Царевна
Шрифт:
– Тяжко тут у вас, – произнес в полголоса боярин.
Старшина перекрестился:
– Не дай Бог, постояльцем сюда определят.
– Коли совесть перед государыней чиста, то бояться нечего, – добавил в ответ боярин.
Старшина остановился и, посмотрев в глаза боярину Широковатому, спросил:
– А перед государями?
Иван Савватеевич растерянно поморщился:
– Господь рассудит.
Парень, которого доставили стрельцы с трактира за смертоубийство, лежал на соломенной подстилке одной рукой пристегнутый к решетке кованой цепью. На лице темнели следы от кровоподтеков. Одна бровь была рассечена, но кровь на ней уже высохла.
– Ай-ай-ай, – покачал головой Иван Савватеевич.
– Чего лупили-то так? – спросил он у Сеньки, что стоял рядом, бряцкая связкой ключей на большом кольце. На кой вам дознание-то понадобилось?
– Полагается, – ответил Сенька, глупо улыбаясь.
– Так он же признался во всём, – вмешался в разговор старшина.
– Под протокол надобно, – пояснил свою позицию подьячий.
– Ну, надо, так надо, – с сомнением произнес боярин.
– Отцепи его, – распорядился он. Мы наверху подождем, разговор имеется.
Парня умыли холодной водой и сняли кандалы. Он брёл босой по холодному каменному полу разбойного приказа. Иногда он останавливался и утыкался лбом в железные прутья решеток. Его не торопили, давая прийти в себя для разговора с важными людьми.
Завели в маленькую келью для допросов с решетчатым оконцем под потолком и усадили на лавку.
– Ожидай.
– Значит, о вере говорили с бражниками в трактире? – строго спросил у заключённого Иван Савватеевич.
– О вере, батюшка, – сквозь зубы пролепетал парень. В раскол они подались, или знаются с ними.
– Повтори, – настоял старшина.
Про огненные корабли говорили, про поклоны и двуперстие.
Боярин отчаянно прицокнул языком:
– Я что говорил!
– Как зовут? – спросил он.
– Волдарь, – ответил парень.
– Чей будешь, откуда? – наседал на него старшина.
– С Поморья я.
– Свободный крестьянин, стало быть? – уточнил Иван Савватеевич с лёгкой иронией
Парень согласно кивнул.
– А в Москве чего забыл?
С рыбным обозом приходил, да деньги все пропил.
Широковатый усмехнулся:
– Теперь уж не скоро рыбу свою увидишь.
Боярин обратился к старшине с неожиданным вопросом:
– Раскольники на Москве объявились.
– Так они и раньше были, – усмехнулся кривой улыбкой старшина. Только тихо сидели.
– Так я о том толкую, – добавил ему вслед боярин. Пришла ересь Авакумова в столицу.
– Стража! – громко крикнул старшина.
– Этого забирайте и не бейте больше. У него вся вина на лице написана.
Боярин Широковатый и старшина вышли из здания приказа.
– Ну, что делать будем, а? – спросил старшина.
Иван Савватеевич покосился на старую Кремлевскую стену. Местами кирпич выпал, осыпавшись на землю красно-бурыми осколками и песком.
– Неустройство в государстве нашем, – про себя произнес он.
– Ловить будем, как положено. О таком происшествии придётся доложить думному боярину Шакловитому. Он указик издаст, матушка подпишет, а тебе Емельян Федотыч, как и положено искать.
Старшина пристально посмотрел на боярина. Заметив его взгляд, Иван Савватеевич поспешил его успокоить.
– Тебя не забуду, не сомневайся, вместе дознание провели. Старшина повеселел. Служба службой, а деньги карман в кафтане не оттянут. Не святым же духом питаться.
Глава 3: Преображенские коллизии
.Утро в селе Преображенском выдалось пасмурное. Туман лёг на верхушки деревьев, и казалось, будто они покрыты огромным пуховым одеялом, а шапки тугих, косматых облаков, готовы вот-вот пролиться первым летним дождем. Где-то на опушке леса куковала кукушка. Сверчок, примостившись в щели бревен темных покатых сельских изб, издавал радостные трели, радуясь теплу и летнему солнцу. На лугу за селом сидела девчушка, на голове которой, красовался венок из первых цветов подснежника и мать–и-мачехи, глядя на старшего брата закинувшего удилище из сосны в яму у изгиба реки.
Единственные звуки, что нарушали эту райскую деревенскую пастораль, был бой пехотного барабана, да стук десятков плотницких топоров.
Юный царевич строил свою первую крепость, Престбург.
Потешные гренадеры, пока еще просто бывшие деревенские холопы, упражнялись с деревянными мушкетами в штыковой атаке и строевых маршах.
– На плечо взять! Шагом арш! Бывшие холопы не понимая команды, рушили строй, запинались о переднюю шеренгу, наступая друг другу на пятки. Франц Лефорт бегал по полю, где еще несколько лет назад крепостные сажали овес и, орал на будущих солдат:
– О, майн гот.
– Ты есть, тупая русский скотина! – брызгал он слюной, выхватив, очередного провинившегося рекрута из строя.
– Питер это очень, очень сложно их обучать. Высокий юноша, стоящий у деревянных, наспех сколоченных ворот крепости, улыбался, глядя на его старания. Он хлопал широкой ладонью немца по плечу, приговаривая:
– Ты уж постарайся Франц.
Немец вскидывал руки в стороны и плелся обратно к строю. Так, повторялось изо дня в день, пока горе воины не постигли искусства строевого шага. Но и на этом их беды не закончились. В крепость доставили литые пушки, и будущие гренадеры пытались взять крепость штурмом, над деревянными сводами Престбурга раздавались стоны и проклятия. После очередного штурма, бывшие холопы выплевывали на траву зубы, и утирали кровавую соплю с разбитых носов.
– Петруша развлекается, – глядя в окно деревянного дворца, шептала прислуге Наталья Кирилловна Нарышкина. Она выпивала свой чай и садилась за новую вышивку. Но ее Петруша вовсе не развлекался.
Численность потешного войска достигла двух полков. Такую орду нужно было кормить. И Петруша постоянно клянчил у маменьки деньги. Но денег в казне не было. Нарышкины брали деньги у своих сторонников, в надежде дождаться того момента, когда юный Петруша достигнет совершеннолетия и сам примет участие в управлении державой, тогда деньги неприменно найдутся. Но на пути его полного воцарения стояла властная сестра Софья.