Браво, молодой человек!
Шрифт:
— Знаю, — сказал Рустем, — это мой двоюродный братец.
— Я говорю, тетя тебя поняла. Конечно, такому комсомольскому мальчику я не могла сказать, что имею в этом мероприятии свой интерес. Душевный интерес!..
— Да, конечно, — сказал Рустем и подумал, что Панкратов не так уж редко пьет пиво, чтобы перебираться к нему под самый бок.
Когда они подъехали к стройке, раздались резкие суматошные удары об рельсину — будто начался пожар. Стучал Ильдар, широко замахиваясь и сильно ударяя об рельсину толстым железным
— Что? — спросил он. — Порядок? Вы немного опоздали. На семь минут. Что-нибудь случилось?
Глаза его блестели, мокрые кудряшки налипли на лбу, ковбойка темнела от пота.
— Какой миленький сердитый мальчик! — умилилась Циля Овсеевна.
Ильдар нахмурился. Братва нахмурилась. Тут были и длинные, и короткие, и рыжие, и черные, и здоровяки, и хлипкие на вид. Но все они были одинаково потные, пыльные, все почему-то в ковбойках, они были похожи, как бывают похожи на футбольном поле, когда каждый пасует и бьет по-разному, но цель одна — принести славу родной команде «Зарево».
А вместе с этими ребятами подошла старая женщина. Может быть, старой она казалась потому, что очень юны были ребята.
— Мама, — сказал Рустем, подойдя к ней. — Ну, что ты так себя надрываешь? Честное слово, я скажу Панкратову, чтобы перевел тебя куда-нибудь.
— Мотористке полегче, чем ребятам, — сказала она.
Ребятам достается. Панкратов все-таки задал им ударную работенку.
И на самых подступах к строительной площадке — на ограде, на щитках, воткнутых в затвердевшие горки земли у траншей, а также на стенах здания и даже на кабине крана были вывешены лозунги: «Даешь ударную стройку». И вон сколько навезено кирпича, и вон как торопливо, усекая путь — по бурьяну, по кочкам — устремились на шоссе к растворному заводу два самосвала…
Но где остальные бригады? И почему только один кран? — да еще, наверно, где-нибудь у простенка притерся подъемничек матери, — а где панели, если по срокам пора уже вести перекрытие первого этажа, почему ребята орудуют мастерками: кладут стены, все еще кладут стены да перекладывают там, где плохо было сделано?
Маловаты темпы и фронт для такого большого цеха.
— Тетя! — крикнул Ильдар. — Идите обедать.
— Иди, — сказал Рустем, — не подводи ударную бригаду.
— Не обижаются ребятки, — серьезно сказала она.
Прежде чем пройти в цех, Рустем завернул в конторку к Панкратову.
— Давненько тебя не было, — радушно сказал Панкратов, — как ты вспомнил обо мне?
— Ехал я на подводе с прелестной женщиной. Я глядел на эту прелестную женщину и думал: с кем же это мы пили у нее пиво? «Надо с тыла». «Есть с тыла».
— Слушай, — сказал Панкратов, — ты такие шутки при посторонних… понял? Загрызет меня золотая моя половина.
— И
Подобные шутки Панкратов не уважал. Забавно его попугать, но он мог всерьез обидеться.
Бросал бы ты свою бабу-ягу, подумал Рустем.
После смерти жены Панкратов женился на такой ведьме, что вскоре стал известен всему городу по тем скандалам, которые она устраивала ему. Но «положительному» человеку бросать жену не положено, даже если она и ведьма.
— Закипела у тебя работка, — сказал Рустем, круто заворачивая к теме, приятной для Панкратова.
— Да, помаленьку. Слушай, идем ко мне работать?
— У тебя не легче. У нас горячка, у вас тоже.
— А это тебя не будет касаться.
— Как так?
— А так. Как не касается меня.
— Циник ты, — сказал Рустем.
— У этого циника дела идут, — парировал Панкратов.
— И парнишки на этого циника не обижаются, так? А что это за ударная стройка, Петр Панкратыч?
— С планом я крепко заваливал в этом месяце, — охотно стал рассказывать Панкратов, — а тут подбрасывают дополнительные стройматериалы, но уже дудки — план трещит…
— Ну-ну! — воскликнул Рустем. — А теперь не трещит, да? Ребятки не дадут?
— Соображаешь.
— Слишком мы с тобой соображаем, — мрачно сказал Рустем. — А что ты скажешь ребятам п о т о м?
— Потом суп с котом. А чего ты за них переживаешь?
— Нравятся мне пацаны. Энтузиазм их нравится, порыв. Нравятся пацаны!
— Однако я помню, — прищурился хитро Панкратов, — помню, как ты ссорился!..
— Я не хочу ссориться с пацанами, Панкратыч.
— А они?
— Не хочу, чтобы и они… Эти пацаны еще космонавтами станут, Панкратыч!
Внезапно Панкратов взъярился:
— Мне, знаешь, тоже приятно пофилософствовать о будущем юного поколения! Пророчить сыновьям и внукам путешествия в космосе. А ты вот повозись с ними… Возишься, а сам знаешь, что они в тебе ретрограда видят…
— Пойду я, — сказал Рустем, глянув в оконце.
— А-а, правды-матки испугался?
— Да. Матка уже у порога.
— Ты не помешаешь, — сказал Панкратов, глянув в оконце.
Вошла Циля Овсеевна. В руке у нее была корзиночка. Из корзиночки вкусно пахло.
— Я как ударник, — сказала женщина, — я покормила мальчиков, теперь я покормлю начальника этих мальчиков. Румка водки может повредить мальчикам, но одна румка водки никогда не повредит положительному человеку.
— Он отрицательный, — сказал Рустем.
— Нет, я положительный, — не согласился Панкратов, глядя на бутылку «Московской», которую женщина выставила на столик. — Я положительный, мне скоро пятьдесят.
Он налил себе полстакана, медленно выпил, закусив кружочком колбасы, налил еще, поменьше, и придвинул к Рустему.