Боярин
Шрифт:
– Нет. Не напутал Претич. – Она помолчала, а потом спросила холодно: – А почему ты не спрашиваешь, зачем я тебя вызвала?
– Соскучилась, наверное, – пожал я плечами.
Рассмеялась она на мои слова.
– Некогда мне было скучать, – сказала.
– Так чего же тебе от меня надобно?
– Какие наречия тебе известны?
– Чешское, свейское, булгарское, хазарское, понимаю и немного говорю по-печенежски, – перечислил я.
– А греческий знаешь?
– Нет, – признался.
А сам все понять пытаюсь, чего это она задумала.
– Жаль, что не знаешь, – вздохнула Ольга.
– Что? Книгочей тебе понадобился?
– Я как-нибудь справлюсь. – Она закрыла книгу, провела кончиками пальцев по сафьяну переплета. – Ну-ка помоги, – на сундук кивнула. – Крышка у него тяжелая. Трудно самой поднимать.
Я подошел, поднял притвор, заглянул в сундук и подивился. Весь скрынь до самого верха был заполнен книгами.
– Ого!
– Утешение мое, – сказала княгиня и с бережением положила книгу в сундук. – Затворяй, – и тяжелый притвор встал на место.
– Помнишь Серафима?
– Попа Козарского? – улыбнулся я, вспомнив, как он, испугавшись моего кинжала, жадно пил кровь Христову в потаенной клетушке церкви Ильи.
– Это он мне книги из Царь-города привез. Читаю, вот, и радуюсь.
– Про Бога ромейского?
– С чего ты взял?
– Но ведь греки либо торгуют, либо про Иисуса своего всем сказки рассказывают.
– И среди них разные люди есть. Вон, – посмотрела она на сундук, – Аристофан у них такие забавные сказки сочинял. Я читала, так до слез смеялась.
Поглядел я на нее, а потом спросил:
– Так чего же ты от меня хочешь?
– Хочу, – наконец-то улыбнулась княгиня, – чтобы ты с Серафимом подружился.
– А ты знаешь, что поп этот с василисом своим переписывается? И все, что здесь, в Киеве, делается, он ему в подробностях докладывает?
– Конечно, знаю, – сказала она. – Или ты думаешь, что только ты у нас умом не обижен?
– Значит, мне за ним пригляд вести нужно?
– Нет, – качнула она головой. – Для пригляда другие найдутся.
– Тогда зачем…
– Чтобы греческий выучить, – она досадливо скривила губу и пристально посмотрела на меня, будто стараясь понять – вправду я такой дурачок или только прикидываюсь?
– В Царь-город меня отправить хочешь? – спросил я ее.
– Ты пока учи, а там видно будет. Сроку тебе даю полгода. Справишься?
– Коли ты слово свое сдержишь, так и я не подведу.
– Мое слово крепкое. Ступай, да до поры до времени язык за зубами держи. И чтоб через полгода ты по-гречески лучше самого Серафима изъясняться мог.
Поклонился я ей и к дверям направился.
– Погоди, – окликнула меня Ольга.
– Что еще? – обернулся я.
– Она с тобой приехала?
– Да. На Соломоново подворье отправилась. Лекарь мне дом свой завещал…
– Знаю. Завтра ко мне посланники заморские на прием придут. Я по случаю этому пир собираю. Ты тоже приходи и ее с собой возьми. Посмотреть на нее хочу.
– Как прикажешь, – кивнул я.
– А теперь ступай, – и отвернулась.
Только я за двери, а там меня уже ждут.
– Добрынюшка! – сестра мне на шею бросилась.
Вечером на Соломоновом подворье весело было. Все мои киевские знакомцы и друзья собрались. Только Кота с нами не было. Он прошлой зимой застудился сильно. Так что видеть больше мне в этой жизни конюшего не доведется. Жаль, хорошим он был человеком. Веселым и беззаботным. Может, в Ирие еще свидимся?
Выпили мы за него, пожелали ему сметанки вдоволь, табун коней небесных и навок ласковых. И чтоб в следующей жизни все, что в этой хотелось, то у него и исполнилось.
Снеди на столах немало, меда и браги тоже достаточно. Друзья добрые вокруг. Глушила-молотобоец с Велизарой пришли, Малуша с Заглядой – само собой. Выросла сестренка, девкой красной стала.
– Скоро замуж тебя отдавать будем, – пошутил Чурила, посадник Подольский.
– Еще чего! – фыркнула Малуша и так на него взглянула, что тот язык прикусил.
Ицхак заглянул справиться, как мы в новом доме устроились. Так Любава его на почетное место посадила, потчевала вкусностями различными, медку в чару подливала:
– Благодар тебе, добрый человек, за то, что дом Соломонов доглядел, и у нас теперь в Киеве жилье есть.
– У нас на Козарах, – хвалился подвыпивший иудей, – так заведено. Мы своих уважить всегда рады. И слово твердо держим. А вы с Добрыном, хоть и гои, а все равно что свои. Я никогда не забуду, что Добрын для лекаря сделал. Да и тебя, Любава, Соломон часто поминал. Так что живите в доме. Ваш он теперь.
Кветан с Алданом тоже пришли. Подивился я, что они меж собой не собачатся.
– Что было, то минуло, – сказал Алдан. – Раньше мы Томилу поделить не могли, а коли она конюха выбрала, то я в сторонку отошел. На мой век баб еще хватит.
– А ты чего ж без жены? – спросил я у главного конюшего.
– Прихворнула она немного, дома осталась. Тебе же кланяться велела, – а сам на Любаву покосился.
Понял я, что у доярки еще прежний страх не прошел. Все еще боится чирьяками покрыться. Вот как ее жена моя когда-то напугала.
Своята с собой мяса свежего принес.
– Держи, хозяюшка, – Любаве поклонился. – Это чтоб было чем гостей угощать.
Приняла жена подарочек, чарку мяснику поднесла. Тот выпил и крякнул от удовольствия.