Блицкриг
Шрифт:
Он слышал Чахлого теперь нет в живых. Пришили на зоне, куда он не раз попадал сначала за воровство, а затем сел и за вооружённый грабёж. Да, он приходил к нему в городе между отсидками, одалживать денег. Просил немалую сумму, чтобы расплатиться по долгам. Заглядывал в глаза. Называл реальным пацаном. Но разве так делаются дела? Деньги это ведь не дедовская "Ватра".
– Вообще никакой связи, - теперь Тимур продолжал терзать ставший бесполезным телефон.
– Вот дыра.
Возле этого сарая он получал от Юрки-верзилы за то, что подглядывал как тот лапает Любку Акимову. Он тогда увидел Любкину грудь. Впервые в жизни увидел девичью грудь вообще, что оказалось главным
– А ну брысь отсюда.
Фёдор нахлобучился и не уходил. Любка прямо-таки зашлась в хохоте от восторга.
– Всё равно смотрит.
– Ты чего? Не понял меня? Объяснить по-плохому?
– Это он за меня вступается. Рыцарь мой.
– Ну вот я сейчас навешаю этому рыцарю.
Юрка подошёл. Повернул и стал отвешивать смачные пендали.
– Ну как? Нравится быть рыцарем? Хочешь ещё?
Вздрагивая от ударов, Фёдор не ощущал боли. Наверное, потому что он всё время пялился на Любкину грудь. Всякий раз, когда та сгибалась в приступах смеха, из-под её лёгкого халатика без рукавов, показывались два невзрачных бугорка с светло-розовыми пупырками сосков. Несомненно, притягательных как всё запретное, но в то же время совсем не интересных по факту и даже не особенно симпатичных. Пожалуй, это разочарование оказалось даже обиднее, чем Любкин смех или Юркины пендали. А разошедшаяся Любка всё время хохотала, как ненормальная. И даже на улице вытолканный взашей Фёдор слышал, как она заливалась неудержимым смехом. Вернувшийся Юрка даже цыкнул, веля ей вести себя тише и не добившись адекватной реакции снова потащил её в глубь сарая.
Правда, потом Юрка женился на Любке. У них родился ребёнок, столь же некрасивый, противный, как и его отец. Затем Юрку забрали на войну, где ему миной оторвало ногу. Правую, ту самую которой отвешивал ему пендали. Вернувшись в деревню, запил по-чёрному, в дым. Историю эту Фёдор узнал от самой Любки, которой стало к тому времени уже не до смеха. Не выдержав и года после возвращения мужа-инвалида, она убежала от него и подалась в город. Поселилась в общаге, устроилась на работу продавщицей. Фёдор как раз и встретил её в магазине. Поразился произошедшей перемене. В ней не осталось и следа той нагловато-проказливой девичьей красоты, что так глубоко впечатлила его когда-то. Перед ним было странное и страшное, высохшее существо с похотливо-затравленным взглядом. Любка пыталась понравиться ему, напоминала о прошлом. Вот странная. Зачем она ему теперь была нужна? Он повзрослел и стал любить женщин моложе себя и в полной люксовой комплектации. А иначе какой в них смысл?
Фёдор Маркович усмехнулся. Всех обидчиков его, так или иначе настигает заслуженная кара. Все они один за другим сходят с его пути. Не иначе это рок бережёт и ведёт по жизни. Возможно даже, он - избранный. Почему нет? Один из многих. Это не домыслы, не совпадения. Фактов достаточно. Кто-то рождён повелевать, кто-то прислуживать - известное дело, наукой доказано. Теория элит. Принцип Парето. И если он избранный, то значит пасечника ожидает та же участь, что и всех его врагов. Потому что тот стоит у него на пути. Воистину, тому, кто способен терпеливо ждать, река сама принесёт труп врага. Выигрывает сделавший правильный ход и в нужное время.
В доме у пасечника он был только раз, совсем ещё маленьким. Воспоминание очень далёкое и вырванное из времени. По какой-то причине оставшийся в памяти миг из детства. Приходили с бабушкой за мёдом. Заодно посидели, выпили чаю.
Помнился круглый стол в центре просторной комнаты, вокруг табуреты. На столе большой самовар, белые, сахарные, чашки на блюдечках. Вначале Федя заворожённо разглядывал сверкающий медью самовар, затем чашки. И, конечно же, самого пасечника, казавшегося ему и строгим, и добрым одновременно.
Взрослые говорили о чём-то своём, кажется бабушка пожаловалась и на его, Федино, плохое здоровье, слабый иммунитет. Он сначала особенно не вникал в разговор. Непоседливый детский взгляд уже бегал по комнате, лишённой привычных атрибутов убранства. Ни телевизора, ни радио, ни ковра с фотографиями. Просто бревенчатые стены, а прямо вдоль них поставлены стопки книг.
Новые книги, старые, с пожелтевшими листами, толстые и не очень, в ярких обложках с рисунками и в строгих переплётах одного скучного цвета. И самые высокие стопки возле письменного стола у окна. На столе ещё одна книга шевелит на ветру страницами, будто живая, словно пытается произнести нечто важное. Захотелось подойти, послушать, узнать...
– Болеет много, - с протяжным вздохом произнесла бабушка, - Поэтому слабенький. Обижают его ребята. А он плачет всё время, капризничает.
– Нет, не поэтому, - ответил ей пасечник.
– Как не поэтому? Недавно гулять ходили, опять побили его. Пришёл домой в слезах весь. Спрашиваю за что? Молчит. Плачет. Он сдачи никому дать не может вот они и лупцуют его. Хоть бы сказал, кто и зачем? Пожаловалась бы сама.
Федя слушал насупившись. Пошли в лес гулять. Ребята выцарапывали на коре деревьев перочинным ножиком свои имена и разные знаки. Он вступился за деревья, говоря, что они живые. Вначале подняли на смех, а потом и поколотили. Не столько больно, сколько обидно.
– И то верно, что не в кого ему быть сильным, - вздохнула бабушка.
– Не слабый он, - покачал головой пасечник, пристально следя за ним взглядом.
– Не слабый я.
Закричал он тогда на бабушку. Надоела говорить ерунду. Обидно.
– Не слабый. Не слабый. Пошутила я.
– Захочу и сделаю им всем плохо.
Он вздумал и впрямь закатить каприз, как умел, с самозабвенным криком и топаньем ногами, но пасечник внезапно пригвоздил его к табурету пронизывающим взглядом. Смотри у меня, мол. Насквозь тебя вижу.
– Силу заслужить надо, - строго произнёс пасечник.
Вот с тех пор, видимо, он и опасался хозяина пасеки, обходил и его и пасеку стороной. Не хотел снова встретиться с этим его взглядом...
Над головой пролетел ворон. Огромный. Чёрный. В машине даже через поднятые стёкла слышалось хлопанье его крыльев.
– Ты, смотри, - Тимур нагнулся, чтобы лучше видеть в окно.
– Это же ворон? Посмотри только, какой здоровый. И кружит, и кружит над нами. К чему бы это, а, Фёдор Маркович?
– Да их здесь много летает. Всегда было много... Но это он не над нами кружит. Над пасечником, если тот не одумается и не подпишет бумаги на землю.
Тимур загоготал.
– Точно. Молодец, Фёдор Маркович. Слышали, пацаны? Умная птица, да? Чует скорую добычу.
Фёдор Маркович пожал плечами.
Посмотрел в окно. А птица и впрямь заложила круг в сторону пасеки. Умная птица. Знает над кем кружить. И он показал водителю свернуть в том же направлении.
– Здесь направо. На эту вот улицу.