Царевна
Шрифт:
– И кто же, – Софья развернула свиток.
– Раскольники давно потаенно в московских слободках живут, свои вечери тайно правят, собираясь в избах.
Софья пробежалась глазами по бумаге:
– Сознались сами?
– Как есть матушка, все выложили.
– Покаялись ли, отреклись от старой веры?
– Да матушка, – Шакловитый кивнул.
Одна беда, у главаря их двое детишек осталось, дочь, да мальчишка. На каторгу отправлять жалко, не выживут они там.
Черт уж с ними, стариками, – Шакловитый махнул рукой, чуть не задев склянку с чернилами на столе.
– Девка-то справная? – поинтересовалась царевна.
– Справная, государыня, и на лицо и на фигуру, двенадцати лет от роду.
Софья задумалась, она подошла к окну и немного постояв, произнесла:
– Девочку, ко мне во двор.
А брата её можешь себе в холопы забрать. Шакловитый кивнул, но возразил:
– Мне он не к чему, своих холопов вдоволь, но пристрою к стрельцам, как пса верного выучат.
Софья согласилась с решением Шакловитого.
– Все верно, ни к чему нам грехи лишние на себя брать, Феодор Леонтич.
Шакловитый повернулся к киоту и перекрестился:
– Все так матушка.
– О просьбе моей поговорим.
Софья взяла в руку колокольчик. Заслышав звон, из покоев царевны, в дверях показалась фигура служанки.
– Марфа, чаю подай нам, – велела царевна. Софья и Шакловитый сели за стол, застеленый плотной узорной скатертью.
– Говори Феодор Леонтич.
Шакловитый посмотрел на прислугу разливавшую чай, намекая на то, что присутствие челяди при разговоре, лишнее. Марфа, разлив по фарфоровым чашкам чай и выставив на столе вазу с медовыми пряниками выскользнула, словно тень, оставив их наедине.
– Нашел я, матушка, кому дело столь важное поручить, – жалобливо прогундосил Шакловитый.
– А чего не рад тогда? – царевна посмотрела на думного боярина. Шакловитый отложил пряник и покачал головой.
– Так ведь пришлось посулить деревушку и звание полковника, матушка, – пожаловался Фёдор Леонтьевич.
Софья удивленно посмотрела на боярина:
– Эка беда деревушка, раз сам патриарх просил. Али забыл, как он нам поперек дороги стоял.
– Не забыл, матушка, – кивнул Шакловитый.
– Разве забудешь, когда твоя голова на кону стоит.
– Это хорошо, что помнишь, Федор Леонтич, – тихо произнесла Софья, боясь, что кто-нибудь из слуг, подслушает их разговор.
– Нам в борьбе с Петрушей и Нарышкиными поддержка патриарха, аки лик Святой, надобна. Я десяти деревушек не пожалею и боярского звания, тому кто мою просьбу исполнит.
Шакловитый усмехнулся:
– Уже не нужно матушка, и за одну деревеньку справного служивого нашли.
– Знаешь ли, матушка, старшину казенного приказа Басаргина.
Софья улыбнулась:
– Как не знать.
– Вот он и поедет, – Шакловитый стукнул ладонью по столу.
– Мешкать не будет. А ты, матушка, что бы впредь не смущалась секретные разговоры вести, челядь в другую половину дворца отсылай, да стрельца подле двери ставь. Так и тебе и мне спокойней будет.
Сапыге, как и обещал старшина Басаргин, сняли с ног колодки, перевели на этаж выше. В том коридоре содержали узников по мелким делам или тех, кого скоро выпустят на свободу.
Из узкого оконца была видна надвратная икона на Константино – Еленинской башне, и узники могли помолиться, подойдя к окну. Со стен и потолка уже не сочилась вода, а на каменном полу, вместо прелой соломенной подстилки, были сколочены нары из толстых сосновых досок накрытые войлочным тюфяком. Сапыга не рад был своему договору со старшиной и клял себя за это. Но он не в силах что-либо исправить. Пайку давали исправно: овсяную кашу и вареную репу. Сердце несчастного Сапыги постепенно
успокаивалось иногда ему казалось, что ничего этого не было и сидит он по слабоумию своему, с того самого момента, как бешеный парень зарезал одного из скитников в трактире.
Но пришедшее благостное неведение было разрушено звонами, отпирающихся, ржавых замков и скрипом, поднимающейся внутренней решетки. Сапыга бросился к оконцу и приник к железным прутьям. Во внутреннем дворе стояло с десяток колодочников. Их одежды превратились в рваные лохмотья, через дыры которых сияли темные синяки и кровоподтеки. Сапыга жадно глотнул воздух. Он узнал их. Узнал несчастного Прокопия и его жену. На левой ноге Прокопия темнела деревянная колодка, которую тот подтягивал за цепь вверх, чтобы она не била по ноге. Его жена выглядела несколько лучше, по крайней мере, на ее лице не было следов от побоев.
– Куда их? – спросил стрелец с бердышем у ворот.
– В Сибирь, куда ж еще? – откликнулся провожатый.
– На рудники железные, али на завод. Воевода тамошний решит.
–Да какие из них работники, – усмехнулся стрелец.
– Издохнут по дороге.
– Не велика беда, – рассмеялся сопровождающий.
– Издохнут, быстрей назад воротимся.
– А ну пошли, – он пихнул бердышом крайнего в ряду.
Колодочники подтянув цепи к верху, заковыляли к воротам. Сопровождающие стрельцы лихо запрыгнули в телегу и покатили следом. Сапыга слетел с окошка и бросился на тюфяк. Зарывшись в него лицом, он тихо зарыдал.
К десятку колодочников, что вывели из Разбойного приказа, присоединилась еще колонна арестантов. Среди них был, и тот бешеный парень, что оказался с Сапыгой в трактире. Колодочники проследовали через Китай-город, через слободки Белого города и вышли Владимирскую дорогу. Далее Москва заканчивалась, и начинались безбрежные просторы Руси.
Глава 6: Огненные корабли
Дионисий вышел из лесной избы. Дерн с крыши почти весь съехал на землю, и перед маленьким оконцем лежала куча земли. Бревна потемнели от времени, и маленькую дощатую дверь уже затягивало кустами дикой малины. Ему и не надо было больше. Здесь, в глухой лесной чаще, огороженой от ближайшего поселения бревенчатым частоколом, ему никто не указывал сколькими перстами креститься, какие поклоны бить, как читать молитву. Вокруг его избушки, словно грибы подосиновики выросли такие же избы новой раскольничьей братии. Мужики стучали топорами, вырубая делянки под новые хижины, детишки бегали меж деревьев, собирая ягоды и грибы. Бабы стирали у речки белье. Скит жил, своей обыденной и, в тоже время, таинственной жизнью. По сути, она и не отличалась от прежней жизни за исключением различий в обрядах и поведению людей. В скиту никто не пил хмельных напитков. Все были заняты делом и молитвой. Новый Вятский воевода Андрей Иванович Леонтьев знал старца Симеона и по старой памяти не стал препятствовать, появлению нового скита на берегах Вятки. От властей это скрыли, да и воевода на своей земле сам себе власть, лишь бы народ раскольничеством не прельщали, да в мирские дела не совались. Так и рос скит год за годом. Беглые колодочники, скитаясь по Вятским лесам, рано или поздно обретали в ските тихое пристанище. Слышал про то и Прокопий от учителей бывших. Сейчас его путь лежал через город Хлынов, где в придорожном трактире разместился на постой стрелецкий старшина Разбойного приказу с сотней стрельцов, а в недалёком будущем полковник Емельян Федотович Басаргин. Емельян Федотович с тоской взирал на провинциальное устройство трактира. Стены заведения давно не видывали уборки, на маленьких оконцах висели замызганые льняные занавески, а чёрные от копоти углы делали помещение ещё темнее, чем оно было на самом деле. Столы и скамьи были настолько хлипкими, что казалось, вот-вот развалятся, а в воздухе витал запах старого жира, алкоголя и гари от забитого дымохода. Лысенький, худощавый хозяин трактира, одетый в затёртый жиром кафтан, прекрасно вписывался в итерьер собственного заведения. Басаргина на пороге трактира встретила жена трактирщика, жирная неухоженная баба в замусоленом переднике. Воеводы в Хлынове на данный момент не оказалось, так как гостил у родни на именинах, но Басаргину обязательно надо было увидеться с ним, чтобы вручить грамоту от Шакловитого, заверенную царской печатью. В тот же день к воеводе отправили гонца со срочной депешей, Басаргину оставалось только ждать. Старшину внимательно разглядывали десятки глаз завсегдатаев таверны и с опаской перешоптывались, что делало его присутствие не выносимым, но перед ним стояла задача, любым способом выяснить, где находится раскольничий скит. Взгляд Емельяна Федотовича упал на трактирщика:
– Подойди ко мне, человече, – надменно растянул он.
Трактирщик оставил посуду на полке и, преклонив голову, подошел к старшине. Басаргин еще раз обвел его взглядом, пытаясь выхватить любую деталь из его облика, которая непременно даст ему железную зацепку для задушевной беседы в пользу самого Басаргина.
– Сапожки у него, конечно, хлипенькие, – подумал про себя Емельян Федотович. Но с нужды ли, али от суетной работы, старшина не знал.
– Раз штаны заплатами штопаны, беден трактирщик, раз на одёжу новую барышей не хватает, – продолжал рассуждать старшина, осматривая внешний вид трактирщика. Наконец, Басаргин принял позу благодетеля и достал из-за пояса тугой кожаный кошель.