Бунин и Набоков. История соперничества

Шраер Максим Д.

В. Сирину

Дорогой Владимир Владимирович,

от всей души и с большой любовью к Вашему прекрасному таланту желаю Вам долгого, счастливого и славного пути.

Ив. Бунин6. II. 1930Париж [113] .

113

Публикуется по ксерокопии с автографа (дарственная надпись в кн.: Бунин Ив. Жизнь Арсеньева: Истоки дней. Париж: «Современные записки», 1930) (Собрание Владимира Почечикина, Орел). Дарственная надпись воспроизведена факсимильно в журнале «Форум» (Москва) (1999. 21. С. 153). См. также: Шраер. Набоков и Бунин. Переписка. С. 195.

Примерно

в феврале 1930 года Набоков ответил письмом, отправленным с берлинского адреса, Люитпольдштрассе, 27, в районе Шонеберг. Здесь Набоковы жили в 1929–1932 годах [114] .

27, Luitpold str<asse> b<ei>/v<on> Bardeleben Berlin W. 30

Дорогой и глубокоуважаемый Иван Алексеевич,

спасибо за дивную книгу и за надпись, глубоко тронувшую меня своей сердечностью. Наслаждаюсь сейчас «Жизнью Арсеньева», нахожу в ней все новые и новые чудеса, – ноги в Берлине, а все остальное в арсеньевской России.

Боже мой, как я жалею, что не удалось летом повидать вас. Сейчас мне приходится туговато, но я много пишу и во всех смыслах, кроме финансового, счастлив. В свое время Гессен мне передавал ваш отзыв о «Чорбе», – я всегда чувствую ваше доброе расположенье ко мне.

Крепко жму вашу руку, очень вас люблю.

В. Набоков [115]

114

См.: полезную информацию об адресах Набокова в публ. Zimmer, Dieter E. Nabokov’s Whereabouts //htm. Просмотр 25 сентября 2013 года.

115

Публикуется по автографу (Бунин РАЛ MS. 1066/3948); см. также: Набоков и Бунин. Переписка. С. 195. Датируется предположительно по дарственной надписи Бунина Набокову в кн.: Бунин Ив. Жизнь Арсеньева: Истоки дней. Париж: «Современные записки», 1930.

Диалог Набокова с бунинским романом «Жизнь Арсеньева», который достигнет своего апогея в последнем длинном романе русского периода «Дар», требует детального исследования, и Александр Долинин, Анна Лушенкова и другие литературоведы уже проделали важную работу в этом направлении. Особый интерес представляет сравнительный анализ темы отца и темы детских воспоминаний в романах Набокова и Бунина. От «Дара» бунинская ниточка тянется к американскому роману Набокова «Ада, или Страсть: Семейная хроника» (1969).

Разумеется, в сохранившихся надписях на дарственных экземплярах книг Набокова и Бунина немало общих мест и любезностей. Но тем не менее эти строки помогают воссоздать штрихи меняющихся отношений между писателями. В сентябре 1930 года в Берлине Набоков сделал на книжном издании «Защиты Лужина» следующую надпись:

Дорогому и глубокоуважаемому Ивану Алексеевичу Бунину в знак восхищения

от автора

Берлин IX. 30 [116] .

116

Публикуется по автографу (дарственная надпись в кн.: Сирин В. Защита Лужина: Берлин: Слово, 1930) (Набоков Берг); см. также: Шраер. Набоков и Бунин. Переписка. С. 195.

Осенью 1930 года писатели обменялись фотографиями, которые, увы, не сохранились среди их бумаг:

8. X. 30 27, Luitpoldstr<asse>, Berlin W. 30

Дорогой и глубокоуважаемый Иван Алексеевич,

позвольте вас от всей души поблагодарить за фотографию, которую вы мне прислали, и за чудесные ваши строки. Я так долго не отвечал оттого, что думал пойти сняться, дабы явиться к вам в приличном виде, но из этого намеренья ничего не вышло, и не знаю, когда выйдет, так что осмеливаюсь послать вам дрянную, пашпортную, карточку. Простите!

Желаю вам всего доброго и крепко жму вашу руку.

В. Набоков [117]

117

Публикуется по автографу (Бунин РАЛ MS. 1066/3949); см. также: Шраер. Набоков и Бунин. Переписка. С. 195.

19 января 1930 года Вера Бунина вносит в дневник очередную запись, навеянную чтением «Защиты Лужина» в «Современных записках»: «Вечером читали “Защиту Лужина”. Местами хорошо, а местами шарж, фарс и т. д. Фокусник он ужасный, но интересен, ничего не скажешь. Но мрачно и безысходно. Но Лужин < – > это будет тип. В каждом писателе, артисте, музыканте, художнике сидит Лужин» [118] . В этих суждениях угадывается амплитуда отношения к творчеству Набокова, хотя во многом жена Бунина тиражирует свои прежние оценки, повторяя слова «фокус» и «фокусник».

118

РАЛ МS 1067/398.

Растущее восхищение Набоковым становится фоном письма Фондаминского Бунину от 22 октября 1930: «Был в Софье <так> Праге, Дрездене, Берлине и Данциге. <…> Ближе познакомился с Сириным. У него интересная жена – евреечка. Очень мне оба понравились. Написал новый большой роман – надеюсь, что отдаст нам <…>» [119] . А всего через две недели, 2 ноября 1930 года, Г. Кузнецова вносит в дневник такую заметку: «Мы всю дорогу говорили о Сирине, о том роде искусства,

с которым он первый осмелился выступить в русской литературе, и И. А. <Иван Алексеевич> говорил, что он открыл целый мир, за который нужно быть благодарным ему» [120] . И снова Набоков становится темой разговора Буниных с Мережковским и Гиппиус (14–15 ноября 1930 года): «Говорили о Сирине. Д. С. <Мережковский> сказал: “Боюсь, что все это мимикрия… Евреи все – мимикрия. Алданов – первосортный журналист и в Англии он был бы богат и славен, а романист – поддельный. Нужен только тот писатель, который вносит что-то новое, хоть маленькое”…» [121] В репликах Мережковского характерны ассоциативные вспышки расового-религиозных предрассудков: сначала по отношению к Набокову, человеку дворянско-аристократического происхождения, который был женат на еврейке, а потом уже по отношению к еврею Алданову.

119

Цит. по: «Современные записки»/Под. ред. Коростелева и Шрубы. Т. 2. С. 826.

120

Галина Кузнецова. Грасский дневник. 1967. С. 184.

121

РАЛ MS. 1067/398. Ср.: Устами Буниных. Т. 2. С. 233. Ср. иное переложение высказываний Мережковского в передаче этого же разговора в дневнике Кузнецовой: «Надо принести в мир что-то новое, хотя бы крупицу нового в какой бы то ни было области <…> Иначе получаются только имитаторы, повторители, подлинно никому не нужные <…> Алданов, если бы занялся только журналистикой, мог бы занимать место в первом ряду журналистов. <…> А романы – эрзацы… Сирин… знаете, есть такая мимикрия таланта. <…> Может быть очень тонкая мимикрия! И это уже талант…» (Кузнецова. Грасский дневник. 1967. С. 186–187).

15 декабря 1930 года Фондаминский в письме Бунину из Парижа сообщает о готовящейся журнальной публикации романа «Подвиг» в «Современных записках»: «…в янв<арской> книжке большой роман Сирина: “Романтический век” <раннее название романа>» [122] . Отмечен роман «Подвиг», принятый к публикации «Современными записками», и в дневнике Веры Буниной: «<…> в нем описан путь молодого человека по всей Европе: романтическое отношение к миру, к аэропланам и всякой технике. Остро. Конечно, автобиографично» [123] .

122

Цит. по: «Современные записки»/Под ред. Коростелева и Шрубы. Т. 2. С. 830.

123

РАЛ MS. 1067/403.

Дневники Веры Буниной помогают воссоздать динамику меняющегося отношения старого мастера к молодому современнику. 10 октября 1931 года, после прочтения «Подвига» в «Современных записках», она записывает: «Прочла Сирина. Какая у него легкость и как он современен. Он современнее многих иностранных писателей, и вот у кого, не у Берберовой, есть “ироническое отношение к жизни”. Вот кто скоро будет кандидатом на Нобелевскую премию!» [124] То, что еще недавно, в 1930-м, говорилось в шутку, внезапно показалось реальной возможностью, особенно в свете тогдашнего провала бунинской номинации [125] . 1 января 1931 года Бунина описывает мучительный разговор о перспективах получения Нобелевской премии: «Говорили о премии. Зайцев не понимает, как может речь идти о Мережковском, как о писателе<->художнике! Можно выставлять кандидатуру Сирина, но Мережковского не понимаю» [126] . 4 января 1931 года, на следующий день после визита Фондаминского, прибывшего из Берлина, где он купил «на корню» рукопись нового романа Набокова для «Современных записок», Вера Бунина воспроизводит его рассказ, вторя словам Фондаминского из недавнего письма к Бунину:

124

РАЛ MS. 1067/403; ср.: Устами Буниных, 2: 253. Об отношениях Бунина и Берберовой см.: Переписка И. А. Бунина и Н. Н. Берберовой (1927–1946)/Вступительная статья Максима Д. Шраера. В кн.: И. А. Бунин. Новые материалы/Под. ред. О. Коростелева и Р. Дэвиса. Т. 2. М., 2010. С. 11–12.

125

РАЛ MS. 1067/403; ср.: Устами Буниных, 2: 252.

126

РАЛ MS 1067/405. В машинописи дневника Буниной ошибочно напечатано «1930» вместо «1931».

О Сирине: – Очень приятный и жена его евреечка, образованная, знает языки, дактилографка, очень мила, тонкое еврейское лицо. Но мне кажется, он весь тут, а что за талантом, неизвестно… и есть ли что-нибудь за ним? <…> Немецкого языка не знает, не любит и немецкой литературы, не любит и немцев. Хочется переехать в Париж. <…> И подумайте, ведь его отец спас Милюкова, а «Последние новости» не могут дать ему тысячу франков фиксу или печатать ежемесячно на эту сумму. – А какой у него вид? – спросил Ян. – На отца не похож. Тот был барин, а здесь очень чувствуется вырождение… – Это Рукавишниковская кровь подпортила, – заметила я, – ведь мать его <Е. И. Набокова> рожденная Рукавишникова, очень нервная истерическая женщина, как говорят. – А долго ли вы у него сидели? – спросила Галя <Г. Кузнецова>, – и чем он угощал вас. – Сидел я у него долго. Пришел часов в пять и ушел в десять. Ужинал с ними. Яйца, ветчина, по-студенчески. Пил чай. – А что он говорил о литературе? – Хвалил <Антония> Ладинского… – Это дурно, – заметил Ян. – Вас, Иван Алексеевич, обожает. Провели мы вечер очень приятно. Показывал и бабочек. Он влюблен в них [127] .

127

РАЛ MS. 1067/403. Ср.: Устами Буниных. Т. 2. С. 236.