Царевна
Шрифт:
– Замшелая она, какая-то, – громко произнес Петр. Паутиной поросла. Нет тут свежего воздуха.
Лефорт лишь кивал головой, соглашаясь с царем.
Ему и самому не нравилась тесный, приземистый городишко.
Столица должна быть как фрегат, как паруса на корабле. Свободная, чистая, и в тоже время мощная, как пушки на галеоне.
– Все так, мин херц, – согласился Меньшиков.
– Где же, такие деньжищи возьмем?
– На Урале, в Сибири, ну и бояр наших потрясем немного, – усмехнулся Пётр. Хватит жировать, да мошну, за счёт государства, набивать.
Карета въехала в Кремль через Спасские ворота.
Софья встретила брата холодно. Нет, она не была надменной и холодной, она решила на время отстраниться от борьбы за трон. За ее спиной жался к стене думский боярин Шакловитый, которого Петр считал чуть ли не самой большой проблемой к своему полному воцарению. Шакловитый, завидев юного царя, заскрипел зубами, но поклонился, как требовал этикет.
Князь Голицын, хоть и не радовался рад встрече, но решил не накалять обстановку, проявив интерес к постройке флота и справившись о нужде Петра в денежных средствах.
Между Петром и Софьей уже не ощущалось вражды, но в глубине души царевне, всё же, была неприятна эта встреча. Не смотря ни на что, Софья, с родственной теплотой обняла юного царевича.
Петр шел широким шагом по расписным залам родового гнезда, вспоминая своё беззаботное детство и покойного папиньку, следом за ним и Софьей шоркали каблуками сапог Голицын и Шакловитый.
Лефорт и Меньшиков семенили чуть поодаль.
– Слышала Петруша, ты корабли строишь? – не в значай спросила царевна.
– И в имении своем крепость возвел. От кого обороняться собрался? Ты же царь.
Петр поморщился:
– Нет боязни никакой, сестрица. А крепость эта, Престбург, для обучения солдат выстроена.
На лице Софьи показалось некое недопонимание:
– Так, стрельцы наши осадным маневрам обучены.
– То стрельцы, сестрица, – отрезал Петр. А я хочу новое войско и что бы на судах и на земле воевать могло. Как в Европе.
Царевна удивленно посмотрела на Петра.
– А стоит ли нам братец, за Европой стремиться. Чем наше русское государство плохо?
– С таким войском мы только с печью воевать сможем
Услышав слова царевича Шакловитый поморщился. Он понял, что Петр окончательно опустошит казну и дай ему безграничную власть, возьмется за боярские вотчины. Шакловитый одёрнул Голицына за рукав.
Они поравнялись, и Фёдор Леонтьевич прошептал так, чтобы не слышали, идущие позади Лефорт и Меньшиков:
– Пётр со своим флотом и потешными войсками совсем разорит нас.
Голицин утер платком нос и в ответ прошептал:
– Уже войска у царя вовсе не потешные и галера самая настоящая. Мне писано было с Преображенского, что войска Петруши еще и стрельцам фору дадут. Отменно стреляют и саблями владеют.
Шакловитый с сожалением покачал головой, затем остановился и, поднеся руку ко рту, задумчиво произнес:
– Но стрельцов-то, стрельцов, пожалуй, поболее будет, чем потешных, а Василь Василич?
На него чуть не наткнулись Меньшиков и Лефорт. Услышав разговор про стрельцов и потешные войска из уст Шакловитого, Меньшиков обошел вокруг думского боярина и, приблизившись, прошептал прямо в лицо:
– Да, мало потешных полков, а мы еще наберем. А ты нам денег дашь. Сам дашь. Запомни.
Шакловитый отпрянул:
– Тьфу ты, черт безбородый, испугал. Не я решаю такие вопросы. Иди, давай.
Он отстранил Меньшикова со своего пути и устремился догонять царевну.
Глава 8: Возвращение в Москву
Крытый возок, в котором стрелецкий старшина Басаргин вёз старца Дионисия, скрепя четырьмя ступицами медленно тащился по Ярославской дороге. Стрельцы расположились на телегах и громко хохотали, рассказывая друг другу различные небылицы. Поднятая по дороге пыль оседала на посевах ржи, посреди которой стояли местные крестьяне и крестились в след ускользающему черному возку. Дионисий крестил их двуперстно через маленькое грязное оконце и тяжело вздыхал. Басаргин не препятствовал его еретическому занятию и смотрел в оконце на своей стороне.
Так проплывали деревни, поля, дворянские усадьбы. Косматые кучи облаков налились свинцовой тяжестью и готовы были пролиться дождем. Наконец, созерцать дорожные пейзажи, то и дело, мелькающие перед глазами, старшине надоело, и он повернул голову в сторону старца. Дионисий прикрыв веки, шептал молитву, но какую именно, Басаргин не слышал, судя по шевелящимся губам, то ли отче наш, то ли что-то из Иоана Златоуста.
– Слушай, старче, – подал голос стрелецкий старшина, – вот смотрю на тебя и не пойму, все у тебя было и монастырь с полными амбарами и братия, уважение и почет среди паствы, чего ты в раскол ударился? Чего не хватало?
Дионисий открыл глаза и посмотрел на Басаргина. Его губы сомкнулись, а нос перестал сопеть.
– Глупый ты человек, хоть и старшина стрелецкий.
Глаза Басаргина округлились:
– Это чего так?
– А того, – продолжил старец, – до седых волос прожил, а правды так и не понял.
– Это чего же я не понял? – ухмыльнулся Басаргин.
Разговор со старцем начинал ему нравиться. Сейчас этот старик с нечесаными седыми волосами и грязной бородой начнет нести очередную ахинею о святости их учения, о великих старцах вроде Аввакума, гиене огненной, начнет пугать карами небесными.
– Да нет, не буду я тебя пугать карами Божьими, – спокойно и невозмутимо произнес Дионисий. Басаргин выронил из рук кисет с табаком. Старик словно прочитал его мысли. Это было не слыхано.
– Может потому он и понадобился царевне, чтобы замыслы тайные разгадывать? И патриарх о нем печется, – мелькнула шальная мысль в голове у Басаргина.
Дионисий улыбнулся:
– Думаешь о том, зачем я царевне понадобился? Басаргин отложил трубку и табак в сторону и, недоумевающим взглядом смотрел на старца.