Большой укол
Шрифт:
Растолкав охранников — толпа сама расступилась — Давила подошел к ограждению и уставился на ночное светило.
— Он что у вас, лунатик? — осторожно спросила одна девушка охранников и в глазах у них зажглось «Е-мое». Они не успели ничего сделать, потому что профессор, сам все понял и с омерзительным хохотом перевалившись через перила, рухнул в черную воду.
9
Секретарь подал султану длинный узкий листок бумаги, на котором было изображено несколько иероглифов. Хозяин острова довольно
Руми не успел ни удивиться, ни испугаться, ни обрадоваться. Глаза султана открылись.
— Послушай, Руми, а ведь тебе ведь тоже интересно узнать, что я шепчу на ухо этим ничтожным, когда отправляю их беседовать с принцем.
Секретарь помялся. Сказав нет, он слишком явно соврал бы, сказав да, проявил бы недопустимое свободомыслие.
— Впрочем, — султан достал из кармана зажигалку и поджег шифрованный листок, — думаю, ты догадался.
— Нет, высочайший, нет и нет! — искренний испуг вспыхнул в голосе Руми.
— Да? А я, мне кажется, догадался бы. Сопоставив кое–какие вещи. Но это — так. Тебя наверное, сильнее всего занимает, зачем я столь лет измываюсь над своим младшим и любимым сыном.
— Меня это не занимает, ибо вам не угодно, чтобы меня это занимало.
— Не лги. Власть моя велика, поэтому не нужно ее преувеличивать. Иногда она проникает даже в души людей, было бы безумием и подавлять их волю. Но было бы безумием считать, что какая бы то власть может помешать возникновению мыслей.
— Воистину так. Вы правы.
— В чем именно?
— Да, я задумывался, отчего такая неспра… такая странность: своим старшим сыновьям вы позволили все, разрешили жить так, как они пожелают. А младшего, самого любимого, заточили на этом плоскогорье, вдали от всех развлечений, удалив от него всех женщин, истребив самый дух женщины.
Султан усмехнулся.
— Ты имеешь в виду, что тут во дворце все до единого кастраты? Правильно. Настоящий мужчина всегда носит с собой не только мысли о женщине, но и ее дух. Ты умно сказал, Руми.
Секретарь поклонился. Султан продолжал размышлять вслух.
— Мужчина говорит самые обычные слова, но на них ложится женская тень, а раз она есть на словах, она рано или поздно проникнет в душу.
— Вы как всегда правы и любую, самую глубокую мысль, думаете еще глубже.
— Это правильно, что ты мне льстишь. А что касается твоего недоумения по поводу судьбы принца, то оно происходит от твоей тамильской глупости.
Руми снова поклонился и значительно
— Вспомни, что дала моим сыновья свобода. Кишки старшего болтались по всем антеннам каирского аэропорта, средний похож на сгнивший банан. Младший, это все, что у меня есть и у него будет такое будущее, которое ты даже не в состоянии вообразить.
Секретарь стоял согнувшись в полупоклоне.
— А теперь вот что.
Руми выпрямился.
— Собери всех наших людей.
— Всех командиров?
— Всех, кто носит оружие.
— Кого нужно убить?
— Скажешь им и повторишь много раз, что убить надо большого, толстого человека, европейца. Очень толстого, очень молодого. Он будет заметен, он будет выделяться, у нас таких нет.
— Насколько он опасен?
— Этого им знать не нужно. Чем меньше они будут знать, тем легче им будет.
— В плен брать не нужно?
— В плен брать не нужно, ни в коем случае, это верный способ погибнуть. Стрелять без предупреждения. Если убьют кого–нибудь по ошибке, наказывать не стану. Стрелять в него сразу, как только он будет обнаружен. Где угодно обнаружен. В магазине, в баре, в церкви. Если он явится окруженный толпою людей, стрелять в толпу. Ты понял?
— Понял, господин.
— Теперь иди. Время у нас есть, но времени почти нет. Тех, кто охраняет дворец, я буду инструктировать сам.
— Ты полицейский, судя по одежде?
— Да.
— Ты давно служишь на острове?
— Да.
— Тебе часто приходится его видеть?
— Нет.
— Почему?
Насупленное молчание, каменные желваки на скулах, отсутствующий взгляд.
— Потому, что тебе не хочется его видеть?
— Нет.
— Потому, что он нечасто приходит?
— Да.
— Скажи, полицейский, тебе приходилось в него стрелять?
— Нет.
— А надевать на него наручники?
— Нет.
Левая щека полицейского слегка дернулась.
— Тебе мой вопрос показался смешным?
— Да.
— Понятно. А кому–нибудь из твоих друзей, сослуживцев, приходилось в него стрелять?
— Нет.
— А в камеру сажать?
— Нет.
— А он спрашивает разрешения, когда ему нужно явиться на остров?
— Нет.
— Почему же вы его пускаете?
Коп снова заиграл желваками.
— Потому, что вы не в силах сопротивляться?
— Да.
— То есть, он может придти, когда захочет и делать, что захочет?
— Д-да.
— Ты ответил неуверенно, то есть он не все может делать, не все, что захочет? Что например в его силах? Молчишь? Ладно, спросим по–другому. Он может ограбить банк?
— Нет.
— Не может, или не хочет? Или правильнее сказать, что он и не может, и не хочет?
— Да.
— А может, не может, потому что не хочет?