Борьба страстей
Шрифт:
— Это корабль, который они нашли сегодня ночью, — добавила она. — Они получатъ вознагражденіе!
Подруги должны были согласиться, что она была права — юркая двочка! Она все понимала, несмотря на то, что была еще очень молода.
— Пойдемте, скажемъ объ этомъ женамъ лоцмановъ, — сказала добродушно Эльза. — Вдь дло идетъ о вознагражденіи.
И он отправились. Эльза чувствовала себя очень гордой, какъ будто она сама нашла корабль. Она важничала передъ подругами и старалась припомнить какую-нибудь новость, которой она могла бы озадачить ихъ.
Она
— Знаете, Іенсенъ, служащій у Берга, запачкалъ свои новые брюки масляной краской? Ахъ, теперь не имло больше смысла острить на счетъ Іенсена, посл того, какъ консулъ высказалъ свое мнніе о немъ!
— Не можетъ быть!
— А вы этого не знали? Но это ему подломъ, онъ вчно задираетъ носъ!
— Ха, ха, ха, какъ смшно!
— Такъ вы, можетъ быть, тоже не знаете, что Олава Воллертзенъ въ такомъ положеніи?
— Въ какомъ?
— Въ такомъ! — и Эльза выставила впередъ животъ.
Подруги въ ужас всплеснули руками и сказали:
— Нтъ, Боже сохрани, этого не можетъ быть!
— Но Эльза слышала это изъ достоврныхъ источниковъ.
— Но вдь Воллертзенъ два года уже какъ ухалъ! Это совершенно невозможно!
— Да теперь вы можете вритъ или не врить, какъ хотите, но не забывайте, что я вамъ это сказала.
Молоденькія двушки не могли понять, какъ это могло случиться, вдь если отецъ два года тому назадъ ухалъ, онъ никоимъ образомъ не могъ имть ребенка; и Эльза не могла имъ этого объяснитъ, хотя она и была больше освдомлена, чмъ он.
Отъ лоцмановъ молодыя двушки отправились прямо на набережную. Судно было уже причалено, воду выкачали, и оно красовалось, покачиваясь на вод.
Тогда консулъ отправился на бортъ. Весь городъ собрался на набережной и слдилъ за нимъ. Нсколько человкъ стояли у него поперекъ дороги, онъ вжливо попросилъ, чтобы его пропустили.
Онъ былъ благороденъ и черноволосъ, въ свтломъ костюм, съ цвткомъ въ петличк. Подъ мышкой онъ несъ портфель. Онъ осмотрлъ корабль сверху донизу и сталъ составлять протоколъ. Онъ записалъ то, что видлъ самъ, и то, что ему разсказали лоцманы. Одного изъ зрителей, стоящихъ на набережной, позвали на корабль, чтобы онъ держалъ консулу чернильницу въ то время, какъ онъ обходилъ и записывалъ…
Этотъ годъ былъ замчателенъ тмъ, что почти въ каждомъ мсяц можно было отмтиль какое-нибудь хотя маленькое происшествіе. Пожаръ у учителя Эліассена нельзя было причислить къ числу ежедневныхъ событій. Добрый Элліассенъ, ему поистин помогло Провидніе! Этого нельзя было отрицать. Не боле года тому назадъ онъ за большую сумму застраховалъ свой домъ, хозяйственныя строенія и весь свой домашній скарбъ, а теперь все сгорло до тла. Учитель Эліассенъ былъ также кассиромъ «Ферейна», а при пожар сгорла вся наличность денежной кассы. Это было самое ужасное; нсколько сотъ кронъ исчезли, какъ дымъ. На общемъ собраніи «Ферейна» было предложено не взыскивать съ кассира денегъ, но Элліассенъ всталъ со своего мста и сказалъ растроганнымъ голосомъ, что пусть лучше и онъ, и его жена, и его многочисленныя маленькія дти будутъ
Тогда внезапно восторгъ овладлъ всми членами «Ферейна», и они собрали между собою двсти кронъ для покупки учителю домашней утвари.
Наступила осень, плохая погода, темныя ночи. Оба ночныхъ сторожа встрчаются попрежнему на рынк макрелей; они здороваются, болтаютъ между собою и идутъ вверхъ по улиц. Темная ночь, и только фонарь у гостиницы распространяетъ тускливый свтъ. Одинъ изъ сторожей беретъ своего коллегу подъ руку и крпко держитъ его. Они стоятъ и смотрятъ…
Происходитъ нчто странное, Тоннесъ Глай идетъ спокойнымъ шагомъ внизъ по улиц и направляется прямо въ контор консула. Но вдь теперь ночь! Когда онъ доходитъ до верхушки лстницы, онъ останавливается и стоитъ нсколько секундъ, наклонивъ слегка голову набокъ, благодаря мыслямъ, отягощающимъ ее. Но едва сторожа собрались поставить ему удивленный вопросъ, какъ самъ консулъ отворилъ ему дверь. Это было самое удивительное изъ того, что они пережили за т пятнадцать лтъ, что охраняли городъ! Они остаются стоять тамъ, гд стояли.
Тоннесъ Глай вошелъ тихонько и ждалъ пока консулъ запретъ дверь. Затмъ его повели въ самую отдаленную комнату конторы. И здсь такъ-же дверь была плотно и крпко заперта.
— Я думаю, не стоитъ зажигать огонь, — сказалъ консулъ. — Фонарь гостиницы бросаетъ сюда немного свту. Но садитесь, пожалуйста. Садитесь вотъ сюда!
Тоннесъ Глай почтительно слъ на кончикъ стула.
— Такъ вотъ, это было какъ разъ то, что я хотлъ вамъ сказать, — началъ консулъ. — Вы это уже знаете. Вы видли меня одинъ или два раза, коротко говоря, нсколько разъ. Сколько разъ вы меня видли?
— Семь разъ, господинъ консулъ, — отвчаетъ Тоннесъ Глай.
— Такъ часто я не бывалъ у нея, — сказалъ консулъ. — Это было два-три раза, въ этомъ я признаюсь. Два-три маленькихъ раза.
Тоннесъ Глай возражаетъ:
— Семь разъ, господинъ консулъ. Извините меня за мое замчаніе.
Консулъ зажигаетъ сигару, но не предлагаетъ Тоннесу Глайю.
— Пусть будетъ такъ, — говоритъ онъ и пускаетъ дымъ на воздухъ. — Но я надюсь, относительно другихъ вопросовъ, мы будемъ съ вами солидарны, мой добрый Янсенъ.
Но его не проведешь, и онъ не длается мягче отъ того, что консулъ называетъ его «добрымъ Янсеномъ».
— Всего только Тоннесъ Глай, господинъ консулъ, — возражаетъ онъ.
Консулъ киваетъ головой и выпускаетъ изо рта сигарный дымъ.
— Хорошо… Ты говорилъ, что видлъ меня выходящимъ изъ ея дома. Это, во-первыхъ. Во-вторыхъ, ты сказалъ ей, что я долженъ тебя наградить. Сколько ты требуешь? — Съ этими словами консулъ предлагаетъ Тоннесъ Глайю сигару, отъ которой онъ однако отказывается. Онъ настаиваетъ, но Тоннесъ все-таки отказывается.