Браво, Аракс!
Шрифт:
Она вернулась в цирк, прилегла в гардеробной. Заныли раны, начался жар. Вызвали врача.
– Положение очень и очень серьёзное. Режим постельный.
– А как же с шапито?.. Кто же будет работать? Нельзя же срывать открытие… Надо ехать в парк, продумать, как скомбинировать трюки…
– Лежите спокойно.
– А как же с открытием?
– Всё будет в порядке. Отдохните немного. Врач сделал укол. Она забылась.
Заревели сирены. В небе зашарили щупальца прожекторов…
Бугримова увиделась со своими
Что же случилось со львами? Почему они чуть не растерзали свою дрессировщицу?
Пока она находилась на курорте, во время воздушных тревог служащим и пожарным было приказано вывозить хищников из конюшни во двор. К вольеру подкатывали передвижную клетку, в которую их загоняли силой.
Частые воздушные тревоги сильно травмировали львов. Увидев домик на колёсах, который подкатывали к вольеру, хищники решили, что предстоит очередная пытка…
Дрессировщица оказалась рядом. Её-то Кай, Юлий, Цезарь и приняли за виновницу всех мучений.
В 1943 году Бугримова с Буслаевым работали в Оренбурге.
– Аттракцион «Круг смелости»! — как обычно, объявил на первом представлении шпрехшталмейстер.
Бугримова и Буслаев вошли в клетку. И тут же в руках многочисленных ассистентов, стоящих вокруг манежа, вспыхнули факелы. Это было настолько торжественно, романтично и эффектно, что зрители дружно зааплодировали.
Буслаев вышел из клетки.
– Кресло смерти! — объявил шпрех.
Бугримова села в кресло, а вокруг неё, опираясь на подлокотники и спинку передними лапами, встали Кай, Юлий и Цезарь.
Все зааплодировали снова.
– По местам! — скомандовала дрессировщица, поднимаясь с кресла.
Львы расселись по тумбам.
Юлий неожиданно сошёл со своего места и лёг на пол.
– Это ещё что за новости? — рассердилась Бугримова. — А ну, на место!
Послушный и исполнительный Юлий подчинился.
– Молодец! — приободрила его дрессировщица.
Ей, правда всего на миг, показалось немного странным, что Юлий взобрался на тумбу с большим трудом, очень медленно, будто нехотя.
«Вот ведь лентяй», — усмехнулась она про себя.
Но тут Юлий сполз с тумбы и, беспомощно распластав лапы, растянулся у её подножия…
«Что это с ним?»
Дрессировщица подбежала ко льву, тут же увидела, что с Юлием что-то происходит: глаза его помутнели, тело мелко вздрагивало.
За кулисами Цезарь и Кай, миновав вольер, вошли в клетку, Юлий до клетки не дошёл, остался в вольере, сразу лёг плашмя, не двигался.
– Может, водицы ему испить? ..— посоветовал Павел. Юлий набросился на воду с огромной жадностью, лакал и лакал без конца, миску за миской.
– А может, это такая изжога у него… А, Арина Миколавна? Может, это просто изжога? — с надеждой повторил Павел.
– Кто его знает… Снаружи кажется всё нормально… Только вялый видишь какой. И пьёт сколько…
– Внутрях что-то. А как узнаешь? Туда ведь не залезть! И час-то поздний… Где доктора теперь найдёшь? До утра погодить придётся. Может, и получше Юлию нашему станет… И доктора звериного разыщем…
– Да, ты прав… Утро вечера мудренее… Загоняй его к братьям, а то простудится ещё на каменном полу…
Все разошлись.
Утром чуть свет прибежал Игнатов:
– Пришла беда — отворяй ворота, Арина Миколавна! Кай с Цезарем тоже почти не жрут. Юлий не жрёт вовсе, лежит, не встаёт, чисто чурбан лежит… Нюра за доктором побежала…
Бугримова, Буслаев и Игнатов бросились во львятник.
Кая и Цезаря они отсадили в другое место, а Юлия буквально выволокли из клетки. Он был настолько плох, что даже не огрызался. Полумёртвого, его положили в вольере.
– Нет, ты глянь, что делается! — вздохнул Павел. — Точно, внутрях болезнь!
Врач вошёл в вольер к Юлию совершенно спокойно: лев был в полусознании.
– Животное отравилось! — сказал врач после тщательного осмотра.
– Как — отравилось?
– А вот, глядите сами: белые десны, язык обложен, холодные подушечки на лапах, и, главное, обратите внимание на шкуру!
И без того светлая шерсть Юлия стала совершенно белёсой, шершавой, потускнела, потеряла былой блеск и шелковистость, походила на старую, выцветшую солому.
– Да, ваш лев отравлен, — повторил врач. — Отравлен трупным ядом, уверен на сто процентов. Конина была недоброкачественная, несвежая…
– Жить он будет? — тихо спросила Бугримова.
– Не уверен. Постараюсь сделать все возможное, но, повторяю, не уверен.
Нюра заплакала. Игнатов стал усиленно сморкаться. Буслаев отвернулся к стене. Врач ввёл Юлию камфару.
– Плохо дело. Видите, лекарство даже не рассасывается, — сказал он.
Никто не отозвался.
– И эта пара отравилась, — определил врач, обследовав Кая и Цезаря; выписал рецепты и передал их Буслаеву: — Немедленно в аптеку! Этих львов, думаю, спасти удастся, тот — безнадёжен. На краю гибели, сами видите!
Нюра заголосила ещё громче.
– А ну выйди отсюда! И без тебя тошно, — сердито сказал Павел. — Топай!
Вслед за Нюрой удалились и доктор с Буслаевым. В вольере около Юлия остались лишь Павел с Бугримовой.
Во львятнике окон не было. С потолка свешивался старый фарфоровый патрон с отбитым краем. В нём неровно, то ярче, то тусклее, горела запылённая, засиженная мухами лампочка. Иногда в ней что-то тоненько, по-комариному попискивало.
Игнатов сидел на корточках, не сводя глаз с недвижимого, умирающего льва. Бугримова прижалась спиной к стене, поёжилась.