Бухарин. Политическая биография. 1888 — 1938
Шрифт:
Суть аргументов Бухарина состояла в том, что первая мировая война никак не была исторической случайностью, единичной вспышкой — она была первой в эпохальной серии «неизбежных» империалистических войн. Но, заключает он, наряду с тем, что эпоха империализма приносит ужасы войны, она знаменует собой также последнее обострение смертельных капиталистических противоречий и, таким образом, «созревание объективных условий» для социалистической революции {135}. Глубинное отличие решающих аргументов Бухарина по своей сути состояло в том, что из наблюдений Гильфердинга он сделал выводы, приведшие к формуле последовательного и неизбежного исторического развития: монополистический капитализм — империализм — война — пролетарская революция.
Если эта схема хорошо известна, то потому, что она вновь появилась (с некоторыми важными отличиями) в ленинской работе «Империализм, как высшая стадия капитализма» и стала ортодоксальной большевистской интерпретацией современного империализма. Однако теория империализма (и в еще меньшей степени — колониализма) составляет только часть книги Бухарина. Так же, как и Гильфердинг, он глубоко интересовался (в отличие от Ленина) основой империализма — национальным капитализмом {136}. Осовременив и развив открытия Гильфердинга в этой области, Бухарин сформулировал свою теорию государственного капитализма — концепцию, которую ему и Ленину предстояло сделать темой дискуссий на долгие годы.
Бухарин считал, что уже после появления книги Гильфердинга процесс монополизации и образования трестов в капиталистической экономике стал чрезвычайно бурным. Уничтожение или поглощение слабых конкурентов и промежуточных форм собственности в сочетании с безжалостной организационной энергией финансового капитала «превращает все национальное хозяйство в единое комбинированное предприятие с организационной связью между всеми отраслями производства». Иногда Бухарин предполагает, что это только тенденция, однако чаще он считает такой переход уже свершившимся фактом: «передовые страны современного капитализма приняли в значительной степени» форму «единого гигантского комбинированного треста». Такого утверждения не было у Гильфердинга. Так как образование трестов в конце концов приводит к слиянию промышленного и банковского капитала с самой государственной властью, Бухарин называет это «государственным капиталистическим трестом», а систему — «государственным капитализмом». Отмечая, что растущее вмешательство государства в экономику было вызвано в основном военными целями, Бухарин тем не менее считает этот процесс постоянным: «Будущее принадлежит хозяйственным формам, близким к государственному капитализму» {137}.
Самой поразительной особенностью современного капитализма является, по Бухарину, новая интервенционистская роль государства. Самый термин «государственный капитализм» подчеркивает тот факт, что государство перестает быть простым политическим инструментом правящего класса (или классов), беспристрастным арбитром свободной рыночной конкуренции между группами буржуазии. Оно стало в действительности, через посредство финансового капитала, прямым организатором и собственником в экономике, «крупнейшим пайщиком государственно-капиталистического треста», его «высшей и всеобъемлющей организационной инстанцией». «Исполинская, почти чудовищная мощь» {138} нового буржуазного государства произвела на Бухарина настолько сильное впечатление, что он, закончив книгу «Мировое хозяйство и империализм», сразу же пишет большую статью, озаглавленную «К теории империалистического государства». Завершенная в июле 1916 г., она была, по существу, продолжением его книги {139}. В ней он подробно разработал свою теорию империализма и государственного капитализма и изложил новое, революционное понимание марксистских взглядов на государство.
Он встал на защиту первоначальных представлений Маркса и Энгельса о государстве. Бухарин пояснял, что необходимо снова повторить эти «старые истины», потому что социал-демократические ревизионисты сознательно замалчивали или обходили их, стремясь к сотрудничеству с буржуазным государством и переустройству его путем реформ. Они изменили неотъемлемому марксистскому положению «государство есть не что иное, как наиболее общая организация господствующих классов, основная функция которой заключается в охранении и расширении эксплуатации классов угнетенных». В противоположность реформистам Маркс считал государство «не вечным явлением», но «исторической категорией», присущей классовому обществу, продуктом классовой борьбы. Бесклассовое коммунистическое общество должно быть, по Марксу, обществом без государства. Между тем, продолжает Бухарин, структура и характер государства отражают изменяющуюся экономическую основу классового общества. Каждая эпоха имеет свою специфическую форму государства: капитализм свободного предпринимательства находит свое выражение в либеральном государстве, не вмешивающемся в экономические отношения; финансовый капитализм (или государственный капитализм) — в «империалистическом государстве» {140}.
Современное государство отличается от предыдущих форм государства своей колоссальной экономической мощью. Повторяя свою теорию возникновения «государственного капиталистического треста», Бухарин, опираясь на факты (Германия во время войны послужила ему главным примером), описывает такое развитие государства, в результате которого оно проникает во все сферы экономической жизни, регулируя и милитаризируя всю экономику. В итоге плюралистический капитализм эпохи laissez-faire, свободного предпринимательства, уступает место форме «коллективного капитализма», где правящая «финансово-капиталистическая олигархия» осуществляет свои хищнические цели непосредственно через государство: «Государственная власть всасывает, таким образом, почти все отрасли производства; она не только охраняет общие условия эксплуатационного процесса; государство все более и более становится непосредственным эксплуататором, который организует и руководит производством как коллективный, собирательный капиталист». Новая система решительно отличается от старой, особенно тем, что устраняет анархию «свободной игры экономических сил». В виде кульминации «огосударствления» государственный капитализм как «законченная формулировка государственного капиталистического треста… устраняет постепенно анархию отдельных частей, народнохозяйственного» механизма, ставя всю экономическую жизнь под железную пяту «милитаристского государства» {141}.
Сосредоточив свое внимание на экономических аспектах «огосударствления», и особенно на слиянии воедино в буржуазном обществе политических и экономических функций, Бухарин в то же время подчеркивает, что государство, как бы охваченное безудержной алчностью, протягивает свои организационные щупальца во все сферы общественной жизни. Разграничение между государством и обществом систематически сводится на нет; «можно даже с известным правом сказать, что нет ни одного уголка общественной жизни, который буржуазия оставила бы совершенно не организованным». Все прочие общественные организации постепенно становятся только «частями гигантского государственного механизма», покуда не останется оно одно, всеядное и всемогущее. Он рисовал кошмарную картину:
Так вырастает законченный тип современного империалистического разбойничьего государства, железная организация, которая охватывает своими цепкими загребистыми лапами живое тело общества. Это — Новый Левиафан, перед которым фантазия Томаса Гоббса кажется детской игрушкой. И пока еще «non est potestas super terrain quae comparetur ei» («нет еще силы на земле, которая бы сравнялась с ним») {142}.
Таким образом, эта концепция национального неокапитализма — государственного капитализма — составляла ядро теории Бухарина об империализме. Государственные капитализмы отдельных стран, эти Левиафаны, руководимые империалистической жаждой большой прибыли, вынуждены бороться не на жизнь, а на смерть друг с другом уже на международной арене. Империализм, в понимании Бухарина, был не чем иным, как выражением «конкуренции государственно-капиталистических трестов», «конкуренции гигантских, сплоченных и организованных экономических тел, обладающих колоссальной боевой способностью в мировом состязании наций» {143}. Отсюда глобальный размах и беспрецедентная жестокость первой (империалистической) мировой войны.
Взятая в целом, бухаринская модель государственного капитализма и империализма обладала немалой теоретической силой и внутренней последовательностью. Марксистам, жившим тремя десятилетиями позже Маркса и в обществе, заметно отличавшемся от того, которое он изучал, она предлагала убедительное объяснение того, почему капитализм не рухнул из-за присущих ему внутренних противоречий, но, напротив, продолжал самым поразительным образом усиливаться как в самих капиталистических странах, так и за их пределами. В то же время она радовала их тем, что сохраняла посылку о революционном катаклизме (неотъемлемый догмат радикального марксизма), обнаружив ростки грядущего крушения в модели империализма. Мировой капитализм раздирают теперь смертельные противоречия, он обречен на революционное уничтожение: войны стали и катализаторами, и провозвестниками его гибели. Но прочитанная буквально, бухаринская теория вызывала нежелательные вопросы, иные из которых должны были быть очевидны уже в то время, а другие — лишь по мере развития событий.
Его защитники доказывали позднее, что работы Бухарина о современном капитализме следует понимать как абстрактный анализ (наподобие анализа, предложенного Марксом в первом томе «Капитала»), как «химически чистую модель», задуманную не для того, чтобы соответствовать каждому аспекту реальности, а чтобы вскрыть переходные тенденции в современном буржуазном обществе. Это была разумная оговорка, которую время от времени делал и сам Бухарин {144}. По большей части он, однако, несомненно, указывал, что его теорию следует понимать именно буквально, по крайней мере в общих ее чертах. Он подробно изложил свою позицию в знаменитой и спорной работе «Экономика переходного периода», опубликованной в 1920 г., и затем, с кое-какими исправлениями, повторил в конце 20-х гг. В обоих случаях существенные элементы его первоначальной теории оставались в силе {145}.