Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941 —1942 гг.
Шрифт:
Очевидцы, не сговариваясь, рассказывали о том, как шатающийся, а часто и падающий человек нес банку или котелок с супом из заводской столовой. Свидетелем одной из таких сцен стал 14 января 1942 г. П. Капица [1023] . У проходной он заметил много женщин с санками и судками: они пришли получить обед для тех, кто заболел и не мог работать [1024] . В это время нередко помогали родным дойти до предприятия или даже везли их туда на санках – иначе нельзя было получить карточки [1025] .
1023
Капица П. В море погасли огни. С. 257. (Дневниковая запись 14 января 1942 г.); о том, как делились продуктами, полученными на предприятии, см. также: Владимиров В. Дневник. 8 февраля 1942 г.: РДФ ГММОБЛ. Оп. 1-л. Д, 385. Л. 4; Котов С. Детские дома блокадного Ленинграда. С. 182; Иванова Г. Что такое «мирное время» // Память. Вып. 2. С. 408.
1024
Капица П. В море погасли огни. С. 258 (Дневниковая запись 17 января 1942 г.);
1025
Воспоминания А. О. Соколовой // Бочавер М. А. Это – было: ОР РНБ. Ф. 1273. Д. 7. Л. 32; Павлова Е. Из блокадного дневника // Память. Вып. 2. С. 191 (Запись 12 февраля 1942 г.).
Легче было тем, кто работал в стационарах и госпиталях. Скажем прямо, контроль за расходованием продуктов здесь не всегда был строгим в силу запутанности многих больничных
1026
Базанова В. Вчера было девять тревог… С. 127 (Дневниковая запись 20 октября 1941 г.); Лихачев Д. С. Воспоминания. С. 476; Бокарева В. Н. Мне долго снились пожары // Откуда берется мужество. С. 107.
1027
См. Вотинцева В. Г. 1941-42 год: ОР РНБ. Ф. 1273. Л. 1 об. – 2; Сиротова А. В. Годы войны: Там же. Л. 59; Левитан Л. С. Роль сестры в истории эвакогоспиталя 1448 // «Мы знаем, что значит война…». С. 475.
1028
Память о блокаде. С. 85.
1029
Воспоминания Н. В. Ширковой: Архив семьи Е. В. Шуньгиной.
Гибель родных, отдававших семьям свой хлеб, стала частым явлением в «смертное время» [1030] . Люди понимали, что могут умереть, тем самым обрекая на смерть и своих детей, о которых некому будет заботиться. И все равно отдавали последнее – кто знал, неминуемой ли будет смерть, а голодный ребенок здесь, рядом, он просит есть, он худ и бледен, он тает на глазах – это ребенок.
«Плох», – писал об одном из своих сотрудников 18 января 1942 г. Н. В. Баранов. А тот «весь прошлый месяц свой крохотный паек отдавал жене и маленькой дочке» [1031] . «Сама я голодаю настоящим образом, – писала в дневнике 2 декабря 1941 г. B.М. Ивлева. – Хлеба 125 гр…это такой кусочек, что на него не наглядеться. И этот кусочек приходится делить…» [1032]
1030
См.: Лихачев Д. С. Воспоминания. С. 472; Игнатович З. А. Очерки о блокаде Ленинграда: ОР РНБ. Ф. 1273. Д. 26. Л. 16; Вечтомова Е. Маленькая дочь большого времени // Голоса из блокады. С. 338; Малецкий С. И. [Запись воспоминаний] // 900 блокадных дней. С. 166; Справка о смерти члена нелегальной ленинградской организации ВКП(б) Д. И. Лаврентьева 4 сентября 1942 г. // Ленинград в осаде. C. 105.
1031
Баранов Н. В. Силуэты блокады. С. 62; см. также запись в дневнике И. Д. Зеленской 3 декабря 1941 г.: «Вчера Ильченко, стоя на нашей паперти за добавочной тарелкой супа, разговорился о семье. Его долгожданного ребенка нечем кормить. Все, что можно, из пайка отец и мать отдают ему, а сами сидят голодные. Запасы все подобрались и он сам живет от супа до супа один раз в сутки» (Зеленская И. Д. Дневник. 3 декабря 1941 г.: ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 11. Д. 35. Л. 37 об.). Она же сообщает о рабочем Чистякове, который вместе с другими на предприятии «сели на мель без крупяных талонов до конца декады – значит, без супов и вторых… и Чистяков еще умудряется экономить хлеб для матери» (Там же. Л. 39 об.).
1032
Ивлева В. М. Дневник. 2 декабря 1941 г.: РДФ. ГММОБЛ. On. 1. Д. 1273. Л. 29.
Примечательно, что в некоторых семьях даже следили за тем, чтобы родные не отрывали от себя последнее [1033] . «Делили между собой поровну, она исподтишка подсовывает несколько сухариков брату», – вспоминала А. В. Смирнова [1034] . Вот и другое свидетельство: «Сестра говорила маме, чтобы она тоже ела гущу. Мама отвечала, что Ира [ее дочь. – С.
Я.] самая слабенькая и ее надо спасать» [1035] . Нельзя без волнения читать интервью другой блокадницы. Однажды она не выдержала и сразу съела весь свой хлеб, предусмотрительно разделенный матерью на несколько частей: «Плачу, потому что… я сейчас съела… Вот баба Дуня мне тихонечко дает кусочек. Плачет… Мама: „…Зачем ты ей даешь? Ты же помрешь!" Она: „Ольга, ничего не даю, молчи!" Сидим и все трое плачем» [1036] .
1033
«Мама тоже очень ослабла. Я слежу за тем, чтобы она не обделяла себя, а она так и норовит отказаться от еды в пользу Владимира [ее сын. – С. Я.]» (Смирнова А. В. По следам своей жизни: ОР РНБ. Ф. 1273. Л. 29).
1034
Там же.
1035
Воспоминания И. Синельниковой // Разумовский Л. Дети блокады. С. 54.
1036
Память о блокаде. С. 115.
Надо сказать и о том, как дети спасали детей. Потеряв мать, маленькие братья и сестры, как могли, пытались помочь друг другу. 3. Милютина встретила у магазина семилетнюю девочку: «…Очень худенькая и бледная. Под глазами синие круги… Чтобы не упасть, она прислонилась к стене». С ней делились хлебом, но она не съела и кусочка, собирала для сестры [1037] .
Расскажем и о случае, произошедшем в одном из детских домов. Там находились брат и сестра, 5 и 12 лет: «Девочка отдавала всю свою порцию и без того скудной еды медленно угасающему брату» [1038] . Нет у девочки никого. Нет близких. Мать погибла от голода. Остался один брат – словно остекленевший, безучастный ко всему, медленно умиравший. Но он был единственным, кто связывал ее с миром прежним, где еще недавно было уютно и тепло, где была забота и ласка, где была жива мать – и брата своего она старалась удержать от гибели любой ценой. Все было тщетно. Умер и мальчик, а вслед за ним и его сестра – таков был эпилог одной из бесчисленных ленинградских трагедий [1039] .
1037
«Оказалось, что у девочки умерла мама, а дома маленькая сестренка плачет и просит есть» (Милютина З. В. Мы жили в блокаду… 1941–1944 гг.: ОР РНБ. Ф. 1273. Л. 10).
1038
Жизнь и смерть в блокированном Ленинграде. Военно-медицинский аспект. СПб., 2001. С. 163.
1039
Там же. См. также рассказ о жившей в детдоме восьмилетней девочке Тане Уткиной: «Клиническая картина ее состояния соответствовала III стадии алиментарной дистрофии. Но у девочки была стойкая мотивация жить, чтобы разыскать младшую сестру, которая после смерти их мамы попала в дом грудников и вскоре была эвакуирована на Большую землю» (Там же. С. 164); Стенограмму сообщения Е. Г. Бронниковой о помещении в детский дом 13-летнего мальчика и его маленькой сестры: «Он все время плакал и просил „спасти сестренку»: ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 10. Д. 350. Л. 13; выступление работницы жакта Гатовской: «Девочку отправили в детский дом. Она пишет, что ей очень хорошо, но не получает писем от брата и скучает….Девочка просит прислать ей фотографию братишки»: НИА СПбИИ РАН. Ф. 332. On. 1. Д. 146. Л. 9.
Особо следует сказать о детях и подростках, которые приносили домой свои скудные порции, полученные в детсадах, школах, училищах и на предприятиях. Едва ли в другое время могли взять у голодного ребенка хлеб – но помощь принималась, ибо иного выхода не было [1040] . Люди не могли больше терпеть и не находили в себе сил отказаться от подарка, даже если знали ему цену. В. А. Алексеева рассказывала, как ее, семилетнюю девочку, отвезли в Дом отдыха для «дистрофиков». Мать не уходила и через стеклянную дверь могла видеть, как кормят ее дочь. Детям запрещалось брать хлеб из столовой, но девочка пожалела мать: «Ну, конечно, зная, в каких условиях мы жили, что мама моя такая голодная…ей там пару кусочков в карманчик я положила… Тихонечко ей передала» [1041] . Мать понимала, что это хлеб ее дочери – «дистрофика», но взяла: «…Она так обрадовалась… Она говорила, что приеду, попью чайку с этими двумя кусочками хлеба, но, конечно, она их не довезла, она их съела в трамвае» [1042] .
1040
Бойкова Н. Н. [Запись воспоминаний] // 900 блокадных дней. С. 50; Из дневника Майи Бубновой. С. 227 (Запись 12 января 1942 г.); Интервью с А. Н. Цамутали. С. 262; Махов Ф. «Блок-ада» Риты Малковой. С. 224; Дневник Миши Тихомирова. С. 21 (запись 7 января 1942 г.); Воспоминания Ирины Владимировны Алексеевой // Испытание. С. 133.
1041
Интервью с В. А. Алексеевой. С. 41.
1042
Там же. См. также запись в дневнике В. Петерсон: «Мама лежит больная и, вероятно, хочет кушать. Я ей принесла 25 гр. хлеба и 25 гр. желе. Она очень рада…» (Петерсон В. Дневник. 6 января 1942 г.: ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 11. Д. 86. Л. 8–8 об.).
7
Этот порядок не сразу стал привычным, но в блокаде ломались и куда более прочные нравственные традиции. Чем дальше, тем быстрее это происходило. Это поначалу испытывали стыд, искали оправдания, извинялись. «…Т. к. в конце сентября еды было… очень мало, то я доедала с тарелки дочки, она, заболев, стала плохо есть» [1043] – в дневниках и письмах «смертного времени» такие объяснения встречаются крайне редко. Везде отражен один и тот же обычай: супы и каши, отданные детям в детсадах, училищах и в школах, несут, и нередко украдкой, домой [1044] . Никто в семьях против этого не возражал, принесенное делилось между всеми без лишних слов. Дети не только понимали, что им следует помогать родным. Они знали, что полученные ими порции ждут (и родители этого не скрывали [1045] ), что на них обязательно рассчитывают в надежде дожить до следующей декады.
1043
Враская В. Б. Воспоминания о быте гражданском в военное время: ОР РНБ. Ф. 1273. Л. 16.
1044
См. запись в дневнике Е. Мухиной 18 декабря 1941 г.: «Сегодня нам в школе дали не желе, а простоквашу из соевого молока, четверть литра. Очень вкусно, я принесла домой и поделилась с мамой и Акой. Им тоже очень понравилось» (ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 11. Д. 72. Л. 65 об.); запись в дневнике М. Бубновой 12 января 1942 г.: «Иду в школу, получаю суп… две порции, мама разбавляет его водой» (Из дневника Майи Бубновой. С. 227); см. также: Афанасьева Г. Е. Дети блокады // Гладких П. Ф. Здравоохранение и военная медицины в битве за Ленинград глазами историка и очевидца. СПб., 2006. С. 122; Махов Ф. «Блок-ада» Риты Малковой. С. 224; Бахвалова Н. Алиментарная дистрофия // Память. С. 189; Воспоминания Н. В. Ширковой: Архив семьи Е. В. Шуньгиной; Бойкова Н. Н. [Запись воспоминаний] // 900 блокадных дней. С. 50.
1045
См. запись в дневнике Е. Мухиной 6 января 1942 г. о новогодней «елке» в театре, где детей кормили обедом: «Я помчалась домой, ведь дома меня жала голодная мамочка, ведь мы так решили, что в этот день у нас на обед будет то, что я принесу из театра» (ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 11. Д. 72. Л. 75).
Полученные в школах и детсадах водянистые супы и каши без масла и приправ обычно всегда, когда было возможно, делили с родителями, причем они порой были столь малы, что приходилось разливать суп маленькой ложкой по чайным чашкам [1046] . При этом дети испытывали даже чувство стыда за то, что подарки являлись такими ничтожными [1047] . О том, каких усилий стоило им отдать хлеб, они говорили редко, но сохранившиеся скупые свидетельства красноречивы. Один из них обещал оставить матери кусочек «детсадовского» хлеба. Он отщипывал крошку за крошкой, к вечеру оставалась лишь корочка [1048] .
1046
Соловьева Э. Судьба была – выжить. С. 221.
1047
См. запись в дневнике В. Базановой 26 апреля 1942 г.: «Одну кашу и яйца я ношу домой и мы едим вместе с мамой. Конечно, маме этого очень мало, но я ношу, что могу» (Базанова В. Вчера было девять тревог… С. 132); запись в дневнике Е. Мухиной 30 декабря 1941 г.: «Вот сегодня мама принесла 3 тарелки дрожжевого супа и два стакана какао. А я сегодня принесла мало, только гущу от своего супа и одну мясную котлетку» (ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. On. 1. Д. 72. Л. 69).
1048
Гулина М. А., Цветкова Л. А., Ефимова И. А. Сознательные и бессознательные компоненты психологических последствий травмы военного времени у ленинградских детей, переживших блокаду и эвакуацию // Женщины и война. С. 225. См. также воспоминания А. В. Налегатской: «В подвале нашего общежития, где мы жили… был детский „очаг“. Из него получали разовое питание в виде жидкого супа с плавающей крупой – чаще пшеничной. Иногда Алла [ее четырехлетняя дочь. – С. Я.], получив этот суп и с жадностью поедая его, говорила: „Мамочка, я тебе оставлю“, но незаметно весь суп съедала. Его не так много было» (Налегатская А. В. [Запись воспоминаний] // 900 блокадных дней. С. 188).
Много записей о помощи матери содержится в дневнике подростка В. Владимирова, работавшего на заводе. «Я взял 2-ое сарделек и принес домой, сардельку дал маме и одну себе и немного всем попробовать», – отмечено им 28 февраля 1942 г. [1049] . И эта фраза «немного всем попробовать» лучше всяких признаний показывает, что приходилось ему переживать в это время. 3 марта 1942 г. он принес домой «4 каши», но 5 марта не выдержал: «…съел суп рассольник без хлеба и 3 каши гороховые хотел взять домой но попробовал и не удержался, съел все» [1050] . «Чувствую себя слабо» [1051] , – записывает он в этот же день в дневнике, словно оправдываясь.
1049
Владимиров В. Дневник: РДФ ГММОБЛ. Оп. 1-л. Д. 385. Л. 28. Здесь и далее при цитировании дневника В. Владимирова сохранены его пунктуация и синтаксис.
1050
Там же. Л. 34.
1051
Там же.
Другая блокадница, Е. Мухина, собиралась отнести матери обед, которым угощали ее на новогодней «елке»: «Я съела всю жижу и начала перекладывать гущу в банку В это время погасло электричество. В темноте я благополучно переложила всю гущу». Вот что испытывала она сама, когда прятала свой подарок для матери: «Воспользовавшись темнотой, вылизала пальцами начисто весь горшок» [1052] .
Примечательно, что отдавали родным продукты, несмотря на запреты администраций стационаров, детских учреждений, школ, госпиталей и предприятий. Логика их была простой и ясной: дополнительное питание дается для того, чтобы больной быстрее выздоровел, «дистрофик» поправился, дети стали лучше учиться, а рабочие лучше трудиться, а не падать в обморок у станков. Казалось, это могло быть удобным предлогом для того, чтобы не делиться с близкими – но обычно это побуждало людей к изобретению более хитроумных способов припрятывания продуктов.
1052
Мухина Е. Дневник. 6 января 1942 г.: ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 11. Д. 72. Л. 74 об.; см. также воспоминания А. Г. Островского о новогодней «елке»: «Там был концерт и подарки… С большим трудом донес домой часть подарка, уж очень хотелось есть» (Островский А. Г. Дневник памяти // Откуда берется мужество).