Бразильский вояж
Шрифт:
Сейчас все её мысли сосредоточились на Нике. Он отсутствует уже девятый месяц и ожидания его становились всё мучительнее. Иногда её мысли затуманивались самыми мрачными видениями, и она всегда после этого чувствовала себя разбитой и несчастной.
Прошло ещё больше недели, и Алма укрепила дверь новым засовом, мастер обещал, что этот никто не сможет открыть.
И уже через пять дней она убедилась в этом. Лопе опять пытался открыть дверь, но ничего не получилось, и он спросил через дверь:
— Что с тобой, моя любимая?
Она подошла к двери и тихо, чтобы не разбудить сына, ответила:
— Убирайся и, побыстрее, подлец и негодяй! Или я не отвечаю за себя!
— Да что случилось, дорогая? Супруг приехал? Так дай я с ним поговорю.
— Если не уберёшься, я в окно позову на помощь! Уйди и больше никогда в мой дом не заявляйся! Проклятый!
Лопе продолжал упрашивать. Грозил и умолял, но Алма перестала ему отвечать. Уже лёжа в постели, она вдруг представила, как он, после приезда Ника, будет так же пытаться проникнуть к ней и требовать своего куска от её тела.
«Это как-то надо прекратить и навсегда! — подумала она в волнении и страхе, который поселился внутри и терзал её. — Но как это устроить? Ведь я с ним никогда не слажу. Он сильный и вооружён, а теперь будет настороже».
Бедная Алма, потеряв половину интереса к нему и вообще к мужчинам, пыталась найти способ отвадить его от дома. Сейчас она не хотела скорейшего приезда Ника, и молила Бога, чтобы он приехал попозже.
А Лопе продолжал раза два в неделю наведываться к ней и требовать своё.
Время шло, но Алма боялась выйти на улицу, пойти на рынок или купить в лавке для себя или сына материал и сшить одежду. Соседи с недоумением посматривали на молодую красивую сеньору в затворничестве, и ломали головы, не находя ответа.
Однако Лопе с каждой неделей всё больше охладевал к ней и через два месяца перестал надоедать своими посещениями её домика. Она вздохнула с облегчением, но через почти месяц после этого неожиданно повстречал её у дома и преградил путь.
— Что вам надо, сеньор? — испуганно спросила она, не узнав его в новом и довольно красивом камзоле. Была ранняя весна, и солнце ещё не накалило воздух. И Алма вышла в накидке и косынке на голове.
— Что не узнала, шлюшка? — протянул он к ней руку. — А я тебя не забыл! Думаешь, я буду молчать, когда твой муженёк появится? Кстати, что-то он долго в отсутствии. Так что выбирай, милая незнакомка!
— Отстань! — тихо прошипела Алма, оглядываясь по переулку. — Люди увидят!
— Тогда впусти сегодня ночью — и я отстану на некоторое время, красотка!
Он вопросительно смотрел на неё, и Алма тоже впервые увидела его при свете дня, и это оказалось не таким уж отвратительным зрелищем. Он не выглядел красавцем, но был вполне симпатичным мужчиной, лет за тридцать, и мог пользоваться расположением женщин. Был при шпаге, как и подобает идальго, хотя занимался он ремеслом вовсе не дворянским. Но в Испании таких дворян было на каждом шагу, обедневших до нищенства и промышлявших чем придётся.
Она думала, с лихорадочным возбуждением и страхом. В голове калейдоскопом сменялись одни мысли за другими. Наконец она вздохнула почти горестно, проговорив с тоской в голосе:
— Чёрт с тобой, подлец проклятый! Приходи, но это будет в последний раз!
— Как приятно слышать такие слова, красавица Алмита! Там видно будет, — и Лопе хитро усмехнулся.
Они расстались, вернее, Алма стремительно убежала, спеша к сыну, который уже должен был проснуться, оставленный один. Лопе проводил её хохотом и отпустил вслед сальную реплику.
Дома, утешая сына, Алма лихорадочно думала, как выпутаться из этого гнусного положения. Ведь вскоре мог приехать Ник — и что тогда будет с нею?
Уже в сумерках, не зажигая огня, она вдруг решительно отобрала два небольших ножа, и, подумав, спрятала их под матрас с двух сторон. Сама легла и примерилась доставать их обеими руками. Осмотрелась, подумала и пошла в кухню за третьим ножом. Его она положила под салфетку на столике, где стоял горшок с увядшими слегка цветами из крохотного садика.
Сразу стало немного спокойнее, но мысль, что ей предстоит защищать себя от матерого преступника, который, возможно, не раз убивал человека, стало не по себе, и дрожь пробежала по телу. Усилием воли она заставила себя успокоиться и занялась сыном. Кроватку отодвинула слегка на фут дальше от кровати, искупала его в лоханке, вытерла и стала кормить грудью, что она теперь делала только перед сном. Мальчик уже немного ходил, ковыляя и падая на непослушных ножках. Долго убаюкивала, словно малыш чувствовал, что у матери предстоит трудная и опасная ночь.
Наконец ребёнок заснул, а сама Алма по нескольку раз подходила к двери и проверяла, как закрыта дверь. Она её закрыла на старый засов и то не до конца. С колотящимся сердцем легла, но сон не смыкал её веки. Прислушивалась и ломала голову, сможет ли она осуществить свой план и что из этого может получиться.
Он заскрёбся довольно скоро, и сердце Алмы подскочило к горлу. Волнение и страх смешивались с возбуждением и предчувствием чего-то ужасного. Она стремительно села в кровати, прислушалась, а рука сама нащупала нож.
Лопе тихо вошёл, осмотрелся и молча стал высекать огонь и зажигать две свечи. Внимательно оглядел молчаливую Алму и подошёл ближе. Спросил мрачным тоном:
— Что ты мне приготовила, потаскушка? Какую каверзу?
Алма не ответила, боясь выдать себя дрожащим голосом. Наблюдала, как он раздевается, и с неприязнью думала о Нике, который так долго не возвращается домой и не защищает её.
Лопе же прилёг к ней, поцеловал в шею, губы она отвернула. Рука скользнула под матрас и нащупала нож. Усмехаясь, он показал его и отбросил в угол.