Бледный преступник
Шрифт:
– Да-да, мы устали.
– У вас есть фотография дочери?
Хильдегард открыла сумочку и протянула ему такую же фотографию, какую она раньше отдала Дойбелю.
Фогельман довольно безразлично посмотрел на нее.
– Хорошенькая. Как она добиралась до Потсдама?
– Поездом.
– И вам кажется, что она пропала где-то по пути от Штеглица до танцевальной школы, верно?
Я кивнул.
– У нее были какие-нибудь проблемы дома?
– Нет, - твердо сказала Хильдегард.
– А в школе?
Мы оба покачали головой, и Фогельман записал что-то в своем
– Она дружила с мальчиками?
Я искоса взглянул на Хильдегард.
– Не думаю. Я просмотрела вещи в ее комнате и не нашла ничего, указывающего на то, что она встречается с мальчиками, - сообщила она.
Фогельман мрачно кивнул и затем вдруг сильно закашлялся. Он извинился за приступ кашля, держа носовой платок у рта. Лицо его стало таким же красным, как и волосы.
– Прошло четыре недели с момента ее исчезновения, и вы, конечно, связались со всеми родственниками и переговорили с ее школьными подругами, чтобы убедиться, что она не живет у кого-нибудь из них?
– Он вытер платком рот.
– Естественно, - сдержанно сказала Хильдегард.
– Мы искали ее повсюду, - подтвердил я.
– Я проверил каждый метр ее пути и ничего не нашел.
Это была истинная правда.
– Как она была одета в тот день?
Хильдегард описала одежду Эммелин.
– У нее были деньги?
– Несколько марок. Ее сбережения остались нетронутыми.
– Ну что ж, я тут порасспрашиваю, может, удастся что-нибудь выяснить. Оставьте мне свой адрес.
Я продиктовал ему адрес и номер телефона. Закончив писать, он встал, страдальчески выгнул спину и прошелся по комнате, засунув руки глубоко в карманы, - удивительно похожий на неуклюжего школьника. Только теперь я догадался, что ему не больше сорока.
– Ждите от меня известий. Я свяжусь с вами через пару дней или, может быть, раньше, если мне удастся что-нибудь выяснить.
Мы встали, собираясь уходить.
– Как вы думаете, есть ли надежда, что она жива?
– спросила Хильдегард.
Фогельман меланхолически пожал плечами.
– Должен признаться, что очень маленькая. Но я сделаю все возможное.
– А с чего вы начнете?
– полюбопытствовал я.
Он снова подтянул узел своего галстука, при этом воротник его рубашки уперся в кадык. Я невольно задержал дыхание, когда он вновь обернулся ко мне.
– Ну, начну с того, что размножу фотографии вашей дочери, раздам их разным людям. Вы знаете, в нашем городе очень много беглецов. Есть дети, которых совсем не привлекает "Гитлерюгенд" и тому подобные вещи. Я начну действовать в этом направлении, господин Штайнингер.
– Он положил руку мне на плечо и проводил нас до двери.
– Спасибо, - поблагодарила Хильдегард.
– Вы очень добры, господин Фогельман.
Я улыбнулся и вежливо кивнул. Он наклонил голову, и в тот момент, когда я пропускал Хильдегард в дверь, я заметил, что он смотрит на ее ноги. Трудно упрекнуть его за это. В своем бежевом шерстяном болеро, фуляровой блузке в горошек и юбке из бургундской шерсти она выглядела так, как будто на нее ушла вся годовая сумма военных репараций. Мне было приятно выступать в роли ее мужа.
Я пожал руку Фогельману и догнал Хильдегард,
Пока мы выходили из агентства Фогельмана и шли по улице, я предавался грезам о любви в элегантном обрамлении из шелка и кружев. Сексуальная привлекательность Хильдегард складывалась из множества неуловимых нюансов, а не просто из упругой груди и ягодиц, которые рисовало мое разгоряченное воображение. Но я знал, что мои грезы о роли счастливого мужа абсолютно не соответствовали действительности: настоящий господин Штайнингер, будь он жив, без сомнения, отвез бы свою красавицу жену домой, и в мыслях не имея предложить ей что-нибудь более возбуждающее, чем чашечка горячего кофе, а потом отправился бы на службу в свой банк. Просто все дело в том, что человек, который просыпается по утрам один в своей постели, думает конечно же о женщине, а тот, кто просыпается рядом с женой, - о завтраке.
– Ну, и что вам дал этот визит?
– спросила фрау Штайнингер, когда мы ехали в машине обратно в Штеглиц.
– Я думаю, он на самом деле лучше, чем выглядит. И он отнесся к нам сочувственно. И уж конечно, он ничуть не хуже ваших людей, комиссар. Не могу понять, зачем нам это было нужно.
Она продолжала говорить в таком же духе еще минуту-другую, я не мешал ей.
– И вы считаете совершенно нормальным, что он не задал нам никаких совершенно очевидных вопросов?
– удалось мне наконец вставить.
Она вздохнула:
– Например?
– Ни разу не упомянул, например, о вознаграждении за свои услуги.
– Осмелюсь предположить, если бы он подумал, что нам его услуги не по карману, он бы сказал об этом прямо. И кроме того, не думайте, что я буду оплачивать ваш маленький эксперимент.
Я успокоил ее - за все заплатит Крипо.
Увидев броский темно-желтый фургон, в котором продавали сигареты, я подъехал к нему и вышел из машины. Купил пару блоков и бросил один в "бардачок". Вытащил сигарету для нее, другую - для себя, дал прикурить ей, а потом закурил сам.
– И вам не показалось странным, что он не поинтересовался, сколько лет Эммелин, в какую она ходила школу, как звали ее учителя танцев, где я работаю и тому подобным?
Она выпустила дым из ноздрей, как разъяренный бык.
– Нет, не показалось. По крайней мере, до тех пор, пока вы об этом не заговорили.
– Она ударилась о приборную доску и чертыхнулась.
– Ну и что изменилось, если бы он спросил, в какую школу ходит Эммелин? И что вы стали бы делать, если бы он навел справки и выяснил, что мой настоящий муж умер? Хотела бы я знать.
– А он и не стал бы этого делать.
– Вы что-то чересчур уверены в этом. Откуда вы знаете?
– Потому что знаю, как работают частные сыщики. Они не любят идти по следам полиции и задавать те же самые вопросы. Обычно они подходят к делу с другого конца. Покрутятся немного вокруг и потом действуют.
– Значит, вы считаете этого Рольфа Фогельмана подозрительной личностью?
– Да, считаю. Достаточно подозрительным, чтобы заставить человека, обратившегося к нему, не спускать глаз со своего имущества.