.
– Где работает?
— Вот приедем - увидишь, - уклончиво ответил Кннто.
В Баладжары мы прибыли вечером, в сумерках.
Я сразу же, с ходу, завернул в станционный гастроном, купил там бутылку доброго вина, пачку печенья и большую глянцевую коробку шоколадных конфет. «Как-никак, мы ведь в дом идем, - рассудил я, - в семью. Да к тому же еще - на ночь глядя… Надо явиться красиво!»
Кинто отнесся к этой затее несколько скептически. Покосился на сверток в моих руках, усмехнулся, хотел, видимо, что-то сказать, но промолчал.
Потом мы долго шли с ним по извилистым, залитым синью сонным улицам городка.
— Где ж твой дом?
– забеспокоился я.
— Сейчас, сейчас, - отозвался Кинто, - теперь уже недолго осталось! Вот за тем поворотом…
За поворотом постройки кончились. Дальше простирался пустырь; над ним струилась и реяла тьма, разгуливал ветер - прохладный, пахнущий полынью и дымом костров.
Зыбкая россыпь огней возникла во тьме пустыря. Заливисто и коротко заржал где-то конь, тонко тенькнула гитара. И сейчас же я понял все - угадал, куда мы идем и какова родня у Кинто!
— Так ты - цыган?
– спросил я его удивленно.
— Ага, - сказал он.
— Вот уж никогда бы не подумал…
— А за кого ж ты меня держал?
– ухмыльнулся он.
— Ну, за кавказца какого-нибудь, - я пожал плечами, - за грузина… У тебя ведь и кличка и морда, все совпадает.
— Ага, - кивнул он удовлетворенно, - ага. Вот и ладно.
— Кстати, не только я, все так думают.
— И хорошо. И пусть думают. И ты смотри, дорогой, не болтай!
– Кинто поворотился ко мне, сощурился.
– Договорились?