Будни и праздники
Шрифт:
А здесь, на новом квартале, не было ни цветов, ни подсолнухов. Потому и ощущался он особенно чужим.
…Прошло время. Постепенно Арипджан начал привыкать. Вместе с братом Алимом, который был старше на два года, и соседом по подъезду рыжим Петькой были изучены близлежащие просторы между шоссе, почти всегда пустынным, и широкой улицей с трамвайными рельсами посредине. Познанию местности способствовало то, что отец стал работать сторожем магазина, который находился на другом краю квартала. Младшему сыну, не обремененному другими заботами, было поручено приносить обед.
Открытие Арипджан сделал в середине лета. Дело было так. С кастрюлькой и касой, поставленными в сетку, он направился к отцу. Но, повинуясь неожиданному любопытству, пошел не обычной дорогой, а обходной — через незнакомые дома.
И вдруг…
И вдруг возле одного из них, среди высокой травы, увидел подсолнух! Возвышаясь на тонкой ножке, чуть свесив круглую пушисто-желтую головку, тот, казалось, задумчиво смотрел на него.
Мальчуган замер. Как подсолнух попал сюда — в мир каменных громад и голого асфальта?! Каким чудом занесло его? С восхищением любуясь им, Арипджан искал ответа на эти вопросы, но не находил их…
…С тех пор, по пути к отцу и возвращаясь от него, Арипджан специально делал крюк, чтобы пройти мимо подсолнушка. А тот крепнул день ото дня. Каждый раз, останавливаясь возле него, Арипджан с чувством трепетной радости вглядывался в растение, словно то был старый друг, с которым состоялась встреча после долгой разлуки…
Однажды светлой августовской ночью, когда небо усеяли сверкающие виноградины звезд, Арипджану приснился сон. Он бежал по бесконечной дороге, обе стороны которой загромоздила темнота. Он напрягал все силы, чтобы вырваться к свету… Но усилия были напрасными — чем больше старался он ускорить бег, тем медленней двигались непослушные ноги. Ему было страшно, и он заплакал от бессилия. Однако он стремился вперед, ибо знал — там, совсем недалеко, есть солнце, которое спасет его от страшной тьмы…
Силы окончательно оставляли его. И тогда оно, долгожданное, появилось! Солнце было радостным и ярким, окаймленным тихо колышущимися лепестками.
— Подсолнушек! — беззвучно закричал Арипджан.
Смеясь от счастья, он теперь уже свободно и легко летел навстречу разгорающемуся свету, а солнце-подсолнух ласково склонило навстречу золотистый лик…
…Утром, едва открыв глаза, мальчуган ринулся на улицу.
— Куда, Арипджан? — остановила его мать. — Умойся и поешь.
Он наскоро выпил пиалушку чая — и помчался к подсолнуху.
Подсолнуха на месте не было. Из земли лишь торчал сломанный зеленый стебель. А рядом на траве расположилось несколько мальчишек, которые выковыривали из лежащего перед ними лица подсолнуха мелкие серые семечки.
Арипджан обмер… Через секунду, разъедая глаза, потекли слезы. А еще через мгновение, не помня себя, он бросился на мальчишек.
— За что… вы убили его?! — в отчаянии закричал он.
Мальчишки так удивились, что, перестав жевать, уставились
— Чокнулся, что ли? — выкрикнул старший из компании, тоненький и остроносый, со злым лицом, которого в день приезда Арипджан видел играющим в ашички. — А ну, вали отсюда!
Но Арипджан не собирался уходить. Он рвался к злодеям, уничтожившим его солнышко! Отделаться от него добром было невозможно…
Тогда остроносый больно ударил его по голове, кто-то пнул ногой. Он упал и долго лежал, не желая подниматься, горько плача в колющую лицо траву… А когда встал, никого рядом не было. Никого, за исключением изуродованного стебля и усеявшей землю шелухи от семечек.
Арипджан медленно брел, не видя чистого солнечного дня. Померкло все, потому что исчез смысл его коротенькой жизни. Не замечая дороги, он вышел туда, где до сих пор не бывал. Перед ним возвышались вроде похожие дома. Но участок возле одного из них огораживала витая заржавелая проволока, а за ней, над пушистыми головками цветов, возвышалось несколько подсолнухов! Точно таких, как тот, что озарял жизнь Арипджана…
Слезы медленно высыхали на его щеках. Он стоял, не в силах оторваться от поразившего его зрелища. Потом глубоко вздохнул и зашагал домой… Жить все-таки стоило!
СМЕРТЬ ДОН-ЖУАНА
Ясное солнечное утро было прозрачно, как до блеска промытое стекло. Погода отвечала настроению Дон-Жуана, который спустился по трапу маленького стремительного самолета, подрулившего к одноэтажному зданию аэровокзала — весьма далекого видом от зданий того же назначения, сооруженным из бетона и стекла, какие возвышаются в более значительных городах…
Дон-Жуан двигался легко — почти скользил, переступая на носках. Был он молод, смазлив, нахален, к тому же красноречив — а в сплаве это создает ту напористую неотразимость, которая покоряет даже самых строптивых красавиц: ведь каждая из них постоянно ждет, что ее собираются завоевать, и потому готова к сопротивлению. Но увы! Почти никто из таковых не смог противостоять стремительному натиску Дон-Жуана.
Дон-Жуан сверкал. На нем был подчеркивающий фигуру синий парчовый камзол, по рукавам отороченный брюссельскими кружевами, высокое белое жабо из тех же кружев, на рукояти длинной шпаги алел шелковый бант. Через левое его плечо был перекинут черный плащ, подбитый красным атласом. Пышное павлинье перо, серебряной пряжкой прикрепленное к тулье широкополой шляпы, переливалось цветами радуги. Массивные золоченые бляхи новеньких башмаков разбрызгивали солнечные зайчики. В правой руке Дон-Жуан нес прямоугольный чемоданчик, именуемый «дипломат».
…Возле стоянки такси толпилась небольшая очередь. Дон-Жуан окинул ее беглым, но внимательным взглядом и, не обнаружив никого, заслуживающего внимания, надменно отвернулся: во всем мире его интересовали только двое — Он и Она. Он — это сам Дон-Жуан, Она — Женщина. Временами, причем, к сожалению, довольно часто, появлялся третий — Супруг…
Женщина Дон-Жуану нравилась. В исключительных случаях он любил ее. Но желал всегда! Поэтому считал самым привлекательным из всего, что существует на свете.