Царевна
Шрифт:
Нарышкины не сдадуться никогда, и вряд ли они, сидя в Преображенском, умилительно смотрят на провинциальную деревенскую пастораль. Произнеся это почти вслух, боярин брезгливо сплюнул на землю и сам себя выругал за это мерзкое иноземное слово.
А заговор зрел. Он точно был в этом уверен. Заговор это, как нарыв: он тихо зреет, пока не прорвет и не зальет все тело гноем. А гной, это Петруша и его увлечение иноземными вещицами. Ну, все Нарышкины одинаковы.
– А, почитай все, – махнул рукой Иван Савватеевич, глядя
За посадским двором подьячего разбойного приказа Гнуси, мелькнула отороченная собольим мехом шапка стрелецкого старшины. Иван Савватеевич слегка прищурился, пытаясь рассмотреть, какая особа захаживает к подьячему. Шапка мелькнула над забором, сколоченным из крепких сосновых досок, затем пропала и вновь появилась, но уже в конце улицы.
– Ловко шагает, и не поспеть за ним. А дело весьма любопытное. И мне бы поспешать надо, – подумал про себя боярин и крепче подтянул пояс, что бы брюхо не сильно отвисало, и устремился вслед за мелькавшей среди дворов шапкой. Пару раз он оступился, чуть не слетев с мостков в грязную апрельскую жижу посадских слободок.
– Бегаю, аки холоп, – подумал Иван Савватеевич.
Но желание быть в курсе всех событий в жизни столицы и извлекать из этого выгоду, заставляло дородного боярина быстрее переставлять толстые ноги, обутые в серые сафьяновые сапоги. Стрелецкий старшина, в свою очередь, никуда не торопился, отмеряя свой путь широким и твердым шагом, к какому его приучила походная жизнь. Но хитрец Широковатый, быстро придумал выход из сложившейся ситуации. Он резко свернул на одной из маленьких улиц, зная, что срежет путь и столкнется со старшиной лицом к лицу.
В щели, меж досок заборов, кидались дворовые свирепые псы, учуяв чужака на своей территории. Они просовывали зубастые пасти в проёмы заборов, и щелкали клыками, заливаясь от собственной ярости. Иван Савватеевич, как и предполагал, вышел на широкую улицу, и столкнулся «нос к носу» со старшиной Казенного приказа Емельяном Федотычем, спешащим в разбойный приказ, чтобы с пристрастием допросить парня, что накануне зарезал в трактире, не то раскольника, не то обычного мирянина. Кто именно был зарезанный, он сейчас и спешил узнать.
Но на его пути сейчас встал боярин Широковатый.
– Здорово, старшина, – прокряхтел боярин, пытаясь отдышаться от долгой ходьбы.
– И ты будь здрав, боярин.
– Куда так торопишься? – усмехнулся Широковатый.
Емельян Федотович поправил форменный кафтан, подтянул ремень с саблей и лукаво посмотрел на боярина:
– Так и не тороплюсь, поспешаю.
– Случилось чего? – осведомился Иван Савватеевич. Во дворах, услышав разговор двух людей, еще сильнее забрехали псы. Посадские, сгорая от любопытства, с осторожностью выглядывали из-за заборов, словно пытались разобрать, о чём говорят эти достопочтенные люди.
– Людно тут, пойдем, – старшина подхватил неловкого боярина за локоть.
Они миновали слободку, и вышли к стенам Кремля.
– Дело тут такое. На днях, один бравый малый, зарезал мирянина или раскольника, черт его знает, кто он.
– Поймали убивцу-то? – с интересом спросил Иван Савватеевич. Старшина кивнул:
– Поймали, и в приказ отправили.
Да и пес с ним убивцем этим.
– Ну? – Широковатый сделал задумчивое лицо, словно он сам расследовал это дело.
– Меня больше приятели убиенного занимают. Врут, что не раскольники. А спор-то у них за обряды шел.
Иван Савватеевич усмехнулся и покосился на старшину:
– Нашёл, же кому верить, смердам. Надо было всех в приказ доставить на дознание. Матушка ведь, как говорит, еже ли раскольник, то от ереси своей не откажется, если настоящий. Тогда и прощение ему, только через покаяние и раскаяние. Иначе в сруб его, как еретика.
Старшина задумался:
– А если он крестится тремя перстами?
Иван Савватеевич задумался:
– Ну, коли так, то и не раскольник он вовсе, а глупец, плетями учить надо, да на каменоломни высылать.
– И то верно. Но дознаться хочу, – задумчиво произнёс старшина.
– Окажешь честь, присутствовать при допросе Иван Саватеевич? – старшина протянул руку вперед, указывая боярину путь.
Широковатый вздохнул:
– Веди, так и быть, допросим убивцу.
В разбойном приказе было тихо. Подьячие трудились над бумагами, раскладывая листы с доносами, по степени тяжести возможного наказания. Сенька подьячий с острым носом и впалыми щеками, увидев на пороге стрелецкого старшину со знатным боярином Широковатым, достал со стола бумагу и ключи.
– В подвале он, – пояснил Сенька
– Не убили хоть? – поинтересовался старшина.
Сенька отрицательно мотнул головой:
– Эту седмицу Демьян внизу командует, он не зверствует.
– Вовремя успели, Иван Саватеевич, – осмелился дерзнуть Сенька.
В ответ боярин Широковатый усмехнулся и продолжил распрос:
– Часто не успеваете?
Сенька скривился и попытался оправдаться:
– Да почитай всегда, когда на смене в пыточной камере, Никодим Ноздреватый, не человек, а демон.
Боярин злобно ухмыльнулся:
– Вашего Ноздреватого, самого бы в цепи и в подвал. Топорно работаете. Людишки издыхают прежде, чем расскажут.
– Так тут и не монастырская келья, а разбойный приказ, – заступился за подьячего старшина.
– Ну, веди! – скомандовал старшина. Сенька отворил в стене маленькую деревянную дверцу. Полумрак подвалов разбойного приказа оставил неизгладимое впечатление на боярина Широковатого. Они шли по глухим коридорам, освещаемым только светом факелов. Где-то в стороне лязгали железные запоры и цепи, и эхо доносило крики умирающих заключенных.