Большой план апокалипсиса. Земля на пороге Конца Света
Шрифт:
Но, как я уже сказал, не сложилось. Вместо перевоспитания врагов революции по методикам Бентама вследствие дефицита времени и средств их довелось просто истреблять, используя гильотину. Тем не менее новаторство было оценено по достоинству, Бентама не только встречали в революционной Франции с распростертыми объятиями, но даже произвели в почетные граждане страны (1792). Как вам, друзья, среди почетных граждан сотрудник внешней разведки сопредельного государства и доверенное лицо могущественнейшего британского магната, одного из руководителей крупнейшей мировой корпорации, Британской Ост-Индской компании?
Глава 8. Великая французская смута
Я был бы плохим мыслителем и негодным гражданином, если бы, оставаясь сторонником монархии в Лондоне, не стал республиканцем в Париже.
Заем под процент есть червь, подтачивающий прибыль.
Моя старая мечта состоит в тот, чтобы проценты были свободны, как и любовь.
Новый мир был совсем не похож на Средневековье, и благородным рыцарям было трудно смириться с этими внезапными переменами: когда-то презренные менялы, которых любой дворянин мог приказать высечь, вдруг приходили к ним с расписками и векселями — и за спинами этих ростовщиков стояла королевская стража.
Глубочайшая правда войны в том, что исход битвы решается в разумах военачальников, а не в телах их воинов.
Это — чудовище в физическом и нравственном отношении, — все пороки соединяются в нем.
Развитие роскошного образа жизни, начавшееся еще в олигархии, неудержимая потребность в деньгах приводят молодых людей в лапы ростовщиков, а быстрое разорение и превращение богатых в бедняков способствуют возникновению зависти, злобы бедных против богатых и злоумышленных действий против всего государственного строя, обеспечивающего богатым господство над бедными.
Если Реформация выступала борьбой за христианство с «человеческим лицом», то Великую французскую революцию вполне резонно назвать попыткой придать облику государства такой вид, чтобы он не вызывал у граждан неприязни и содрогания. По крайней мере, именно таковы были цели, декларировавшиеся накануне революции франкмасонами, которые, безусловно, сделали немало, чтобы подготовить переворот 1789 г. Однако вместо свободы, равенства и братства, обещанных масонами, Франция получила многолетнюю кровавую смуту. Причем самих франкмасонов не обвинишь в надувательстве, принимая в учет драматическую судьбу многих из них, в том числе и Филиппа Эгалите, великого магистра ложи «Великий Восток Франции», расставшегося с головой на эшафоте. Есть исследователи, склонные утверждать, будто франкмасонство само пало жертвой тайной силы, скрытно внедрившейся в его ряды и повернувшей вектор истории в требуемую сторону. Некоторые полагают такой силой орден баварских иллюминатов, созданный оккультистом Адамом Вейсгауптом, называвшим себя реинкарнацией египетского фараона Эхнатона. Может, так и есть, однако нельзя не признать: даже если вышеизложенное хоть в какой-то мере соответствует действительности, а прямых доказательств, естественно, нет, вожди иллюминатов не получили ровно никаких дивидендов от Французской революции. А кто тогда их, спрашивается, получил?
8.1. Мавр своё дело сделал…
Англия и Франция прожили бок о бок немало столетий, и их отношения далеко не всегда были безоблачными. Случались между ними и распри, и жестокие войны. Долгое время английские короли, как герцоги Нормандии, даже приносили французским сюзеренам вассальную присягу. А во времена Столетней войны английские монархи объявляли себя французскими королями. Одним словом, бывало по-разному. В XVIII столетии Британия несколько раз брала верх над гораздо более многолюдной континентальной соседкой, особенно крепко перепало королевству Бурбонов в Семилетней войне. И тем не менее именно оно, вопреки расшатанной экономике, оставалось самой могущественной страной Европы (с населением в 25 миллионов человек) и, следовательно, единственным и естественным конкурентом Британии из тех, что находились неподалеку. Что называется, только руку протяни. Как было не организовать во Франции Многолетнюю Кровавую Смуту, вошедшую в историю под именем Великой французской революции? Тем более что и почва была благодатной. Как пишет Александр Пасынков в монографии «Феномен ростовщичества», финал XVIII столетия ознаменовался во Франции экономическим хаосом и финансовыми спекуляциями, процентные ставки росли, а за ними и инфляция, куда ж без нее. Власти, правда, с этим явлением пытались бороться, в 1777 г. Парижский парламент даже запретил ростовщичество, и этот запрет продержался до революции. А. Пасынков пишет: «Запрет на получение ростовщических процентов активизировал финансовую буржуазию, и Франция через двенадцать лет получила свою буржуазную революцию, как Византия получила крестовый поход в ответ на меры против ростовщиков». Впрочем, и безо всякой революции то была неравная борьба.
Настала пора становления банковских капиталов, и европейские финансовые воротилы уже давно держали королевство Бурбонов за горло. Еще при Людовике XIV, монархе, которого придворные льстиво величали «королем-солнцем», финансовыми делами заправлял могущественный банкир Самуил Бернар. [293] Современники шутили, говоря, что «вся заслуга его состоит в том, что он поддерживает государство, как веревка повешенного». Примечательная характеристика, не правда ли? Сам знаменитый Вальтер Скотт, характеризуя создавшуюся ситуацию в объемистом труде «Жизнь Наполеона Бонапарта», отмечал: «Финансисты использовали правительство, как ростовщики — обанкротившихся мотов, которые одной рукой поощряют их привычки, в то время как другой выжимают из них все соки. Длинная цепь подобных грабительских займов и различные права и условия, данные в качестве залога, привела финансовые дела Франции в состояние полного хаоса». [294]
293
Самуил Бернар (1651–1739) — французский финансист, оказывавший денежные услуги Людовику XIV и получивший за это дворянский титул.
294
Скотт В. Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французского. В 14 ч. СПб.: типография Александра Смирдина, 1832.
Стоит ли удивляться тому, что последним генеральным контролером (иными словами, министром финансов) слабовольного и бестолкового французского короля Людовика XVI стал некто Жак Неккер, [295] уроженец Женевы и прямой ставленник международных финансовых воротил. Неккер сменил на этом ответственном посту (1776) француза Робера Жака Тюрго, безуспешно пытавшегося провести комплексные экономические реформы, предполагавшие распространение поземельной подати на дворянство с духовенством, отмену барщины и внутренних таможен и много чего еще. Упреки министра Тюрго в адрес членов королевской семьи, братьев Людовика и особенно королевы Марии-Антуанетты, зарекомендовавшей себя невероятной транжирой, вышли главному финансисту Франции боком, его оговорили и вышвырнули вон. Новый генконтролер, выходец из самой Швейцарии, страны банкиров, могущественный олигарх Жак Неккер пообещал Людовику XVI навести прямо-таки идеальный порядок. И навел. Заключенный при нем англо-французский торговый договор снизил пошлины на экспортировавшиеся во Францию британские промышленные товары, похоронив местные мануфактуры и спровоцировав таким образом тяжелейший кризис, а за ним и безработицу, и нищету, и грандиозный государственный долг, превысивший годовые доходы страны. Несколько раз отправлявшийся королем в отставку (1781, 1789), Неккер всякий раз восстанавливался в должности, а его опала в июле 1789 г., парализовавшая торги на парижской бирже, послужила сигналом для штурма Бастилии. Непотопляемый генконтролер снова уселся в старое кресло, теперь уже вознесенный туда на революционных штыках. Удалившись на покой лишь под конец 1790 г., когда Франция погрузилась в полный хаос, Жак Неккер преспокойно уехал в родную Швейцарию. Во Франции ему стало неинтересно, мавр свое дело сделал.
295
Жак Неккер (1732–1804) — последний министр финансов Французского королевства накануне революции, успешный банкир и публицист-экономист, отец знаменитой писательницы баронессы Анны Луизы де Сталь, литературный салон которой немало поспособствовал делу революции. Трижды снимался королем с поста и трижды назначался министром снова. Его последняя отставка послужила одним из сигналов для штурма Бастилии.
8.2. Стратегия «непрямых действий» в действии
В стратегии длинный обходной путь часто оказывается самым коротким; прямое наступление истощает нападающего и уплотняет оборону защитника, тогда как непрямой подход ослабляет защищающегося, выводя его из равновесия.
Так, может, и правы те западные исследователи (в первую очередь Джеффри Стейнберг), что называют Жака Неккера агентом влияния лорда Шелберна, применившего против Франции так называемую стратегию «непрямых действий», как ее охарактеризовал спустя еще столетие знаменитый английский военный теоретик сэр Лиддел Гарт, удостоенный за свои достижения рыцарского звания. [296] По Лидделу Гарту, эта стратегия сводится к тому, что атаковать противника в лоб — значит лишь даром тратить время и резервы. Чтобы врага победить, надо заставить его потерять равновесие. Вот, собственно, и вся премудрость, эх, жаль, не читал Георгий Жуков этих книг, сколько русских мужиков уцелело бы под Ельней, на Зееловских высотах и в иных, щедро политых кровью местах. Ну да ладно. Еще Лиддел Гарт утверждал, что стратегия «непрямых действий» может быть применима где угодно, и в бизнесе, и в политике, и просто в человеческих отношениях. Гарт, естественно, не изобретал велосипед. Он лишь проанализировал действия успешных стратегов прошлого, Александра Македонского и Ганнибала, Велизария и Сунь Цзы. Не знаю, обошел ли он вниманием опыт лорда Шелбернского, да это и не важно, мы можем позволить себе провести анализ самостоятельно.
296
Сэр Бэзил Генри Лиддел Гарт (1895–1970) — английский военный историк и теоретик, оказавший большое влияние на теорию войн в XX в. Родился в Париже в еврейской семье. Учился в Кембридже. Поступил на службу в полк Королевской Йоркширской легкой пехоты, служил офицером британского корпуса в Европе во время Первой мировой войны.
Итак. «Свобода торговли», столь рьяно воспевавшаяся Бентамом и его предшественниками, была лишь одним из множества инструментов этой стратегии. Кто бы сомневался, что британцы, обладая самой развитой промышленностью и самым угнетенным рабочим классом (трудившимся в условиях, максимально приближенных к идеалу — «Паноптикону» Бентама), самым могущественным капиталом, сосредоточенным в частных банках вроде конторы братьев Бэринг, [297] а также доступом к копеечному колониальному сырью, выйдут из противоборства с французами победителями, если только оно состоится в условиях свободного рынка. Этот самый рынок, а с ним и вообще либерализм и воспевали посетители высокоинтеллектуального салона, открытого в Париже дочерью королевского генконтролера Неккера госпожой де Сталь. В нем успешно ретранслировались и тиражировались разрушительные идеи, генерировавшиеся в Лондоне Иеремией Бентамом и его сотрудниками. Я не пытаюсь доказать, будто «свобода» сама по себе плоха. Хочу лишь заметить: «свобода» — понятие растяжимое, а проникновение либеральных идей из страны, уже сумевшей их переварить, в страну сословную, к тому же еще и выведенную из равновесия и войнами, и финансовыми спекуляциями, чревато на деле большой бедой. Более того, эта беда становится практически неминуемой в условиях «непрекращающейся битвы народов», о которой так много написано английскими теоретиками, а сопредельное государство делает все возможное, лишь бы сломить и уничтожить конкурента. А ведь именно такая задача стояла перед спецслужбами лорда Шелберна. И спецслужбы ее, как можно догадаться, решали в рамках упомянутой выше стратегии «непрямых действий». То есть расшатывали Францию изнутри. Джеффри Стейнберг утверждает, будто крупные суммы, выделявшиеся Британской Ост-Индской компанией, поступали через банк братьев Беринг депутатам французских Генеральных штатов, созванных перепуганным Людовиком XVI уже накануне революции. Причем агенты Уильяма Петти не делали разницы между представителями противоборствующих во Франции группировок, одинаково щедро снабжая золотом (а затем, когда требовалось, и оружием) и якобинцев вроде Дантона, [298] которого, как пишет Дж. Стейнберг, французские роялистские спецслужбы накануне революции вообще принимали за чистокровного англичанина на службе своего правительства, поскольку он постоянно ошивался в Лондоне, где ни в чем себе не отказывал (а после революции вообще жил как нувориш); и тесно связанного с иллюминатами авантюриста графа Мирабо, тоже до революции «стажировавшегося» в Англии, где, как пишут биографы, «его представили высшему обществу». [299] Нас вот с вами — не представят, уверяю вас.
297
История банка «Baring Brothers Bank» берет начало еще в 1717 г., когда торговец Ф. Беринг перебрался из Германии в Англию, где занялся спекуляциями шерстью. В 1762 г. его внуки основали торговый банк, вскоре ставший кредитором многих европейских королей. Беринг-банк финансировал войну против Наполеона, кредитовал приобретение Луизианы и пр. и пр. В XIX в. авторитет братьев Бэринг в финансовом мире был очень высок.
298
Жорж Жак Дантон (1759–1794) — деятель Французской революции. По образованию — адвокат. Масон. На рубеже революции был крайним радикалом, с августа 1792 г. — министр юстиции. Был одно время председателем клуба якобинцев и членом Первого комитета общественного спасения. Арестован и казнен вместе со своими сторонниками (Демуленом, де Сешелем и др.) Вторым комитетом общественного спасения, которым руководил Робеспьер.
299
Оноре Габриель Рикетти де Мирабо (1749–1791) — один из самых знаменитых ораторов и политических деятелей Французской революции. Странная, противоречивая личность, под стать своему современнику Иеремии Бентаму. Родился уродцем (с ногами разной длины), в младенчестве переболел оспой, которая изуродовала ему лицо, но не умер. С детства конфликтовал с отцом, знаменитым французским экономистом, который в отчаянии называл сына (вследствие необузданного нрава) «чудовищем», и, пытаясь хоть как-то на него повлиять, отправлял того то в военную школу (под чужим именем), то вообще в тюремную камеру, узнав, сколько Оноре Габриель наделал долгов. Женившийся по распоряжению отца на богатой наследнице, Мирабо мигом промотал ее состояние и снова стараниями отца очутился за решеткой в знаменитом замке Иф, откуда, впрочем, сбежал, соблазнив жену главного вертухая. Соблазнив на свободе замужнюю маркизу де Моннье, Мирабо выехал с ней в Голландию, прихватив все ценности ее обманутого мужа. Но был арестован полицией по обвинению в похищении этой самой маркизы, доставлен домой и приговорен к смерти. Но вместо эшафота оказался на свободе (в отличие от маркизы, очутившейся в монастыре) и судился сначала с бывшей женой (состояние которой промотал), а затем и с отцом. После чего снова выехал в Голландию, а затем перебрался на Британские острова. Вернувшись во Францию, Мирабо принял участие в созванных королем Генеральных штатах и стал одним из инициаторов захвата Бастилии. А уже после этого события предложил свои услуги королю. Естественно, они высоко оплачивались. Мирабо скоропостижно скончался ранней веской 1792 г. Его тело с превеликой помпой поместили в парижский Пантеон, но впоследствии выкинули оттуда, когда всплыли факты получения им денег от низверженного короля.