БЛАТНОЙ
Шрифт:
Однако наряду с общественными проблемами у меня имелись еще и личные.
Мне предстояло теперь разыскивать друзей Копченого - познакомиться с ними и вручить им письмо.
Как вы, наверное, сами догадываетесь, я успел уже давно заглянуть в это письмо - поинтересоваться его содержанием… К сожалению, я ничего в нем понять не смог. Послание Копченого написано было на польском жаргоне.
«Хитрый мужик, - думал я, шагая по улицам Львова и разыскивая нужный мне адрес.
– Настоящий конспиратор. Ну что ж, посмотрим, каковы его друзья!»
Указанный в адресе дом оказался двухэтажным деревянным зданием, расположенным на окраине города, в глухом переулке, неподалеку от бойни.
Дом окружала высокая изгородь. Во дворе гремел цепью косматый вислоухий пес. Он встретил меня заливистым лаем, и тотчас же возникла из дверей дома женщина.
Я представился и протянул ей письмо. Она приняла его, повертела и спрятала, не читая. Затем молча взяла меня за руку и ввела в полутемную просторную комнату; судя по всему, это была кухня. В одном ее углу виднелась печь, в другом - поблескивала на полках медная посуда: кастрюли, тарелки, тазы. Дубовый, грубо сколоченный стол из конца в конец пересекал комнату, и было видно, что за ним совсем еще недавно обедали люди.
Еще витал махорочный дым и громоздилась на краю стола грязная посуда, и пол был замусорен, испятнан следами многих ног.
— Почекайте трошки, - сказала женщина и ушла, оставив меня одного.
Ждать, впрочем, пришлось недолго. Едва лишь я закурил и осмотрелся, знакомясь с обстановкой, раздались грузные шаги. Дверь распахнулась, и в кухню вошел плотный мужчина с вислыми хохлацкими усами и в расписной косоворотке.
— Ну, будем знакомы, - сказал хохол, пожимая и крепко встряхивая мою руку.
– Присаживайтесь, прошу вас, - говорил он, кстати, на хорошем чисто русском языке, с характерной московской интонацией.
– Может, хотите чего-нибудь с дорожки - выпить, закусить? Нет? Вы только не стесняйтесь!
– он уселся на лавку, потер ладонями колени и остро глянул на меня.
– Итак, вы - от Копченого. Судя по письму, вы с ним виделись… Где это, между прочим, было?
— На Северном Кавказе, - сказал я, - в Грозном.
— А где - конкретно?
— На квартире у одной женщины. Вы ее, наверное, не знаете…
— Как ее звать?
— Марго.
— Ах, Марго, - протянул он улыбнувшись легонько, тронул длинные, прокуренные свои усы.
– Прелестная женщина…
— А вы разве тоже ее знаете?
– спросил я и опять - в который уже раз - подивился популярности моей Королевы.
— Видел когда-то, - уклончиво ответил он, - приходилось… Значит, встреча состоялась у нее на квартире. Но ведь это, кажется, было уже давненько. Сколько с тех пор прошло времени?
— Не помню, - растерялся я.
– Погодите, дайте подумать. С Копченым я виделся где-то в конце сентября, а сейчас - апрель… Значит, прошло полгода.
— Где ж вы были все это время?
— В разных местах, - пробормотал я.
– В Ташкенте был, к примеру, в Бухаре. Потом во Владивосток заехал ненадолго. Но в чем дело? Вас интересуют мои маршруты?
— Нет, нет, что вы, - поспешно сказал он, - ни в коем случае! У каждого из нас своя работа. Просто меня несколько удивила столь длительная ваша задержка. А в общем, это несущественно.
Так мы беседовали. И я все время ожидал, что человек этот заговорит, наконец, о деле - о переходе через границу, коснется деталей, поинтересуется моими планами. Хохол ни о чем таком не сказал. Разговор был весьма общим; он как бы шел по спирали - прихотливыми кругами и петлями, - и в результате мы снова вернулись к Марго и сошлись на том, что она - женщина редкостная, вполне оправдывающая свою кличку.
— Когда ж вы все-таки ее видели?
– спросил я.
— Давненько, - сказал мой собеседник, - еще во время войны.
И тут же он деловито встал, давая понять, что беседа наша окончена.
Опять появилась женщина - та самая, что вела меня в дом. Невзрачная, сухонькая, с лицом, закутанным в серый платок, она тихо стала у притолоки, сложила руки под грудью. Хохол сказал, кивнув в ее сторону:
— Это Марья Тарасовна. Прошу любить и жаловать. (Я поклонился. Марья Тарасовна продолжала стоять недвижно и молча.) - Сейчас она отведет вас в вашу комнату. Там вы пока будете жить. Учтите, порядки здесь строгие, - он посмотрел на меня, сощурясь.
– На завтрак, на обед и ужин являться вовремя. Она вам скажет когда. По дому без толку не шляться. Разговоров с людьми не затевать. Если что-нибудь будет нужно, спросите хозяина, то есть меня. Все ясно?
— В общем, да, - сказал я, озадаченный начальственным жестким тоном Хозяина, - но из дому-то хотя бы можно будет выходить?
— Можно, - усмехнулся он, - конечно. Только ставьте в известность Тарасовну или меня - это, во-первых. И во-вторых: если будете возвращаться ночью - проходить в дом следует не через двор, а задами, огородом. Там есть калиточка… Вам покажут, - и добавил, разглаживая ладонью усы: - Ну вот, собственно, и все. Правил у нас не слишком много, но они - железные! Усвойте это накрепко. Да вас, я думаю, не надо учить.
— И сколько же мне здесь придется жить?
– спросил я, внезапно ощутив какое-то смутное беспокойство.
– Моя задача, вы, вероятно, знаете, - уйти за кордон…
— Знаю, - сказал он медленно, - но всему свое время! Когда придет час, начнем действовать. А пока надо ждать. Есть причины. Да и вообще, торопливость - вещь неуместная. Кошки все делают быстро - и родятся слепыми!
Обосновавшись на новом месте, я поспешил затем на Зеленую Горку - так именовался известный во Львове трущобный окраинный район, расположенный на высоком холме неподалеку от вокзала. Там, на этой Горке, в районе Постдамша, проходила блатная конференция.
Она проходила шумно и суматошно, и в общем-то от нее, как и от всякой конференции, проку было немного. Слишком сильны были противоречия, слишком отчетлив идейный раскол. Каждая из сторон отстаивала свою правоту и не хотела компромисса.
Единственное здравое решение, к которому пришли блатные, гласило: «У себя дома каждый волен делать что хочет, но, попав в чужую страну, он должен подчиняться существующим там законам».
И хотя российские урки, созывая конференцию, мечтали об иных результатах, им пришлось, в конце концов, примириться с данной формулой.