Буковый лес
Шрифт:
Секретарша индейца Викуля кинулась приглашать гостей, помогать с тарелками и мытьём рук в многочисленных туалетах. Пожалуй, без Викули на самом деле можно было запросто заблудиться в пентхаузе Рона, где окна открывались в небо, было очень много спален, ванных комнат и даже шкаф, как сказали съёмочной группе «с приведеньями». Рон его купил на блошином рынке и везде возил с собой во все свои квартиры.
Танюша быстро расставила камеры по нужным ракурсам, и «семья» с новой «мамкой» села за круглый стол принимать пищу.
Рон, десять лет живший в Киеве,
Линда на правах «жены» особы, «приближённой к императору», ухаживала за господином Спинксом на столько, на сколько ей позволял развившийся с возрастом рвотный рефлекс. Такого «обеданья», как она наблюдала у господина Рональда Спинкса, ей не доводилось видеть никогда и нигде, даже в интернате для детей с ограниченными возможностями, куда её два раза в год отправляли в качестве врача на медосмотры.
Ровно половина риса из тарелки босса была рассыпана по всему столу. Он каким то чудесным образом ухитрялся громко говорит, почему-то на немецком, шутить, смеяться, даже петь и содержимое его рта вместе со слюной перелетало на довольно большие расстояния. Он чавкал при пережёвывании пищи, похрюкивал, и зелёные кусочки шпината скатывались по его груди на пол. Вождю «краснокожих» скорее всего никто и никогда не давал уроков этикета, а может и давал, но он их не брал. Для успеха в жизни правила хорошего тона ему, ровно, как и «украиньска мова», были не нужны. При таком как у него количестве вновь процветающих концернов Рон вполне мог позволить себе абсолютно всё.
Машенька ела молча, опустив голову в тарелку. Она не реагировала ни на что, словно ничего и не происходит.
Линда сидела за столом с белой скатертью и думала, что эта экзекуция не закончится никогда. Она с утра кроме тех двух конфет так ничего не съела, но и здесь, не могла проглотить ни кусочка. Ей казалось, что слюни Рона долетают до неё и капают в тарелку.
Если верить Иннеске и вчерашним её словам во время записи «дневника», Клава по личной инициативе привозит Рону «домашнюю» еду, накрывает ему стол, сидит с ним рядом, ухаживает. Хара сто курайо тис! (Весёлого куража! (греч.). Не каждому дано.
Зачем здесь снимать? Что они здесь снимают? Линда вообще не поняла.
Наконец, прихватив с собой бутылку шампанского, которую Рональд торжественно подарил молодожёнам «на свадьбу», они уехали.
В машине Линда открыла окно, её всё ещё мутило от воспоминаний.
«Издержки твоей специальности. У многих стоматологов эта проблема», – подумала Линда, – вспомнив о работе, о том с каким трудом ей стали даваться приёмы. Она тут не кстати вспомнила о Сашеньке, расстроилась. Ей внезапно до боли, до крика захотелось прижать её к груди, зацеловать, замять, занюхать. Линда в эту секунду особенно остро почувствовала, как она по ней соскучилась. Казалось, что прошло не четыре дня, а четыре тысячи лет. Дома, в её чемодане лежит икона Богородицы, снятая со стены над Сашкиной кроватью, это хорошо, можно будет сегодня прямо с ней лечь спать, и тогда покажется, что дочечка где-то тут, совсем рядом.
– Марго! Ты чего приуныла? – «Муж» положил ей ладонь на колено. Она удивилась, но не отдёрнула ногу. Ей не было неприятно. Пусть лежит, если ему нравится. Посмотрим что дальше будет.
– Я не расстроилась, я думаю. Слушай, Вальдемар, а что это за девица там сидела? Если она даже платная проститутка, не было никакой необходимости демонстрировать эту бледную немочь съёмочной группе ну и мне заодно. Это ты с Рональдом вась-вась, а мы то ведь чужие люди. Зачем это всё?
– Ты понимаешь, – Вальдемар задумался, говорить или нет, – дело в том, что Рон спит с молодыми девочками, конечно за деньги, потому, что считает к нему от них перетекает энергия. Он как бы омолаживается. Ты заметила, как хорошо он выглядит?
– Что ж не заметить?! Выкрасил волосы в чёрный цвет, ввинтил себе зубы и «выглядит». Где он там «выглядит», я тебя умоляю?! Мой папа лучше выглядит и без вкрученных зубов. И девица это… ой я не могу… тьфу ты! Противно, ей-богу же!
– Понимаешь, это его личное дело и никто не вправе их судить. Все эти девушки совершеннолетние и никто их насильно с ним спать не заставляет.
– Безусловно!
Тошнота дошла до высшей точки.
– Тебе что-то не понравилось?
«Вот ему надо философствовать! Прямо нельзя ехать, молча.»
– Да, нет. Это не совсем так. Мне нет никакого дела до его сексуальных предпочтений. Проще говоря – мне не интересен ни твой Рон, ни его увлечения малолетками.
«Когда мы уже доедем до дома, я сейчас сойду с ума», – Линда грызёт ноготь большого пальца.
– …я думаю о другом, – она не может сдержаться, – я просто пытаюсь прикинуть – сколько лично мне должен заплатить этот твой Рональд, чтоб я с ним смогла хотя бы просто остаться наедине?
– Я тебе вчера говорил не судить поспешно о людях? Говорил? Ты опять за своё? Почему ты никого не слушаешь?!
– Вальдемар, нам до дома ещё далеко? Мне плохо! – Линда решилась спросить, дальше это терпеть было невозможно.
– А мы и не едем домой. Ты забыла? Мы едем за твоим сюрпризом. Машку уже отправили домой на такси, так что, майне гелибт, мы с тобой опять вдвоём и нам никто не мешает.
«Я сейчас подвинусь рассудком…»
– Мой «сюрприз» уже был, более эффектного времяпрепровождения быть не может. Слушай, по-братски: купи мне «Боржоми» где-нибудь, а то я, клянусь, вырву. Мне плохо на самом деле.
– Если потерпишь буквально пять минут, будет тебе всё, и «Боржоми», и «Ессентуки-17» принесу.
Они остановились возле небольшого продуктового магазина, и опять Линда ждала в машине, а Вальдемар быстренько сбегав, принёс ей минеральной воды и подсоленных орешков.
– Я заметил, ты ничего не ела. Подкрепись пока, а вечером мы с тобой поедем в театр и поужинаем ресторане.
Как не простить такому человеку всё? Какой он при всех своих недостатках добрый, сердечный и внимательный. И, в конце-концов Володя сам же не виноват, что Рон похож на козла.