Брайтон-Бич опера
Шрифт:
— Это невероятно увлекательное занятие, — говорит Алик. — Во-первых, знакомишься с новыми людьми, вступаешь с ними в разговоры всякие. А во-вторых, общение совершенно другое получается. В глаза человеку обычно трудно сказать, что он козёл, — вдруг он тебе в ответ табло начистит? А в сети в этом смысле можно совершенно безопасно свои мнения по любому поводу высказывать. Ну, напишут тебе что-нибудь нецензурное. Ты в ответ что-нибудь ещё позабористее. Вот и получится у вас дискуссия. Только по-интеллигентному всё. Без мордобоя.
— А «чаты»? — говорит Татьяна.
— «Чаты»
— Представляю, — говорит Татьяна. — Заходишь ты в такую «комнату». Знакомишься там с кем-нибудь. Она говорит, что ей двадцать шесть лет. Что она блондинка с длинными ногами и формами девяносто — шестьдесят — девяносто. Договариваетесь о встрече. Ты приходишь и видишь перед собой каракатицу на кривых ножках в предпенсионном возрасте. Или вообще мужика какого-нибудь лысого. Вот тебе и жених с невестой.
— Да, в сети всё бывает, — говорит Алик. — Но всё равно на неё подсаживаются, как на иглу, или ещё хуже. Вон даже Илья ваш. Вы ему только что компьютер подарили, а он уже как приклеился к нему. Да и все семейство его тоже. Вместе с Игорем этим ненормальным, который почему-то так и живет у них. Днем работает, а по ночам у компа сидит. Вы же сами мне рассказывали, что Илья жалуется. И вообще, почему он до сих пор там живёт?
— Откуда я знаю? — говорю я. — Он им за одну комнату платит. И им так легче, и ему.
— И всё же я не понимаю, — говорит Татьяна, обращаясь к Алику. — Что ты во всем в этом находишь?
— Напрасно не понимаешь, — говорит Алик. — Там же такая иллюзия свободы. Ты можешь быть кем угодно. Что угодно о себе рассказывать. Взять, например, фотографию Тома Круза и рассылать её всем, уверяя, что это ты. Ну, не Тома Круза, конечно, а кого-нибудь менее знаменитого, но столь же для женского глаза привлекательного. И всегда найдутся такие, которые тебе поверят.
— А смысл какой? — говорит Татьяна. — Если ты и снимешь там кого-нибудь, то при первом же реальном знакомстве обман всё равно ведь раскроется.
— Это когда ещё он раскроется, — говорит Алик. — А пока можно себя Томом Крузом представлять. И говорить всем, что ты крупный банкир, на «Ламборгини» ездишь, в пентхаузе с окнами на Центральный парк живёшь. Игра такая, понимаешь? Только ты не сам с собой в неё играешь, а с другими, что в миллион раз интереснее.
Мне становится скучно, и я невольно опять прислушиваюсь к разговору наших соседок. Тем более что происходит он снова на тонах несколько повышенных.
— Ну, к кому я от него уйду, мама? — говорит та женщина, которая помоложе. — Ты сначала найди мне кого-нибудь, а потом уйти предлагай.
— Да к кому угодно уходи. Хоть вот к этому, — говорит её мать и, полагая, что я их не слышу, кивает головой в мою сторону. — Даже с таким лучше будет, чем с твоим.
— Ты что, мам, смеёшься? Ты что, смерти моей хочешь?
В этот момент её собственная дочурка опять начинает хныкать, причем гораздо громче, чем в прошлый раз.
— Мишелка, прекрати, — говорит молодая женщина, но девочка не слушает. Хныканье постепенно переходит в плач, заглушающий даже голос Алика, который так и продолжает расписывать Татьяне все прелести общения через компьютер.
— Мишелка, замолчи сейчас же! — кричит её мама. — Вот дяде тебя сейчас отдам.
Во второй раз этот приём не срабатывает, и несчастная девочка продолжает заливаться слезами и надрывать лёгкие.
— Прекрати немедленно!
— Да что ты орёшь-то нa нeё ? — вступает та женщина, что постарше. — Кто так обращается с ребёнком? Ты посмотри — она же мокрая вся.
Мать разворачивает полотенце, в которое, как в кокон, была завернута Мишелка, и даже мне с моего места видно, что с ней произошел несчастный случай. Причём если по запаху судить, то по полной программе — в самом центре полотенца красуется огромное коричпевое пятно. Теперь ясно, чего она так заливалась. Кому такое понравится? Я бы в её ситуации, может, ещё громче кричал бы. Впрочем, мне и без всякой нa то причины иногда заорать хочется. Просто так. Как сказала бы Татьяпа, от большого ума.
…Поздняя ночь. Родители и бабушка уже давно спят, а Даше заснуть сегодня так и не удалось. Она сидит перед экраном компьютера и собирает материалы к курсовой по своему любимому Караваджо. Всё-таки с появлением Интернета такие задачи значительно облегчились, особенно для тех, кто владеет несколькими языками. А итальянский Даша, как будущий специалист по эпохе Возрождения, просто обязана была выучить. Она рассматривает новый каталог, размещённый на интернет-странице Римской академии искусств, как вдруг в правом верхнем углу экрана загорается окошечко ICQ и некто, чьё «экранное имя» Сергей, спрашивает:
— Привет. Давай познакомимся.
Можно, конечно, сразу закрыть это окошко, ни к чему такие знакомства не ведут — все это мы уже проходили, причём не один раз. Но уж больно имя красивое, и здесь, в Америке, не так часто встречается.
— А ты кто? — печатает в ответ Даша.
— Я — Сергей. А тебя правда Даша Зарецкая зовут? Или ты это для «аськи» придумала?
Дура, какая дура. Ну кто же свое настоящее имя использует? Правда, когда ей эту программу устанавливали, она ещё не знала про Интернет ничего. Поставила, чтобы с подружками, оставшимися в Москве, общаться. Чтобы им легче её найти было. Но и врать теперь тоже как-то глупо.
— А что? — печатает она.
— Ничего. Просто Даша — мое любимое имя. Вот я тут его и искал. Я в Нью-Йорке живу. А ты?
— И я тоже, — печатает Даша.
— Ну, значит, мне опять повезло. А сколько тебе лет?
— 20. А тебе?
— 26. А как ты выглядишь?
— Нормально.
— У каждого свои представления о норме.
— Какая разница, как я выгляжу?
— В принципе никакой. Просто легче общаться с человеком, если хотя бы приблизительно представляешь себе его внешность.