Большое путешествие Малышки

Попова Елена

Истерика Главного режиссера, а также бывшего мужа Фадеева стала Малышку раздражать, и она сказала сухо:

– Ну а я здесь при чем?

На что Фадеев набросился на Малышку с новой волной ярости:

– Ты-то как раз и при чем! Ты - первая, о ком он спросил! Он так и сказал - где эта девочка из литчасти? Так и спросил! Прямым текстом!
– Фадеев на секунду замолчал, а потом добавил уже другим, более мягким и даже просительным тоном: - Уговори его, а? Куда-нибудь... В маленькую гостиницу... Да мы уже и нашли.

Конечно, в такой ситуации было

бы лучше всего посоветоваться с Иваном Семеновичем Козловским, но тот был далеко. После ненастной ночи, когда Иван Семенович Козловский бегал в одних больничных шлепанцах по мокрому снегу в поисках Мани Огарок, по классному журналу - Марии Огарковой, он подхватил злостный бронхит, и сыновья недолго думая отправили его на какие-то жаркие острова. Как будто читая мысли Малышки, Фадеев сказал:

– Даже Козловский ничего лучшего не придумал бы. Не в землю же его живым закапывать!
– и тут Фадеев отвел глаза, потому что они вдруг как-то предательски блеснули.

– Где он?
– спросила Малышка.

У кабинета Директора стоял Шнип-маленький и трясся, как огромный осиновый листок. С щеки его стекала кровь, он зажимал ее носовым платком и, наклоняясь к совсем уже ссохшемуся Шнипу-большому, отчаянно шептал:

– Как же это, папаша? Да что же это такое? Кто я ему, а?

Из-за дверей раздались знакомые ругательства, наконец, из кабинета выскочил Директор, в таком же трясущемся состоянии, как и Шнип-маленький, разве что без ссадины на щеке, зато нижняя челюсть у него сильно дергалась, а плохо пригнанный протез совсем уже неприлично лязгал.

– Зарыть!
– закричал Директор, повалившись на стул.
– Закопать сволочь! К чертовой матери закопать!

Заметив Малышку он замолк, но уже через секунду бросился к ней с распахнутыми объятиями, словно и не виделся в ресторане совсем недавно:

– Вот кто нам поможет!

И Малышка не успела глазом моргнуть, как Директор, Шнип-маленький и Фадеев, образовав своими телами стену, ласково, но настойчиво, одновременно поддерживая и чуть подталкивая в спину, оттеснили Малышку к самой двери. Последний толчок оказался самым ощутимым - Малышка оказалась в кабинете Директора, дверь за ней торопливо захлопнулась. То, что она увидела, ее довольно-таки потрясло. Она остановилась и даже зажмурилась. Посреди кабинета стоял Сам - голый, поросший какой-то бурой шерстью - и по своей старой, неизменной привычке скверно ругался.

– Здравствуйте, - сказала Малышка, не открывая глаз.

– Бессовестный... Людей бы постеснялся, - проворчал неподалеку голос Екатерины Петровны.

– Подумаешь, какие мы нежные!
– сказал Сам.
– Давай проходи!

Малышка сделала шаг вперед и, чтобы не упасть, чуть приоткрыла глаза. Сам, уже закутанный в какую-то ткань, сидел за столом в кресле Директора.

– На себя посмотри!
– вдруг закричал Сам.
– Была девочка девочкой, а теперь что? Ладно, - сказал он после паузы, когда заметил, что Малышка уже решила обидеться.
– Это пока еще не худший вариант. Давай в карты играть!

– В карты?
– удивилась Малышка.

– А что? Забыла? Это у нас неплохо получалось!

– В пьяницу?
– спросила Малышка.

– Конечно, в пьяницу!

Тут же появились карты, и Сам принялся раздавать. Не успели они начать игру, как дверь открылась, и Директор, отворачивая лицо, вкатил тележку с едой. Сам брезгливо оглядел тарелки с кашей и закричал:

– Где мясо?

– Вам может быть плохо, - сказал Директор.
– Даже медведи сразу мясо не едят.

– Не учи ученого!
– закричал Сам.
– Делай что говорят!

При этом он вытянул сухую и жилистую, как у перемороженного цыпленка, ногу, самым немыслимым образом изловчился и ударил по подносу, тарелки с кашей и творогом разлетелись в разные стороны. Директор побежал к дверям, каша стекала по его лицу.

Больше в кабинете никто не появлялся. Минут через двадцать какая-то рука, почему-то голая и с татуировкой в виде старого герба Советского Союза, протянула из-за двери тарелку с жареным цыпленком, а еще чуть позже Малышку по имени окликнул шипящий голос Фадеева, а когда она подошла к дверям, тот же голос сказал:

– Не забудь, зачем пришла. Ждем до вечера.

После того, как Сам быстро расправился с цыпленком и с переменным успехом сыграл две партии в пьяницу, его разморило, а глаза стали закатываться, как у совсем уже дряхлой, усталой птицы, и Малышка было подумала, что сейчас он опять заснет. Но в самый казалось бы критический момент он тряхнул головой, опять уставился на Малышку и капризно сказал:

– Что расселась - раздавай!

– Может, есть смысл куда-нибудь отсюда перебраться?
– сказала Малышка, тасуя карты.
– Я знаю одно место, где вам было бы гораздо удобнее.

– Не выдумывай!
– сказал Сам.
– Мне удобно здесь!

– Но здесь кабинет Директора Театра, - сказала Малышка.

– Паршивец он, а не Директор!
– закричал Сам.
– Все они - паршивцы! Во что Театр превратили! Развалили Театр! Я, что ни говори, был великий артист!

– Никто это и не оспаривает, - заметила Малышка.

– А эти! Плоть от плоти, кровь от крови! Потомки гребаные, пидэрасы проклятые! Ваське-то Шнипу, недоростку, я сразу сказал - не иди, Васька, ни в артисты, ни в начальники! Для артиста - ростом не вышел, для начальника глуп. Будь себе тихо администратором, проживешь, как человек! А мать его Оксанка Шнип - славная была девочка!
– и Сам причмокнул губами.

– Неужели?..
– воскликнула Малышка, вспомнив вдруг отвисшую нижнюю губу Шнипа-большого и Шнипа-маленького, отвисшую губу Директора и целый ряд таких же отвисших губ у самых разных людей в Театре...
– Неужели?
– повторила Малышка.

– А ты как думала?
– хвастливо заметил Сам.
– Из одних ворот весь народ. Только я был - великий артист. А эти...
– и Сам даже брезгливо сплюнул.

Тут Малышка услышала ползущий от двери шепот Фадеева и подошла.

– Ну?
– прошипел Фадеев.