Боги ушли, твари остались
Шрифт:
Всю ночь пьяные мужики насиловали её тело. А когда пыталась сопротивляться, били ремнями. К утру Аделия вся истекала кровью. Боли не чувствовала. Ею овладело одно желание, закрыть глаза и умереть. Сама мысль о смерти освобождала поруганное тело от страданий. Только глаза никак не хотели закрываться, а в ушах всё громче начинала звучать какая-то небесная, всё накрывающая собой музыка…
Аделия молча продолжала любоваться цветками рододендронов. Сейчас её взгляд выбрал оранжевые цветы. Тяжесть воспоминаний и мрачность той действительности перечеркивались реальными цветами вечности. В эту минуту
Еще не понимая, что произошло, Аделия почувствовала сердцем – он! Уверенная рука легла на её голову, погладила ласково и нежно, как ребенка. Пронзительная тишина заложила уши. Оба без слов ощутили огромность и невозможность происходящего. Она боялась оторваться от щеки Альфреда. Крупные слёзы падали на лацкан его серого твидового пиджака.
– Сегодня в «Адлоне» собрание членов городской организации НСДАП. В холле столкнулся с твоим мужем, он сказал, ты пошла гулять в парк, – не зная с чего начать, скороговоркой проговорил Альфред.
– Неужели мы встретились? – прошептала Адель. – Сколько лет я мечтала об этом… сколько лет.
– Я тоже, – Альфред еще сильнее прижал её к себе.
Наконец Аделия нашла в себе силы поднять голову и посмотреть в глаза Альфреду.
Отстранилась от него и сквозь слёзы увидела то самое любимое лицо. Почему же вчера в опере оно показалось совсем иным?
– Ты стала еще прекрасней, – не удержался Альфред.
– Столько лет страданий. – Аделия совершенно растерялась. Она не могла сообразить, что следует говорить, отвечать, делать. Никак не могла отвести от него взгляд. Поэтому на вопрос:
– Как ты здесь оказалась?
Ответила просто:
– Чтобы увидеть тебя.
– Мне сообщили, что ты замучена в сибирской тюрьме.
– Была замучена… Десять лет… Умирала постоянно. Думая все годы о тебе. Не мечтала, не надеялась, жила воспоминаниями. Кроме них, в моей жизни ничего нет.
– А муж?
– Что муж? Ах, Франц… это так. Так надо.
В голове Аделии произошел переворот, какой-то камень заблокировал способность думать. Вся логическая последовательность признания, к которому она готовилась, рассыпалась вдребезги.
– Он знает о нас? – продолжил Альфред тоном, более соответствующим допросу.
– Нет, – соврала она. У неё язык не повернулся признаться.
– Он кто?
– Он? Это только так, чтобы тебя увидеть. Он не при чём.
Аделия вытерла рукой слёзы и произнесла без всякого надрыва:
– Я любила тебя каждую секунду, поэтому и не умерла.
Альфред молча поцеловал её в губы. Этот поцелуй вернул их друг другу. Оба ощутили то самое щемящее чувство единения, когда две половинки целого мгновенно стремятся совместиться.
– Я тоже, – прошептал он. Подозрения, мучившие его всю ночь, вопросы, на которые он хотел потребовать ответа, ревность, вспыхнувшая с первого взгляда, всё это захотелось отодвинуть как можно дальше. Дать возможность сердцу ощутить тот восторг, казавшийся давно похороненным, но мгновенно воскреснувший и не требующий доказательств. Поэтому, вместо того, чтобы спрашивать, Альфред принялся оправдываться:
– Я пытался разыскать тебя. Обращался в министерство. Мне подтвердили, что ты арестована, как враг народа. Я сразу понял, что из-за меня. Тогда ещё не было войны. Когда подписали договор, я даже написал в ваш НКВД, но никто не ответил… наверное, это еще больше навредило тебе.
– Не знаю. Мне в лагере об этот не сообщали.
– Да, всё из-за меня, нам нельзя было открывать наши отношения. Ты бы осталась в Липецке, сейчас я бы освободил тебя.
– О чём ты, Альфред? Прошло десять лет! Какой Липецк!
– Всё равно, мы поступили глупо. Я не подумал, а должен был понимать…
Прошлое казалось далёким, но для них оно было намного ближе, чем окружающая действительность. Он боялся задавать вопросы, а Аделия при всём желании не смогла бы выдавить из себя ни малейшего признания, способного оттолкнуть его от неё.
Редкие прохожие старались не смотреть в сторону обнявшейся парочки, слишком нелепо это выглядело среди бела дня. Они продолжали стоять, прижавшись друг к другу мокрыми щеками, стараясь отдалить минуту неизбежных объяснений.
Франц заметил их издалека. Невольно остановился в тени веток раскидистой липы. Когда он в холле случайно столкнулся с Альфредом, то понял, что выстроенная интрига близка к кульминации. Поначалу хотел оттянуть развязку и сослаться на недомогание жены, оставшейся в номере. Этот ход давал возможность прощупать противника. Выяснить, к какому развитию ситуации он готов. Остались ли в нём какие-то чувства к давно утраченной невесте. И каково сегодня его восприятие Аделии. Так Франц и собирался сделать. Но когда увидел обращенный к нему страдальчески-молящий взгляд Альфреда и услышал его прерывистое дыхание, скомкавшее вопрос: «Где ваша жена?», решил положиться на интуицию и безразлично ответил:
– Прогуливается в парке.
Сейчас, наблюдая из своего укрытия, с удовольствием отметил, что вроде интуиция не подвела. Достал из кармана припасённую для особых случаев сигару, раскурил и принялся терпеливо наблюдать.
Альфред первым нарушил молчание:
– Когда ты вышла замуж?
– Иначе сгнила бы в лагере, – пробормотала она, опустив всё, что скрывалось за этой фразой.
Альфред отстранил Аделию от себя, взял за руку и опустился вместе с ней на скамейку. Франц понял, что назревает серьезный разговор, и вышел из тени липы. Расслабленно-прогулочной походкой направился к ним. Отсалютовал поднятой вверх рукой с зажатой между пальцами сигарой.
– Рад, что наше знакомство продолжается. Жена так часто хандрит в последнее время…
Альфред смущенно встал:
– У неё на глазах были слёзы.
– О, да. Нервная система расшатана. Что делать, война. Мы специально приехали в Берлин, чтобы показать её медицинским светилам. Кстати, любезный фон Трабен, нет ли у вас среди знакомых авторитетного психиатра?
– Есть.
– В таком случае будем вам крайне признательны.
– Франц, к чему этот цирк?! – не выдержала Аделия.