Буковый лес
Шрифт:
– А, я всё хотела тебя спросить: зачем они всё в землю закапывались? С ума сойти как интересно.
Она ещё много о чём хотела спросить, но съёмочная группа уже давно поодаль переминаться с ноги на ногу, честно ожидая пока Вальдемар с Линдой вдоволь наговорятся и изволят вылезти из машины.
Этим двоим выходить совсем не хотелось. Им хотелось, чтоб весь мир во главе со съёмочной группой оставил уже их в покое и они оба были безумно благодарны Иннесе за её понимание и якобы «приказ» ехать на машине без съёмочной группы; они были ей благодарны за разрешение подержать друг друга за руки, за возможность наконец сказать друг другу хоть несколько слов. Линда давно не чувствовала в себе такого буйства крови. Можно сказать, с того дня, как в свои шестнадцать лет впервые увидела Голунова. Она никогда
– Ничего, подождут! – Вальдемар хмуро посмотрел с сторону камер, – А вот это вот здание на территории монастыря – бывший Институт Пчеловодства. Тут по дороге, когда будем ехать домой, я тебе покажу… нет, не в этой стороне, вот сюда повернись… – снова его властные руки уверенно обняли Линду за плечи и развернули в противоположную сторону, – вон он, вон там был Институт Растениеводства. Потом они разорились, или я не знаю, что произошло, и его закрыли. Помнишь, ты спрашивала про те редкие породы растений, что у меня дома на подоконнике? Да, ты права, это они мне иногда дарили черенки, отростки, я потом выращивал целые деревья. Кофейное дерево мне действительно подарили именно там. Я частенько захаживал в оба эти Института. Там всё по-другому, всё круто да и красиво, глазу приятно, прямо ботанический сад под открытым небом. Их перестали финансировать, выселили отсюда, всё пришло в запустение и упадок, и пчеловодство угробили, и растениеводство. Но, я уверен, люди возьмутся за ум, поймут некоторые прописные истины, поймут, что надо жить в гармонии с самим собой, с природой, иначе они сами себя погубят и всё человечество, да, Марго?
Ей показалось, что прямо сейчас, прямо под стенами монастыря, прямо на глазах у всей съёмочной группы и, пришедшего на моленье, народа, он её прижмёт к себе и поцелует. Страстно… прямо во вздрагивающие губы.
– Даже ты, даже ты у меня иногда бываешь как упрямая девочка, не слушаешь, когда тебе говорят умные вещи, что уж о других говорить. Мир сошёл с ума. Ничегоо-о-о… скоро всё встанет на свои места.
Таня, теряя терпение, отделившись от камер, направилась в их сторону. Но, влюблённые не стали дожидаться стука в окно и сами выпрыгнули из салона.
Вальдемар водил её по древней земле Свято Троицкого Китаевского монастыря, рассказывал о Серафиме Саровском, о старце Досифее, съёмочная группа тащилась сзади, удерживая дистанцию, пытаясь делать вид, что они вообще не с ними.
– Откуда же взялся этот удивительный монах, Досифей? Откуда же взялся в Киеве этот удивительный старец? А вот откуда; в церковных архивах сохранилась такая вот версия жизни великого подвижника: в тысяча семьсот двадцать первом году в Рязани у богатых и знатных дворян Тяпкиных родилась дочь Дарья. Жила она в роскоши, окруженная лаской и родительской любовью. Ее родная бабушка, овдовев, постриглась в монахини в московском Вознесенском монастыре. По просьбе этой самой бабушки отец и мать однажды привезли двухгодовалого ребенка в Москву и оставили девочку в монастыре. За тихими стенами обители маленькая Даша пробыла до девяти лет. Выучилась молитвам, церковным обрядам, привыкла к аскетическому укладу жизни, вела себя строго, росла тихой и застенчивой. Но, пришло время уезжать, и вот когда девочка вернулась домой, внезапно поняла, что жить так не сможет, что все эти красивые наряды и суета высшего общества не для нее. Последней каплей стала новость о том, что ее, пятнадцатилетнюю барышню, родители задумали выдать замуж. Тогда Дарья и решила покинуть родительский дом. Она остриглась, купила мужскую крестьянскую одежду и пешком добралась до Троице-Сергиевой Лавры, – Вальдемар рассказывал, будто смотрел фильм, видел перед собой молодую девушку из аристократической семьи, строптивую и гордую, не желающую выходить замуж за нелюбимого, видел всю её боль и понимал весь ужас её положения, – выдавая себя за подростка, Даша попросила принять ее в послушники. Царский указ тогда запрещал скрывать в монастырях беглых, в те времена было много и разбойников и каторжников, но худощавого «отрока» Досифея оставили тайно. Так она и стала рясофором Досифеем, на всегда забыв о том, что родилась девочкой. И многия, многия чудеса творил монах Досифей, многим людям вернул радость и здоровье, многим даже жизнь. Вот такая вот красивая история.
«Сколько всего он знает! – Линда стояла вся овеянная легендами и разными жизненными историями около надгробной плиты чистого, белого мрамора, под которой с миром покоился светлый старец Досифей, и не хотела уходить, – Это же с ума сойти! Это каким же должен быть верующим человек, этот самый Вальдемар, чтоб сошла на него Божья благодать, чтоб столько прочесть, столько узнать, столько служб выстоять. Господи, спасибо тебе, что ты привёл меня сюда, в эту семью, к этим людям!»
Они вдвоём долго-долго гуляли вдоль озёр, в изобилии раскинувшихся по Пустыни и любовались всеми красками засыпающей природы, поднимались по деревянным лестницам к Верхним пещерам, смотрели на зелёные купола монастыря и мечтали, чтоб солнце никогда не укрылось за верхушками деревьев Голосеевского леса
– Владимир, может … – подошла Иннеса и чуть заметным движением глаз показала в направлении припаркованных чёрного «Лексуса» и тёмно-синей «газели» с оранжевым логотипом «Новая мамка». Кстати о «мамках!» Надо хоть сегодня Машенькины уроки проверить. Вчера Линда была не акклиматизированная и на ребёнка совсем внимания не обратила. Хорошо, Машенька взрослая. А вот если Клавдия Вальдемаровна всё то же самое проделывает в Салониках с малолетней Алькой, это будет номер. Вдруг они вообще забыли ребёнка даже покормить?! На Эндрю надежд возлагать не стоит, да и Клава сама не очень ответственная.
При воспоминании об Альке Линде поплохело.
– Правда, Вальдемар, может поедем уже? Ещё дома дел за гланды. Я искупаться хочу. Там они дневники свои по два часа пишут. Если честно – меня эти дневники достали. Интересно – зачем они? Ведь из всего, что снимают монтируется всего одна программа на полтора часа вместе с рекламой, куда они оставшийся отснятый материал денут? Ты не в курсах что происходит?
– Я даже не задумывался. Нам с тобой какая разница? Никакой! Слушай, – «новый муж» сделал таинственный вид, – Я тут подумал, как бы Инку уболтать, чтоб она нас вдвоём отпустила в театр? Чтоб только я и ты. Ты хочешь в театр?
Хотела ли она в театра? Боже мой! Она в театре не была двадцать два года, а может и больше. Двадцать два – ровно столько, сколько живёт в Греции. Театр… Ложи, обитые бордовым бархатом, запах нежнейшего аромата женских духов в ложах, перламутровые, золотом отделанные бинокли, которые дамы в натуральных мехах то и дело подносят к глазам, трепетно вскидывая густые ресницы.
– Хочу! – Больше ничего не нашлась она сказать и тихо опустила голову.
Они ехали минут пять молча.
– Я сейчас поужинаю и буду названивать в наши театры, спрашивать анонсы. Мы с тобой выберем спектакль и сходим завтра, или послезавтра. Если они потащатся за нами, – Володя ткнул пальцем в головку микрофона, пришпиленного к Линдиному воротничку, – это их дело, мне без разницы.
Неужели они правда попадут на спектакль? На настоящую, классическую постановку? Только ради этого стоило сюда приехать. Как всё, однако, запутано, сколько противоположных чувств, сколько новых мыслей.
– Володя, – Линда долго не решалась спросить, она верила ему, принимала во внимание многие его доводы, но опять некоторые несостыковки оставляли маленький, но всё же осадок в душе. Ей претило сомненье. Чтоб полностью насладиться своим новым существованием ей хотелось окончательной открытости, ясности – скажи, Володь, – повторила она, – ты же такой верующий и чистый человек, а у тебя дома нет ни одной иконы? Как это?
– Хм!. – Он подавил смешок, – Ты у меня такая наивная, Марго! Для чего истинно верующему человеку икона? Вера она внутри. Каждый носит Бога внутри себя и старается стать на него похожим. Каждый человек может стать богоподобным. Если ты вспомнишь греческую мифологию, то даже там Боги подобны людям, а люди подобны Богам. Чтоб помолиться нет никакой необходимости видеть перед собой икону или заходить в церковь. Можно даже просто выйти в лес, в поле и почувствовать Божью благодать. И святые живут везде. Даже сейчас, не то что раньше.