Буйный Терек. Книга 1
Шрифт:
Нюша засмеялась тихим, счастливым смехом и спрятала на его груди свое радостное, светившееся счастьем лицо.
В ставню чуть-чуть постучали, в сенцах послышались осторожные шаги.
Нюша вздрогнула и крепче прижалась к Небольсину.
— Не бойся, девочка, это Сеня или Савка. — Он взглянул на свой брегет, но сумрак комнаты помешал разглядеть время.
Тихий стук, но уже в дверь, повторился.
— Александр Николаевич, пора! Развидняет! Пятый час, — услышали они шепот за дверью.
— Это ты, Сеня?
— Я, Александр Николаевич!
— А где Саввушка? — одеваясь, спросил через дверь поручик.
— Возле той хаты сторожит, на случай ежели Агафон или кто другой из нее выйдет. Свиристелем запоет, сигнал такой у нас назначен.
Нюша блаженно и радостно засмеялась.
— Ох этот Савка, как дитя малое, вечно у него блажь да выдумки в голове. Ну, милый Саша, дай еще раз поцелую тебя. — Она крепким и долгим поцелуем приникла к нему. — А теперь иди, дорогой, храни тебя бог!
— Будь спокойна, все будет так, как объяснил тебе!
— Ваше благородие, пора, светает. В станице уже казаки да бабы проснулись, гляди, как бы бугай тот рыжий сюда не заявился, — входя в комнату, сказала хозяйка.
— Иду, иду… спасибо тебе, милая. — И, сунув казачке еще две золотые монеты, поручик вышел из хаты.
Воздух был свеж, чуть сыроват и прозрачен. Солнце поднималось над горами, но мгла еще висела над станицей.
Они быстро прошли к перелазу и под лай неожиданно набежавших собак скрылись в садике Гостева.
— Рада, что с любушкой свиделась? — глядя на озаренное лицо чему-то улыбавшейся Нюши, спросила казачка, тронув ее волосы теплой и мягкой ладонью. — Только и есть у нас, девонька, счастья, что со своим любушкой тишком да негаданно встретиться!
В комнату в одной рубашке вбежала Машенька и, беззвучно плача, бросилась к удивленно взглянувшей на нее Нюше и крепко обхватила ее руками.
— Что с тобой, родная? — гладя ее по голове, спросила Нюша. — Или боишься чего?
— Не-ет… Кого боюсь-то? — всхлипывала толстушка, глотая слезы и целуя Нюшу. — Радуюсь я за тебя… от счастья плачу… Любишь ты его, да?
— Люблю… больше жизни люблю… — еле слышно ответила Нюша.
— Я ведь всю ночь не спала. Все о тебе думала… Умная ты да смелая… Так этому негодяю, кабану, и надо, — вспоминая Голицына, с ненавистью сказала Машенька.
— Полегли б вы, девки, спать, еще только развидняет, — заглянула в дверь хозяйка.
— И то верно, давай спать, Машенька.
Толстушка молча обняла ее, и девушки, накрывшись одеялом, уснули.
Заглянувшая минут через пять в горенку мамука Луша увидела, что девушки крепко спят.
Мамука хитро и добродушно улыбнулась, осторожно прикрыла дверь и вышла во двор, где уже играло солнце и бродили проголодавшиеся куры.
Глава 5
На плацу, невдалеке от вала, окружавшего станицу, почти у самого выгона, проходило учение. Две роты Куринского полка, выстроенные в одну шеренгу, делали ружейные приемы по флигельману [89] , который стоял на крыше небольшого сарайчика. В отдалении от фронта рот в глубоком соломенном кресле сидел майор и курил трубку, время от времени потягивая из большой эмалированной кружки горячий чай. Возле него стояли офицеры, о чем-то оживленно беседуя и не обращая внимания на топтавшихся в пыли солдат.
89
Так назывался по уставу 1796 года правофланговый унтер-офицер роты, который во время учения выходил вперед и проделывал ружейные приемы. За ним исполняла эти приемы вся рота.
Оказия вывернулась из-за холма, и пешие солдаты уже показались вдали. Взвод казаков медленной рысцой обогнал телеги и спустился к поляне.
— Полубатальон, стой! — не поднимаясь с кресла, скомандовал майор и, наводя зрительную трубу на дорогу, сказал: — Оказия!
Он обернулся к толстому капитану:
— Степан Степаныч, ты уж того… муштруй роты, а я… — Он провел рукой по бакам, подтянул приспущенный пояс и пошел вперед. Адъютант и казачий сотник двинулись за ним.
Колонна приближалась к Червленной. Уже отчетливо была видна поднявшаяся над дорогой и лесом сторожевая башня. Впереди раскинулась солдатская слободка, за ней темнела базарная площадь. Поодаль высилась деревянная церковь со сверкавшим над ней крестом. Земляной вал опоясывал станицу, в центре которой стояли стройные ряды белых казенных зданий. В стороне от них поднимались четыре двухэтажных дома. Потом опять шли улички с низенькими казачьими хатенками и редкой зеленью.
Хотя оказия была уже невдалеке от Червленной, походный порядок движения еще не был нарушен. Из станицы с криками, бранью, смехом и возгласами бежали казаки, солдатки… торговки… При виде толпы стройный квадрат оказии дрогнул. Ей навстречу, прорывая солдатские роты, кинулись в свою очередь истомленные долгим скучным путем маркитантки, обозные и фурштадты. Конвойные солдаты, сохраняя походный строй, подходили к станице. Запыленные артиллеристы, держа в руках дымившиеся фитили, спокойным шагом шли за орудиями, не обращая внимания на шум, поднятый обозом. Ехавший впереди прапорщик остановил пегого конька и, оглядываясь на растянувшуюся оказию, простуженно закричал:
— Ко-лон-на, стой!
Из вагенбурга [90] , разминая усталые ноги, отдуваясь, вышел Голицын.
— Доехали, хвала аллаху! — И, сев на подведенного ему Савкою коня, поскакал к голове колонны.
Гостев, крепко спавший в одной из фур и препоручивший командование оказией прапорщику, проснулся, протер глаза, соскочил на землю и, одергивая на себе сюртук, поспешил к майору. Подойдя к нему, он еще сонным голосом отрапортовал:
— Господин майор, честь имею доложить, оказия дошла до станицы Червленной благополучно. Происшествий в пути не случилось!
90
Особый строй военного обоза на случай нападения неприятеля.
Майор пожал руку Гостеву.
— А ты, Прокофий, после квартирьеров заходи ко мне, в казармы. Я словно знал — шашлыком с винцом сегодня обедаю.
Это был ближайший друг и собутыльник поручика майор Алексей Колосов, известный по всей линии вояка, забулдыга и весельчак.
В шуме, гомоне и криках обозы входили в станицу.
— Ну, я пойду, послежу за квартирьерами, — сказал Гостев.
— Иди, Прокофий, а к обеду не забудь заглянуть. Я еще с утра такую шамаю заготовил, да грибков соленых, да капустки кислой, только пальчики оближешь!