Братоубийцы
Шрифт:
– Ты сам знаешь, отец, – ответил раненый. – Раны, которые наносят братья, всегда тяжелы. Они молча вошли в деревню. Мягко отсвечивал белый купол церкви. Отец Янарос толкнул низенькую дверцу рядом с церковью. Они вошли в дом.
– Садись, сынок, – сказал старик и помог ему сесть на диванчик.
Он зажег лампу: осветилось бледное, страдальческое, экстатическое лицо юноши. Отец Янарос, увидев его, вздрогнул, пораженный. Где-то он уже видел этого человека, – но где, когда? Во сне? На нём была ряса, а с шеи свисал железный крест, и глаза у него были большие, ярко-голубые; они смотрели на мир удивленно, словно впервые видели
И вдруг молнией сверкнуло в голове отца Янароса воспоминание: когда митрополит в Янине несколько лет тому назад заказал ему икону Благовещения, точь-в-точь таким, как этот молодой монах, с точно с такими глазами, нарисовал он архангела Гавриила.
На миг испугался отец Янарос: какая все-таки тайна – душа человеческая! Как она всесильна: может создать и разрушить мир! Да, душа человеческая – искра Божьего пожара, а плоть – солома, она сгорит! Он наклонился к молодому монаху, и голос его задрожал:
– Кто ты, дитя мое?
Но раненый закусил губы.
– Мне больно, – проговорил он и закрыл глаза. Стыд охватил отца Янароса: забыл о ране и пристаёт с расспросами. Он схватил кувшин с водой, распахнул рясу монаха, тщательно промыл рану, достал с полки бальзам для ран, всегда хранившийся у него для такого случая, смазал рану, уложил юношу на диванчик, затем взял скамью и сел рядом с ним.
Раненому стало легче, он открыл глаза, взглянул на отца Янароса и улыбнулся ему.
– Мне хорошо, мне уже легче, благослови тебя Господь, –сказал он и снова закрыл глаза.
– Может, ты уснёшь, сынок?
– Нет, я хочу собраться с духом, собраться с силами и по говорить с тобой.
– Отдохни сначала, не утомляй себя. Я не хочу тебя расспрашивать. Я не спрашиваю тебя, кто ты и что тебе надо здесь, в этом глухом Кастелосе. Мне ничего не надо, отдыхай
– А чтобы отдохнуть, мне нужно поговорить с тобой, отец. Для этого я и пришел. У меня есть тайна...
– Тайна? – переспросил отец Янарос и взволнованно посмотрел на юношу. «Не сумасшедший ли это, – подумал он. – Такие глаза бывают только у тех, кто видит невидимое: только у безумных и у ангелов такие глаза».
– Какая тайна?
Юноша проглотил комок в горле, помолчал немного и сказал:
– Стакан воды, горло пересохло... Прости меня, отец.
Он выпил воды, легче стало шевелить, языком.
– Когда меня ранили, я просил Бога дать мне силы добраться до тебя и рассказать тебе… доверить тебе мою тайну, прежде чем умру. А я, наверное, умру, отец.
– Не говори таких слов, сынок, – проговорил отец Янарос и почувствовал несказанную нежность к этому юноше, боровшемуся перед ним со смертью, боровшемуся с Богом.
– Боишься ты смерти, отец Янарос?
Тот улыбнулся.
– Ну, так что же?
Отец Янарос не ответил; он хотел было сказать, что боится смерти, не хочет её тогда, когда берёт она молодых, в полном цвету, не дав им созреть, принести плод, но промолчал.
– И я когда-то боялся её, отец, когда был помоложе. Но святой подвижник сказал мне однажды слово одно, и с тех пор я полюбил смерть.
– Что это за слово? И я хочу его услышать.
– «Смерть – это знак того, что Бог прикасается к человеку», –вот что он сказал. А я теперь чувствую, что чья-то невидимая рука прикасается ко мне,
– Доверить мне? Почему мне? Мне семьдесят лет.
– Тебе двадцать лет, отец Янарос. Я о тебе много слышал. Отец Арсений...
Отец Янарос вскочил.
– Кто? Отец Арсений из скита..?
– Да, из скита Св. Анны. Помилуй его, Господи.
– Он умер?
– Нет, сошел с ума.
Глаза отца Янароса наполнились слезами.
– Он сошёл с ума от долгого поста, от долгого целомудрия, от долгих бесед с Богом. Не выдержал. Приподнялась крышка люка, и вышли из нее скрытые бесы. Он уже не резал из дерева Богородиц и Христов, а вставал по ночам, зажигал лампу и резал бесов, голых женщин и свиней...
– Нет! Нет! – вскричал отец Янарос и вскочил со скамьи. – Не было в нём бесов, были в нём ангелы! Не оскверняй его память!
– Были в нем бесы, и голые женщины, и свиньи, – проговорил юноша. – У всех нас, отец Янарос, внутри бесы, голые женщины и свиньи.
Отец Янарос молчал; склонив голову, смотрел в себя; затем подошел к иконе Второго Пришествия на столе, перекрестился, нагнулся и поцеловал икону. Он смотрел на нее, глубоко задумавшись; забыл на минуту и о раненом юноше, и о тайне, которую тот принес – сердце его было полно Арсением... «Бесы, женщины и свиньи...» – прошептал он. – «Увы, кажется, юноша прав...» Вспомнил он, как однажды спросил у отца Арсения о сердце грешника – что в нём? И тот опустил глаза к земле. «Что ты спрашиваешь меня? – ответил он сдавленным голосом. — Что спрашиваешь о сердце грешника? У меня сердце праведника, а в нем живут все бесы».
Сколько лет скрывались в нем бесы, скованные страхом Божиим, как цепью? Вот почему он с неустанным рвением резал из дерева святых, вот почему боялся снов и не хотел спать. Может быть, до конца жизни остались бы придавленными молитвой самые тайные его желания и он умер бы святым, но приподнялась крышка люка, разум, его ослаб – и нашли лазейку и вырвались на свет заключенные бесы.
Пот ручьем струился по лицу отца Янароса. Вдруг показалось ему, что весь он охвачен огнем. Он задыхался от невыносимого зноя. Подойдя к двери, открыл её, стал на пороге. Ночной ветер обвеял его, он почувствовал свежесть и прохладу, вспомнит о госте, закрыл дверь и снова сел на скамью рядом с раненым.
– Расскажи мне еще об отце Арсении, – попросил он, – но не жалей меня, рассказывай всё.
– Ты так болеешь об одной душе, – сурово сказал юноша, будто упрекая его, – потому что не болеешь обо всех. И я думал... и потому я пришел.
– Я человек, – сказал отец Янарос упрямо. – Я человек, а еще не ангел, но, видишь ли, уже не зверь. Я человек, я еще болею и об одной душе... Что случилось с отцом Арсением? Я хочу знать.
– Безумие подкрадывалось к нему исподтишка: он стал выходить из кельи голым, бродил под апельсиновыми деревьями, падал на землю катался по ней и кричал. А однажды в воскресение вошел нагишом в церковь... Его повалил на землю один старый схимник, стал читать над ним молитву, изгоняющую беса, но бес не вышел. Сняли тогда с себя монахи кожаные пояса и стали безжалостно избивать безумного – полилась кровь, но бес не вышел. Тогда заперли его в келье, приносили ему хлеб и воду, но он не притрагивался к ним. Теперь он, наверное, уже умер.