Большой укол
Шрифт:
Пещера ветвилась и набирала силу. Люди попали в нее через ничтожный капилляр, а спустя десять минут уже двигались по полнокровной артерии. Где–то в глубине таилось полое сердце. Не менее трехсот метров пробежав по каменным сосудам, сделав несколько десятков поворотов, Дрынов остановился. Поток собственной крови ударил в голову.
Неужели!
Над правым плечом майора нависла физиономия удивленной лошади — противогаз Шерстюка. Он присоединил свет своего фонаря к командирскому. И вот что оказалось в круге света. Одноразовый шприц. Он лежал на гранитной опухоли, посреди коридора, рядом с использованным презервативом. Сверху, на этот натюрморт злорадно указывал кривой,
Дрынов подал сигнал тем, кто за спиной — повысить осторожность.
Ворота Замка были где–то поблизости.
Следующей находкой была сильно стоптанная кроссовка. Потом выпотрошенная упаковка каких–то таблеток. Белая расческа неизлечимо больная кариесом. Две выпотрошенных упаковки таблеток. Пустая квадратная бутылка с бельмом содранном этикетки. Через два шага этикетка нашлась — налеплена на стену. Под наклейкой куча человеческих испражнений. Еще одна бутылка. Наполовину сгоревшая свеча. Вторая кроссовка, столь же зверски истоптанная. Два свечных огарка. Куски окровавленной ваты. Целая гора одноразовых, нераспечатанных шприцов, такие прозрачные, пулеметные ленты. Бутылочная розочка, изготовленная ударом о стену. По краям оскаленного лезвия, куски ваты. Две, три, пять куч дерьма. Потом ископаемого мусора стало меньше. Совсем исчез. Почти. Валяется белая пуговица на дороге, и комок жвачки, налеплен на стену. Дрынов сделал предварительный вывод. Какая–то семья(группа, шайка) на время удалилась из Замка на, скажем, наркотический пикник на свежем подземном воздухе, но после того, как закончились припасы, вернулась обратно. Версия очень рабочая, но версия.
Еще один поворот коридора.
Что–то блеснуло впереди, отразив свет. Что–то продолговатое, металлическое.
Майор остановился. Так, кажется начинается серьезное. Сержанты тяжело, но решительно дышали у него за спиной. «Вперед» мысленно скомандовал себе майор, и уже шагов через двадцать пять, натолкнулся на полотно узкоколейки. Это была несомненно одна из магистралей подземной кровеносной системы. Поверхность рельс местами отсвечивала чистым металлом. Неужели, до сих пор используется? Или построена из особого сплава?
Самое простое объяснение — сухой воздух подземелья, дожди тут не ходят. Майор, как представитель среднего командного звена, был отчасти посвящен в тайну подземного города, поэтому удивлялся не очень, сержанты же задергали головами и стали возить своими фонарями вправо–влево, при этом безмолвно делясь друг с другом перенесенным потрясением от увиденного. Это же действительно полное мое: в тайге, в горе — железная, неизвестно чья дорога!
Сердюк лег ухом на рельс, при помощи этого былинного приема пытаясь определить, не катит ли по дороге дрезина или вагонетка. И определил, о чем свидетельствовал его восторженно вздернутый палец. Но пальца этого никто не увидел, потому что все остальные смотрели в глубину тоннеля. Они любовались расхлябанным, кое–как одетым шатающимся видением, которое неизвестно откуда вывалившись, удалялось вдоль по шпалам. Эта девица напомнила Дрынову таежную беглянку. Движениями, обремененным видом, степенью неуместности в окружающем мире. Она шла, переступая со шпалы на шпалу. Видимо ей самой походка казалась восхитительно легкой. Бегущая по шпалам. Бьющий в голую спину свет ее явно стимулировал. Но объективно говоря, шла она, как пьяная кобыла по бурелому. С размаху, вкровь ссаживая ноги о камни, болты.
Дрынов сорвал с головы противогаз и крикнул:
— Стой!
Она не обернулась.
— Стой, стрелять буду!
14
— Я понял, ты бройлер!
Выражение лица у него было счастливое, он меня «уел».
— Почему бройлер? — переспросил я вяло, — бройлер, это птица.
— Бройлер настолько же птица, насколько ты — человек.
Неприятно, когда такое существо, как Валерик, да еще слепое, так легко и глубоко вникает в твою тайну. Я попытался смягчить удар, это можно было сделать, только перейдя в наступление.
— А ты мне что, поверил?
— Поверил.
— Поверил в весь этот бред?!
— Да, — гордо заявил он.
— Смешно, честное слово. К тебе в квартиру вваливается небритый мужик, весом далеко за двести кг и объявляет, что он на самом деле четырнадцатилетний мальчик, сбежавший из дома. И ты в это веришь!
— Почему бы нет, если ты смог в одну секунду, без всякой боли, одним словом, меня ослепить, почему не может быть правда и про возраст?
— Ты веришь, дорогой Валера, что бывают вещи, которые растут и развиваются настолько быстрее, чем все остальные? Как будто у них год идет за два? Это же плохая фантастика и все.
— Ничего удивительного, кругом акселераторы. Вон у меня соседка Нинка на год моложе тебя, а погляди, секс–мина, и титьки и сзади — ого–го! У нее, у семиклассницы мужиков…
— Я не про то, Валера.
— А Валера про то, про то самое.
— Ты же не мог не обратить внимания — я не только по килограммам, но и по мозгам на четырнадцатилетнего не похож.
Он махнул на меня заживающим пальцем.
— При нынешней экологии с людьми всякое может произойти. Ты же — Урал! Там главная грязнилка, чугун, кокс, там атом, я слышал, взрывался почище Чернобыля. Удивить меня умом, ты не удивил. Когда глотают грязную химию года за годом, начиная с отцов и дедов, может не только рак быть, или теленок с двумя головами, может и ум продвинуться.
— Ты конечно думаешь, я теперь таскаюсь по городам и квартирам и мщу нормальным людям за свое ужасное детство? Ослепляю, убиваю?
— Вот видишь, я угадал, — самодовольство его стало еще злораднее, — угадал, правда? Ты мне даже не все еще рассказал, а картинка рисуется ясная. Так, я себе думаю, что кроме экологии тебя и семейная ситуация потерзала, отчего ты в жир ненормальный пошел и мозги напружинил.
Что тут было ответить, эта слепая гадина стреляла без единого промаха.
— Да не сопи, птица, не сопи, лучше уж скажи — легче станет — пил отец–то, пил?
— Не было отца.
— Тогда мать, да? Скажи, пила?
— И пила.
— А что еще? Травку покуривала?
— Не только.
На меня навалилась какая–то тупость мрачная, я отвечал на все вопросы, хотя не знал, зачем это делаю.
— Что, и кололась?! — В голосе Валеры плавало неподдельное восхищение. Меня тошнило.
— Да, кололась.
— Героин?
— И героин.
— Разве есть что–нибудь круче?
— Есть Валера, есть.
— А работала кем, какая там, у вас, в Краснобельске работа для баб?
— Бухгалтер. Сначала.
— Пока не выгнали?
— Не помню, это еще до меня было.
— А что отец–то?
— Я тебе говорю, не было отца, — угрожающе понизил я голос. Его это ничуть не испугало, он и впрямь относился ко мне, как к четырнадцатилетнему.
— Не было, так не было. Но когда нет отца, есть мужики, да?
Честно говоря, в этот момент я обдумывал, чем еще, кроме слепоты, наградить этого проницательного шофера–венеролога.
— Значит угадал я, угадал! И ты сам все видел. Как они к ней являются. Когда подрос и все понимал. Каждую неделю новый, а может и каждый день. Винище, под столом дым от косяков, пьяная мразь сует тебе грязную конфетку.