Бумбараш
Шрифт:
— Чего привезли-то? — осведомился старик,
— Приданое, — засмеялась Софья Николаевна. — Буду после войны выходить замуж за какого-нибудь графа или губернатора. На всю жизнь обувью и мануфактурой обеспечена!
— Ежели раньше не пропьем, — заулыбался один из бандитов, взваливая на спину тюк.
— С поезда богатство, что ли? — поинтересовался старик мельник.
— С поезда, — важно кивнул Гаврила. — Пикнуть не успел, как под откос спустили.
— Живу в глухомани, — жаловался старик, — даже не ведаю,
— Какая б ни была власть — лишь бы питья и любви всласть, — хохотнул бандит
Когда бандиты подтащили к хате мешки и тюки с награбленными вещами, старик мельник ловко подсунул крюк под карниз стены, зацепил за край доски и потащил в сторону.
Что-то заскрипело, завизжало, и часть стены откатилась в сторону, открыв темную дыру с ведущей вниз лесенкой. Тайник!
— Хитрая штука, — ухмыльнулся бандит.
— Плевое дело, а в жисть не догадаться, — добавил Гаврила.
— А как мой гость в погребке услышит? — усмехнулся старик мельник.
— Пускай слышит, — ответила Софья Николаевна. — Если кому и расскажет, то разве что на том свете!
Над крышей Мельниковой хаты полощется белый мучной мешок.
— Ну а теперь, старый, подавай свой десерт! — приказала Софья Николаевна.
Старичок мельник засуетился возле погребка, отодвинул засов на двери, приказал:
— Вылазь, анчихрист!
Из погреба понуро стал выбираться человек, шаг за шагом по крутой лесенке.
Бумбараш, притаившись, сидел в кустах. Сначала Бумбараш увидел, как из погреба показалась кепка с наши той красной звездой, потом спина в новой, измазанной мазутом гимнастерке… Знакомая гимнастерка!
Так это ж Яшка Курнаков! В его, Бумбараша, гимнастерке!
Выбравшись из погреба, Яшка молча остановился у раскрытой ляды, будто возле черного провала вырытой могилы.
— А, встретились, землячок, — сказал, подходя к нему, Гаврила Полувалов. — Известно ли тебе, что ты своей дурацкой бомбой моего Петьку Кандыбенка убил? Посчитаемся, землячок!
Гаврила собрался было грохнуть Яшку в ухо, но Софья Николаевна его остановила.
— Не порть, Гавриил, картину перед обедом.
Бандиты накрывали посреди двора стол, таскали самогон, закуску.
Перед глазами Бумбараша все время находился Яшка. Бумбараш сжимал кулаки и кусал от бессилия сухие потрескавшиеся губы, когда слушал то, что говорил бандитам мельник.
— Стучится под утро, вижу — красно-большевистской масти! А он аж трясется: «Имеется ли, дедушка, пожрать чего борцу против тирании богатых?» Я ему с ласковостью: «Как не быть, голубчик красногвардейчик, вон в погребке медок сотовый, да сметанка молодая, да сальдо. Доставай только сам, кости у меня старые, от сна теплые, от подвальной сырости скрипеть будут!» Ну, он в погреб мой — скок, а я к ляде — прыг! Значит, крышку — хлоп! Ох, и орал он да
Бандиты слушали его, ржали.
— Ай да лесовик!
— Ай да Егорыч!
Посреди стола возвышалась ведерная сулея с самогоном; вокруг нее стояли сковороды с яичницей, свернутая в лоснящиеся круги домашняя колбаса.
— Позвольте наполнить стопки? — уважительно обратился к Софье Николаевне Гаврила.
Она кивнула, и он взялся за сулею.
Яшку Софья Николаевна усадила возле себя и кокетливо заглянула ему в глаза:
— Выпьем, большевичок?
— С бандитами не пью! — выпалил он.
— Ну какая же я бандитка? — обиженно надула губы Софья Николаевна. — Я этуаль, голубчик! Санкт-петербургская этуаль… Ты хоть знаешь, что это такое?
— Буржуйские слова мне ни к чему! — отрезал Яшка.
Софья Николаевна вгляделась в его лицо.
— А на твоем лице написано, что твоих бабушек кре-епко любили аристократы.
Гаврила склоняется над ней. Полон внимания, млеет от ее слов. И выражение лица было таким, как в тот день, когда он читал в журнале «Нива» светскую хронику.
Софья Николаевна вздохнула.
— И меня любили аристократы. Сам банкир Рукавишников за мной экипаж присылал…
Слушал ее в кустах и Бумбараш. Видел Яшку, Гаврилу, бандитов… Их было много — больше двадцати, все с оружием, а у него — только кулаки, которые он сжимал в бессилии…
— …а я была молоденькая! — рассказывает Софья Николаевна. — Рукавишников мне говорил: «Софочка, пойдемте направо, в Большой театр». — А я ему капризно: «Нет, Рукавишников, я желаю налево — в Малый!..»
— Яшка тоже здорово калякает, — склонился над Софьей Николаевной Гаврила, — только ты — о том, что было, а Яшка про светлое будущее! Так здорово брешет, аж чих от смеху нападает!
— Ну-ну, — заинтересовалась Софья Николаевна, — расскажи, большевичок! Сызмальства люблю сказки!
— Ты!.. — не выдержав, крикнул Яшка. — Да ты!..
— А ты знаешь, кто я? — вежливо спросила Софья Николаевна.
— Знаем! Знаем! Ты, Софочка, — внучка! Самого Степана Разина ты внучка! — закричали бандиты, хотя их не спрашивали.
Яшка, подманив ее пальцем, проговорил негромко, бросая слова ей в лицо:
— Ты!.. Пыжишься!.. A y самой глаза — будто у побитой облезлой собаки!.. Потому как ты… — Он наклонился к ее уху и зашептал что-то обидное.
Она не сразу поняла, что он шепчет, переспросила:
— Что-что?
Он еще пошептал, и она резко отпрянула.
— Ну ты, хам! Ах, какой мерзавец! Такое посмел сказать мне — женщине и внучке самого Степана Разина?! Ах, мерзавец!
Яшка кричал: