Буковый лес
Шрифт:
– Полегчало? Ну, вот и хорошо! – он улыбался так весело и загадочно, все утренние происшествия казались гадкой шуткой, – Теперь можешь выйти из машины?
– Могу, конечно.
«Боржоми» – святая вода.
Линда оглянулась, ища глазами съёмочную группу.
Их машина стояла неподалёку. Паша курил, а Таня говорила в квадратную штуку с антенной.
«Рация у неё что ли? – Удивилась Линда, – Зачем ей рация, если у всех, кроме меня, есть мобильные телефоны?!»
– Дорогая! – «Чоловик» подошёл почти вплотную. Она почувствовала его пальцы на своих волосах. Вальдемар наклонился ещё ниже и, закопавшись в завитушки волос
– Помню, конечно… – аромат его тестостерона взрывает мозг…
– Помнишь, ты мне сказала, что хочешь покататься на танке с «правосторонним рулём»?
– Да-а…
– Так вот, я тебе открою один секрет – у танков нет правостороннего руля, но может тебе понравится то, что я для тебя нашёл? Повернись и посмотри назад.
Линда рванула ворот своей куртки, и микрофон отвалился. К ней подбежал Паша-продюсер. Он попытаться поймать Линду и снова наладить связь. Она с силой оттолкнула его, провод почти весь вылез, и «вошка» осталась у Паши в руках.
– Для любимой женщины мне ничего не жалко! Марго! Я готов исполнить любое твое желание. Это тебе, майне гелибт!
Линда в предчувствии феерии как павиан, вертелась во все стороны, лихорадочно ища глазами нечто совершенно невероятное.
И вдруг…
Что это?! Уж не галлюциногенных ли грибов она на досуге объелась?!
Танк! Сверкая своей металлической бронёй и натёртыми до блеска смотровыми щелями, из-за угла вдруг вынырнул и понёсся на Линду самый настоящий танк. Вынырнул так просто, без предупреждения, так естественно прямо на проезжую часть улицы словно колесил тут каждый день на завтрак, обед и ужин. Вынырнул нагло, словно блохастый, таксующий «Москвич» или «Копейка»! Самый настоящий танкулище – с дулом, с гусеницами, весь огромный и зелёный ехал посреди улицы.
– Где ты его взял?! – Она трясла «супруга» за грудки, от чего его челюсти колотя друг об друга, – Это мне? Это танк мне? Я могу туда залезть?! Я хочу туда залезть!
– Я же сказал – для любимой женщины…! – Он, не успев договорить, отступился на шаг, отброшенный крепкой рукой Линды – Какая разница где взял? Лезь, лезь, конечно! А поцеловать? – Вальдемар подставил щеку.
– Ваще-е-е-! – Линда, клюнув его носом, с неистовым визгом скакнула к боевой машине. Ручки… ногу на гусеницу, вторую на ступеньку…
Она, совершенно обезумев от восторга, уселась на броню как залихватский танкист во время парада Победы в поверженном фашистском Берлине.
– Можно я к тебе? – Он стоял внизу под хохот и свист съёмочной группы и ждал разрешения.
– Ладно, лезь, фиг с тобой! – Она кивнула с высоты и завизжала как укушенная, – Ю-ху! Оле-оле-е-е-!!!
Всё, Линду как в первый день приезда снова понесло.
Она никак не захотела спускаться в люк, наоборот, высунувшись из него до пояса и, зацепив большим пальцем лямку лифчика, а вторую руку демонстративно выбросив вперёд, перекрикивая лязг, несущейся вперёд стали, орала что-то очень военное и торжественное. Тут же, вспомнив знаменитое выступление Ленина с броневика на Финском вокзале в 1916 году, картавя и выворачивая слова, гикнула в голос:
– Таваищи! Даагие таваищи! Геволюция, катоуу так долго ждали большевики наконец свегшилась! А теперь, таваищи, – Линда щёлкнула обеими лямками лифчика, – а теперь, таваищи, дис-ка-те-ка! Ю-ху!!!
Танк несся по улице, разгоняя мелкоту с тонированными стёклами и поднимая за собой столбы пыли
– Ю-ху!!! – Визжала Линда и скалила зубы. Волосы её, похожие на прошлогоднюю солому, давно стояли дыбом. Её вдруг обдало запахом зеленеющих лесов, а где-то вдали, почему-то очень волнуя сердце, зашумел поезд. Ой, что будет! Ой, что будет!!! А, плевать на всё, что будет! У Эндрю произойдёт выкидыш! Ха-ха! И хрен с ними! И с Эндрю и с выкидышами! Он за всю свою жизнь заработал три евро и прочёл только «Чук и Гек» до половины, а гоноруууу-у-у! Всё выпендривается! Теперь всё будет по-другому.
А в Салониках знакомые попадают в обморок от моего танка, и чёрт с ними! Ю-ху-у-у! А в далёкой заснеженной Германии родители Эндрю сядут пить чай с вареньем перед телевизором. «Она ненормальная?», – Мама Эндрю, накапает сперва двадцать капель «кардиамина» в стаканчик, а потом варенье мимо хлеба прямо на скатерть, повернёт к мужу заплаканное лицо и скажет:
– Видишь, что произошло с нашим мальчиком?! Она же не нормальная! А, Голунов-старший глянет на жену задумчивым взглядом. «Нет! – ответит он, – Только она одна на всём белом свете и нормальная… «Грандиозный скандал в лейпцигской синагоге, шум, плач, добропорядочных иудеев, «навсегда» потерявших «такого мальчика»!
– Дойчен зольдатен унд дер официрен…!
– Прекрати ты!!! – Вальдемар держат её за штанину и пытался втащить обратно в танковый люк.
– Пошёл прочь, плебей! Хочу и ору! Ты же сам говорил – для меня всё, всё что угодно. Мне сейчас орать угодно! Танк мой!
– Марго! Успокойся! – Рокот мотора и безумная скачка заглушали его слабые крики.
– Отвали! Убью! – Линда с силой отдёрнула ногу и чуть не попала ему в лицо сапогом.
Она раскланивалась, с разбегающимися как стайка мойвы, машинам, махала испуганным прохожим и посылала им обеими руками поочерёдно воздушные поцелуи.
Бли-и-ин… Что это было? О, господи…
Линда высосала бутылку воды и пришла в себя только когда её усадили в «газель» рядом с Иннеской. «Изолировали от мужа? – Устало подумала она, – Может я его покусала?»
– С возвращение-е-ем! – Инка заметила, что взгляд «солистки» медленно, но верно становился осмысленным, – Ну, как, отдохнула немножко? Видишь, какие у нас в Киеве расстояния? Пока доедем куда надо, можно и выспаться.
– И детей завести! – Это Паша-продюсер пошутил вслух.
– Я что я правда спала? – Линда не верила своим ушам, – Как я могла уснуть в машине?!
– Ой, ну ты смешная! Если ты проснулась, значит и заснула, логично? Наоралась, напрыгалась, устала и уснула. Ничего страшного. Логично?
«Логично… всё очень логично…
За окном почти смеркается. Это ж сколько я спала? Очень хочется есть. Голова странно светлая, как помытый медный таз. На самом деле она – голова – должна сейчас болеть. Я не каждый день устраиваю столь интенсивные злодеяния, но от такого мерячения, как было у меня, я должна уже в анабиозе лежать, а тут шевелюсь. Есть хочется. Володенька же давал мне орешков… А, я?…Как я себя страшно вела… Ой, как с ним неудобно получилось… Человек старался, притащил целый танк, а я его… я ему сапогом… какой ужас! Надо бы извиниться. Он сейчас в своей машине бедненький едет совсем один. Ему, бедненькому, грустно и обидно».