Царевна
Шрифт:
В глазах патриарха блеснули маленькие капельки слёз. Ему стало нестерпимо больно за эти несчастные души, невинно сгинувших женщин и детей:
– Была б моя воля, самого в тот корабль огненный загнал и спалил бы заживо, – с горечью произнёс патриарх.
– Да что же ты говоришь, Владыко, – Софья с ужасом посмотрела на патриарха.
– А что я говорю, – патриарх стукнул железным концом посоха о каменную плиту. Пора бы скиты все затворнические извести, царевна.
На колокольне зазвенел Благовест. В монастырском саду распустились яблони, и пахло липой.
Софья с нежностью вдыхала удивительный
– Как же хорошо здесь, Владыко, а аромат, какой чудесный, сердцу, прямо, петь хочется. Патриарх посмотрел на, пустившие цвет яблони и искренне улыбнулся:
– А душе как свободно! Век бы здесь провела, в красоте при Божьей милости, да без забот. Уезжать не хочется. Сколько езжу в Троицу на богомолье, завсегда садом твоим дивным не устаю любоваться.
– А там что Владыко? – Софья указала на небольшие темные ящики под деревьями.
– Это ульи, царевна, – ответил патриарх. Монахи медоносных пчел разводят. Я тебе пришлю медку здешнего, матушка. Пчела божье создание. При упоминании меда и пчел сердце Иоакима смягчилось, и его речь сделалась такой же тягучей, как этот мед.
– Есть ли вести от царевичей, матушка? – спросил патриарх.
Софья кивнула:
– Есть Владыко. Петруша корабли свои строит на Плещееве озере, а царевич Иван опять занемог.
Софья вспомнила, как намедне царевич Иван, вновь сраженный болезнью, забился в припадке у трона перед самым заседанием Думы. Лекари тот час же скрутили припадочного царевича и унесли прочь в его покои. Три дня его отпаивали разными отварами, лекари немецкие мази иноземные прикладывали. Встал царевич. Но не с лекарств и снадобий, а с Божьего соизволения. И вот опять болезнь протянула к Ивану свои костлявые руки. Помолись, Владыко, сегодня за брата нашего. И я помолюсь.
– Да трудно ему на царстве придётся, – согласился патриарх,
– Однако не он себя выбрал. Господь ему ношу такую дал.
– Ну, да ладно, – патриарх оттолкнул концом жезла камушек с поверхности каменной плиты.
Царевич Петр недавно денег на корабли свои просил.
– Дала ли матушка? – вопросительным взглядом глянул на Софью патриарх.
– В казенном приказе пусто было. Вся казна ушла на войну против турок. Наскребли по сусекам пять тысяч рублев, то и ссудили.
– Это хорошо! – глаза патриарха заблестели, – не время сейчас государям ссориться. Другие вопросы решать надо.
– Слышала ли, матушка царевна, про Симеонову пустошь? – патриарх на секунду остановился.
– Нет, не слышала, Владыко, только ты и сказал. А, что, беда какая, приключилась?
Иоаким набрал в легкие воздух. Софье на миг показалось, что патриарх задыхается, но он остановил ее коротким движением руки.
– Был в монастыре, под Торжком-градом, старец. Симеоном звали, святой человек был, да умом не обделен.
Царевна внимательно слушала речи патриарха, пытаясь понять смысл его слов.
Патриарх опустил глаза на каменную плиту, на которой сейчас стоял и добавил:
– В раскол Симеон ударился. Собрал вокруг себя таких же овец заблудших и давай проповедовать. А коли стрельцы нагрянут, грозится скит сжечь вместе с бабами да детишками малыми.
Софья удивленно посмотрела на патриарха:
– Так они и раньше, Владыко, себя сжигали. Послать роту стрельцов ряженых, да скрутить зачинщика.
– Нет, матушка, – патриарх отрицательно покачал головой, – как со всеми нельзя. Другом мне был тот старец, вразумить хочу.
Софья вздохнула:
– Ну, коли так, отправлю кого нужно. Приведут тебе твоего старца, Владыко.
Патриарх перекрестился и спросил:
– Молиться со мной пойдешь, царевна?
Софья, склонив голову, произнесла еле слышно:
– Одна сегодня справлюсь, Владыко. Прости.
Патриарх улыбнулся:
– Тут не за что прощать. Ступай, молись.
Софья была довольна беседой с патриархом. Первый раз со дня ее воцарения, патриарх принял её со спокойной душой, без злобы и наущений.
Полуденное солнце окрасило золотом купола Троицкого собора. Ему под стать взлетели в небо маковки Успенского собора. За толстой крепостной стеной, уже не раз выдерживавшей осаду неприятельских войск, было тихо и по-домашнему уютно. Уже не нужны были греческие герои, сражающиеся с многоголовыми гидрами. Ни римские императоры. Не нужны театральные постановки, что так завораживали девичье сердце в юности. Здесь все сияло благолепием. И кажется, что не нужно сердцу русского человека ничего больше, чем созерцать взором эти маковки куполов и услаждать слух перезвонами Благовеста. Она прошлась по дорожке вдоль рядов молодых лип и заметила у изображения “Святого духа” нескольких монахов в чёрных рясах, между ними разгорелся жаркий спор. Софья заинтересовалась, о чем могли вести столь оживлённую беседу, эти люди. Тихонько, чуть дыша, Софья подкралась, как можно ближе к тёмным фигурам, прячась за стволами деревьев. Монахов было четверо.
Высокий инок Сафоний, очевидно еще послушник, рассуждал о природе царской власти на Руси. До черного монашества уже докатились слухи о противостоянии Софьи и Петра и сейчас монахи ожесточенно спорили, кто для монашества будет лучшим государем. Его противник Никодим, пожилой монах, со всей страстью утверждал, что именно царевна является хранителем той дремучей и праведной Руси, что испокон века рождала праведников и великих подвижников. На что Сафоний возражал, дескать, корабли и новое устройство армии никоим образом не затрагивают их служения. При любом монархе их долг служить богу, а кто лучше Петр или Софья, то решит Господь и не им чернецам это дело мыслить. Софья помнила, как во время Стрелецкого бунта в Москве бежала в Троицу с двумя юными братьями и всем двором. Тогда Федор Леонтьевич Шакловитый восстановил порядок в стрелецком войске, навсегда покончив с ненавистной Хованщиной.
Глава 5: Потаённый скит
В тяжелую деревянную, сшитую из ладных досок дверь тихо постучали.
– Кого еще леший принес, – ругаясь, соскользнул с печи хозяин дома. Обув ноги в чуньи, он поплелся к двери.
– Померещилось, али нет?
Он зачерпнул из деревянной кадки ковш воды и почти залпом опрокинул его. Протерев от испарины ладонью руки шею, он сел на лавку. Псы во дворе умолкли, но откуда-то издали, опять послышался еле слышный стук.
– Откуда же стук? – рассуждал полусонный хозяин дома, присев на лавку возле огромного дубового стола.