Бриг 'Три лилии'
Шрифт:
– Мы только что видели медведя возле сарая Симона Тукинга, - послышался голос Туа-Туа.
– Он съел человека. Миккель говорит, что застрелит его. Не велите ему, дядя штурман!
Плотник схватил с тумбочки графин и опустошил его в два глотка. На лбу у него выступил пот. Медведь?! Сердце плотника бешено колотилось. Ружье с серебряной пулей?!
Надо понюхать табаку, прояснить мозги... Но где же табакерка?
– Миккель Миккельсон, - заговорил он слабым голосом, шел бы ты спать. Во всем приходе нет ни одного медведя, вот те крест. А ружье сломано. Я заболел. Попроси бабушку заварить мне ромашки. Я помираю, Миккель Миккельсон. Погоди табакерку!
Миккель Миккельсон и Туа-Туа стояли перед плотниковой дверью. Туа-Туа держала в руке горящую свечу, потому что на лестнице было темно. Свечу она захватила с собой из лодочного сарая.
– Мне нужно ружье!
– твердил Миккель в замочную скважину.
– И пулю. Лучше всего - серебряную.
– Да сломано же ружье, Миккель!
– простонал плотник Грилле.
– Достань лучше табакерку, будь добр, она лежит в куртке, в правом кармане. И сунь ее под дверь. Господи, до чего же я болен.
Туа-Туа подняла свечу выше и увидела на крючке зеленую куртку, мокрую от снега. Она сунула руку в карман и достала пустую бутылку.
– Сперва ружье!
– прозвучал голос Миккеля из замочной скважины.
Плотник сидел в постели, подтянув колени к подбородку, и стучал зубами. Из лопнувшего пузыря растекалась по полу вода. За дверью Туа-Туа продолжала рыться в кармане. Рыболовные крючки... Грузила... Старые ключи... Табачная жвачка... Пробковый поплавок... А вот и табакерка в самом низу. Туа-Туа вытащила большой сложенный лист бумаги.
Плотник стоял на коленях в кровати. Мощное чиханье сотрясало его тело.
– Не дури, Миккель!
– стонал он.
– Табакерку давай, слышишь... не то... не то... я те...те... тебя палкой.
– Чихает, - сказал Миккель, глядя в замочную скважину.
– Простудился, должно. Лег опять.
Он ощутил на шее горячее дыхание Туа-Туа.
– Ну что, нашла? Опять встает.
– Миккель, гляди!
– зашептала Туа-Туа.
– Скорей...
Она держала в руке исписанный лист бумаги и светила, чтобы Миккель мог прочитать.
Он выпрямился и поглядел на бумагу:
– Ну-ка, повыше свечу, Туа-Туа...
– "Дакс!
– прочитал он.
– Сим привет Вам, дакс, от Вашего друга, Пата О'Брайена..."
Миккель мгновенно забыл о медведе и замочной скважине.
– Он жив, Туа-Туа! Пат жив!
– вскричал он, хватая письмо.
– Шлет нам привет!.. Но как оно попало в плотников карман?
– Читай дальше, - торопила его Туа-Туа.
– Потом узнаешь!
Миккель прочитал до конца. Глаза его блестели, рот приоткрылся.
– Ну что... что там написано?
– Туа-Туа притопнула ногой от нетерпения.
– Что он уезжает, - бормотал Миккель.
– Но еще вернется... Свети лучше, ничего не вижу... А зовутку чтобы мы сохранили. Слышишь, Туа-Туа? В знак того, что он вернется.
– Она у тебя?
– прошептала Туа-Туа.
– В кармане. Понятно, Туа-Туа вернется? И отец тоже!.. Нашла табакерку? Сунь ее под дверь, пусть успокоится.
Дрожащими пальцами Миккель свернул письмо в комочек и затолкал себе в башмак.
– Пат жив, Туа-Туа! И отец жив, вот увидишь!.. Подала табакерку?.. Наплевать на медведя! Ур-ра-а-а!
Тем временем плотник встал с постели, путаясь в ночной рубахе. Расширившимися глазами он смотрел, как из-под двери появляется табакерка. Сердце у него колотилось, из носу текло.
– А... а медведь-то большой, Миккель?
– жалобно спросил он.
Но ему никто не ответил. Миккель и Туа-Туа были уже в прихожей. Громко хлопнула наружная дверь.
Над лодочным сараем висела луна, блестящая, как золотая денежка.
На следующий день они осмотрели медвежьи следы.
– Ух ты, какой здоровенный!
– сказала Туа-Туа.
– У него на задних лапах сапоги были, - установил Миккель.
– Mа каблуках крест вырезан. Да, такого, должно быть, и серебряная пуля не взяла бы.
Глава девятнадцатая
БОГАТЕЙ СИНТОР ЛЕТИТ С ЛЕСТНИЦЫ
Я еще не рассказал, как выглядел богатей Синтор.
Сразу от колен начинался будто куль с мукой, перевязанный вверху черной веревкой. Откуда черная веревка?
А усы! Казалось, и усы, и брови, и волосы налеплены прямо на живот. Мудрено ли, что богатею Синтору приходилось протискиваться в двери боком.
Над усами торчал нос, маленький и загнутый кверху, словно крючок на вешалке. Ноги, подпиравшие мешок, были коротенькие и кривые от верховой езды, обуты в коричневые яловые сапоги.
А теперь - о горе.
Бранте Клев принадлежал Синтору. Но какой толк от горы? На земле можно сеять, на лугу скот пасти. А на камне? Синтор просто из себя выходил. Каждый месяц он поднимался на Бранте Клев, садился на тур и думал: "Что бы такое сделать?"
И вот однажды его осенило. Тур! Он ведь сызмальства слышал, что здесь похоронен викинг и с ним двенадцать сундуков золота, награбленного в Британии.
Правда, сведущие люди говорили, что это вовсе не могила, а каменный тур - примета, чтобы капитаны видели с залива, где Бранте Клев. Но Синтор верил в клад.
И богатей Малькольм Николаус Синтор сделал вдруг нечто совершенно небывалое: сбросил пальто и стал таскать камни. Да, да, тот самый Синтор, который палец о палец ударить ленился! Но тур был старый, весь зарос вереском. И, поработав с час, Синтор понял, что так не одна неделя понадобится, чтобы весь камень разобрать. "Болван!
– сказал он себе. Что может быть проще: прислать сюда двоих работников, пусть взорвут, и все".