Больше, чем жизнь
Шрифт:
– Эсси!
– Что?
– Она сидела на берегу, опустив руку в воду, и наблюдала, как принесенные течением соринки проходят сквозь призрачную ладонь.
– Исчезни.
– Почему это?
– удивилась Эсси.
– Потому что я сейчас разденусь, - ответил я, - а ты девица незамужняя, хорошего рода, и...
– Можно подумать, я голых мужчин никогда не видела, - фыркнула она.
– Ну и где это ты их насмотрелась?
– Те, что меня украли, были не такими стеснительными, как ты, Север, - ответила Эсси после паузы.
– Так что не беспокойся,
– Тьфу ты, пропасть!
– сказал я с досадой.
– Ну, как знаешь... Хотя могла бы и отвернуться: какая-никакая, а видимость приличия!
Эсси в ответ показала мне язык и демонстративно зажмурилась.
Я сбросил штаны и зашел по пояс в воду. Холодная, однако... И течение куда сильнее, чем может показаться.
На мгновение я испугался, что разучился плавать. Но нет, показалось... Я пару раз нырнул, потом размашисто поплыл на середину реки, проверить, каково там.
Там было скверно: Фойра только с виду казалась спокойной и мирной, а на самом деле так и норовила то отнести подальше коварным течением, то затянуть в яму, со дна которой, кажется, били холодные ключи... Кому другому пришлось бы нелегко, но я вырос на побережье, и вода там была куда как холоднее, а мы не вылезали из моря до самого снега. Бывало, и в прорубь ныряли, хотя нам, мальчишкам, за это и влетало по первое число. Ну и, конечно, морская волна - это не речное течение.
Разведав все, что хотел, я вернулся на берег, выжал воду из волос и уселся обсохнуть и подумать. По всему выходило, что вплавь перебраться через Фойру смогу только я. Хадрисс тоже сумел бы, но ему с нами не по пути. Везунчик, быть может, и доплывет, но вот беда: противоположный берег намного круче нашего, обрывистый, глинистый - конь там из воды не выберется. Поискать местечко поудобнее? Так на это времени сколько уйдет!
От этих мыслей меня отвлекла Эсси, устроившаяся рядом и с большим интересом водившая пальчиком по моему предплечью. Было, если честно, немного щекотно: сегодня привидение казалось более материальным, чем обычно - Эсси неплохо научилась контролировать свое состояние.
– Ты что делаешь?
– Смотрю, - отозвалась она, не поднимая головы.
– Красиво, Север! А этот рисунок что-то означает?
– Хм...
– я покосился на сложную вязь, сплошь покрывающую мою левую руку от плеча до локтя.
– Почему ты так решила?
– Если бы это было просто украшение, то, наверно, рисунок оказался бы симметричным, - ответила она.
– Ну, как орнамент. Или он изображал бы что-нибудь узнаваемое: какое-то растение, животное или птицу... ну вон как у тебя на другой руке!
На правом предплечье у меня был наколот морской орел с добычей в когтях - сделал на удачу, когда из дома уходил. Правда, с удачей как-то не заладилось... С другой стороны, меня не убили сразу же, а это что-то да значит!
– Вот такие рисунки я видела, - продолжала Эсси.
– Многие отцовские воины делали себе похожие... Но вот твой - это что-то совсем другое.
– Так почему ты решила, что моя наколка что-то означает? Бывают ведь и не очень... хм... симметричные рисунки!
– Ну...
– она нахмурилась.
– Вот, например, несколько символов повторяются постоянно. А другие не повторяются. Сложно объяснить, Север, но не похоже это на простую наколку! Правда же?
– Правда, правда, - со вздохом ответил я.
– И-и?.. Ну Север, ну объясни!
– уставилась на меня Эсси своими невозможными синими глазищами.
– Здесь, - потыкал я пальцем в наколку, понимая, что отделаться не получится, - перечислены мои предки.
– Все?
– изумилась девушка.
– Нет, только семь поколений, больше просто не помещается, - улыбнулся я.
– Могли бы вторую руку использовать!
– Наверно. Но как-то уж так сложилось, что обходятся одной.
– А больно было такую наколку делать?
– Еще как, - я невольно передернул плечами.
– Потом еще заживает долго, чешется, сил нет... Но у нас позорным считалось хныкать.
– И ты, конечно, не проронил ни звука...
– Конечно, - согласился я.
– Только палец чуть не до кости прокусил.
– А говорил, боли почти не чувствуешь, - заметила Эсси.
– Помнишь? Когда руку сжег!
– Ну, это теперь, - уклончиво ответил я и прижал пострадавшую от треклятого камешка ладонь к земле, а то еще разглядывать возьмется!
– Тогда-то я совсем мальчишкой был, так что...
– Ну ладно, - неожиданно оставила она эту неприятную тему.
– Значит, тут перечислены твои предки? Всякие деды, бабки и так далее?
– Именно. А еще их братья, сестры, мужья, жены и прочие... Мы ведь в глуши жили, народу вокруг не так уж много, надо знать, кто тебе кем приходится, чтоб случайно на близкой родственнице не жениться.
– А ты где здесь?
– снова уставилась Эсси на рисунок.
– Вот, - я не глядя ткнул пальцем.
– Ньорт Головешка, сын Йолли Совы и Дильяна Шестипалого.
– А почему Головешка?
– Потому что волосы черные. У нас в роду такие встречаются, но редко. Вот, прадеда моего тоже Головешкой прозвали. У матери такое имя потому, что она на ярком свету видела плохо, а у отца на левой ноге действительно шесть пальцев было.
– И что, у вас это вот прозвище с детства - и на всю жизнь?
– удивилась Эсси.
– А если человек вырастет и, скажем, захочет другое имя?
– Такое тоже бывает, - ответил я и указал еще одно место на наколке.
– Мой самый старший брат, Шюрь, например, из таких. В детстве его Пузырем звали, потому что толстый был. А потом он вырос, похудел, сил набрался и измордовал тех, кто его дразнил, одного чуть до смерти не забил... С тех пор его стали Диким называть.
Когда я уходил из дома, Шюрь был здоровенным, на голову выше отца детиной с мрачным взглядом и тяжеленными кулачищами. Боялись его не только сверстники.
– Правда, - добавил я справедливости ради, - старое-то прозвище уже не сотрешь, только новое добавить можно. Так он и останется для потомков Диким Пузырем...